уменьшенная, с такими же светлыми волосами и молочно-белой радужкой глаз. Иногда глаза у мальчика были черные, а волосы светлые, только не тонкие и волнистые, как у Дар-Эсилей, а пышные, тяжелые, как у Солы. В плохие, ненастные дни вызываемый образ был смутным, угадывались лишь очертания и даже цвет крыльев нельзя было определить.
В эти мечты уходил лорд-канцлер все дальше, не замечая, что все чаще захаживает в его кабинет лорд Дар-Халем, что-то спрашивает, не получая ответа, укоризненно трясет головой, разбирает бумаги на столе на две стопки: одну — поменьше — оставляет лорд-канцлеру, другую — в два раза ее превосходящую — забирает с собой. Однажды, все-таки перебрав оставшиеся после визита Хетти бумаги, лорд-канцлер протянул руку за печатью. Печати не оказалось. Наверное, лорд Дар-Халем прихватил ее вместе с бумагами. Прежде это вызвало бы бурю, но теперь лорд-канцлер не почувствовал ничего, кроме облегчения. Если у Хетти нет более серьезных дел, он может заняться государственными. Для лорда Дар-Эсиля же государственные дела стали лишь способом скоротать время до ночной встречи.
В ночи, когда навязчивый сон давал ему передышку, приходила Койя. Она не во сне приходила, но и не в реальности. В дремотном полузабытье, сковывавшем руки и ноги, позволявшем лишь наблюдать, как женская фигура в алом бархате, на котором — все время в разных местах — темнело расплывшееся пятно, входила через окно, усаживалась грациозно на подоконник, болтая ногами. Спрашивала: «Как Вы поживаете, мой лорд-канцлер?» Не дожидаясь ответа, начинала весело щебетать про Умбрен, про детей леди Мейры и Китти, про то, как пару заблудившихся в горах тейо съел волк-оборотень. Корво старался не слушать, боялся узнать какой-то секрет и выболтать потом королеве. Койя сердилась, топала ножкой, обещала, что не придет теперь вовсе, если он будет таким букой. И исчезала с рассветным туманом, уступая место «Соль. Я назвала его Солем». Покой наступил только во время альцедо, когда Хетти, удивляя себя и лорд-канцлера, не пропуская ни дня, вычесывал его щеткой и не жалел обезболивающих. Лорд-канцлер ненавидел этот покой.
На том, чтобы вириды сменили ярко-зеленые облачения на черные аккалабатские орады, настоял Хетти. Он видеть не мог этих болотных лягушек — так объяснил лорд-канцлеру. И с таким условием согласился сопровождать нежеланных союзников в дариат Кауда — за обещанной и заслуженной ими наградой.
Они прилетели всем скопом, счастливые размахом своих новых владений и робкие от того, что ожидали подвоха. Не дождавшись, дали сигнал и потянулись телеги с их женами и маленькими детьми в сопровождении тейо и слуг-итано. Крестьян взять с собою было не разрешено (в дариате Кауда и так имелось кому обрабатывать землю), а мастеров в Виридисе не водилось. Жены и дети виридов глазели из- под приспущенных боковин на зеленеющие луга, уходящие за горизонт, на плодородные, только что поднятые весенними работами пашни, на богатые поселения, громко радовались, но песни пели тягучие, южные — о юном тейо, утопившемся от любви к благородной деле, о матери, у которой шестеро сыновей погибли на поле брани, об ураганном ветре, сбросившем с крепостной стены молодую вдову (у Хетти аж мороз пробирал по коже: он не понимал, как можно при детях петь про такую тоску зеленую).
В какой-то момент у Хетти возникло опасение, не начнутся ли ссоры между виридами при распределении дариатов. Он не успел подумать, как это сделать — все-таки Хетти был не Дар- Эсиль. На его счастье, выяснилось, что вириды крепко верят в судьбу, и дело было решено жребием. Невезучие легко покорились и отправились мерзнуть в Умбрен. Тех, кого жребий полюбил больше, Хетти распихал по северным дариатам Кауды (южные, как и предполагалось, отошли королеве). Теперь ему оставалось самолично проследить за освоением главной цитадели дариата Кауда — замка, принадлежавшего лорду Рейвену.
Хетти прибыл туда на рассвете серого дня, после дождя, лившего четверо суток. До альцедо ему оставалось меньше недели, поэтому он решил не рисковать и поехал верхом. Лошадь, норовистая каурая, была из последних его приобретений (он не мог удержаться и сразу после разгрома кимнов, вернувшись в столицу, заполнил конюшню лучшими скакунами, как будто Сидана была с ним и могла это оценить). По договоренности, он должен был встретить виридского дара, вытянувшего из шапки судьбы самый лакомый кусок, на поляне у реки, за которой начинался отлогий подъем к замку Рейвена. Там на поляне виридам следовало стоять лагерем и дожидаться его приезда, а без него в замок — ни-ни. Почему Хетти так строго требовал выполнения этих условий, он сам бы сказать не мог. Но согласились — и ладно. В гости к Элле, когда она была жива, Хетти так и не попал, местность была незнакомой, ехать пришлось сквозь туман. Копыта чавкали по размытой дороге, лесное зверье все куда-то попряталось от несколько суток непрерывно хлеставшего ливня и вылезать не спешило. В общем, тишина и непроглядность были пугающие, нарушаемые только вялым чпок-чпок от лошадиных подков. В голову Хетти полезли невеселые мысли: к сестре родной не удосужился заглянуть, а вот теперь еду ввести чужаков в ее замок. скотина! Бессильный, ни на что не сгодившийся своим сестрам маленький братец! Лорд Дар-Халем — спаситель Аккалабата, любимый вельможа своей королевы, главнокомандующий, перед которым склонили головы даже старейшие дары! Бессмысленная скотина. Подонок. Мразь. Последние слова Хетти с чувством произнес вслух. И тут же услышал голоса чуть вдали, за деревьями. Там тоже хлюпали конские копыта — не одной, нескольких лошадей — и раздавались команды. Недовольный голос кричал:
- Оули, прижми внутреннюю ногу! Внешней ногой посылай! Внешней! И детский ему отвечал, чуть не со слезами в голосе:
- Папа, она не хочет!
- Сразу на шаг и посылай ее снова, — снова рокотал мужской бас.
Хетти усмехнулся, вспомнив себя на плацу и рыжую кобылу Элджи, которую тот одолжил для первых тренировок младшему брату. Та тоже никогда «не хотела». Инстинктивно Хетти потер правый бок — тот, которым кобыла так и норовила приложить его к живой изгороди с шипами величиной с большой палец.
- Молодец, Оули! Умница!
Хетти выехал на поляну в тот самый момент, когда Оули, наконец, удалось справиться с лошадью и послать ее галопом. Прямо на Хетти, показавшегося из-за деревьев. Только что выполнивший одну труднейшую задачу парнишка, естественно, не мог переключиться на вовсе другую — управлять несущейся лошадью. О смене направления речи не шло, и даже грозная ругань отца, торопившегося с другой стороны поляны, не могла помешать маленькому наезднику выпустить повод из рук и соскользнуть. не в траву, а на руки Хетти. «Я на Ко с Китти в охапку похож. Выгляжу, наверное, идиотски», — констатировал лорд Дар- Халем, отпуская внутреннее время.
- Отцепись от меня, — рявкнул на парня. Смерил взглядом подбежавшего смуглого, еще смуглей, чем сам Хетти, мужчину.
- Простите нас, господин. Мы думали поупражняться, пока все спят и можно взять свободную лошадь. Не ожидали, что она окажется такой бодрой, протащив груженую телегу досюда от наших границ.
- Наши в этом возрасте умеют скакать галопом, — Хетти не нравилось, что замок Эллы достанется этим. у которых сын тейо падает с лошади.
Тейо недоуменно воззрился на Хетти.
- Ваши? — переспросил он. — В этом возрасте? Разве у вас есть.? Сглотнул, явно не решаясь продолжить.
- Мама говорила, что у них нет, — из-за спины тейо высунулась курчавая голова. — Она говорила, что девочкам-тейо в Аккалабате ничего не разрешают. Только рожать детей и прислуживать прекрасным деле. Мне так не нравится, я не хотела, чтоб мы сюда ехали.
- Помолчи, Оули! — прикрикнул отец. — Если бы мы сюда не приехали, ты бы по-прежнему спала в одной комнате со старшими братьями.
- Я ничего не имела против, — зловредно сообщила курчавая голова, ловко уклоняясь от ладони отца, промелькнувшей у нее над ухом.
-
