— Что-то замышляют! Не в обход ли хотят?
До границы было всего несколько километров, и басмачи, если они знали местность, а они наверняка знали ее, могли, отвлекая засаду огнем, обойти ее вначале частью отряда с табуном лошадей и верблюдов справа или слева, а когда та часть уже уйдет за границу, таким же маневром прорваться и остальным. Тех, кто лежал близко от засады за убитыми лошадьми, они могли бросить без поддержки. Это был один возможный вариант, но мог быть и другой. Могло быть так, что басмачи не атакуют лишь для того, чтобы пограничники не вытерпели и подняли часть своих сил для прикрытия путей обхода, а потом уже прорвать оставшуюся малочисленную засаду.
На этот вариант могли пойти басмачи потому, что по Актамской тропе спуск к реке, по которой проходила граница, был удобен, в остальных же местах на несколько километров вправо и влево обрывистые берега преграждали дорогу и только кое-где можно было с трудом спуститься вниз.
Ивченко решил рискнуть, оставив оба пулемета и половину бойцов в засаде, а остальных направив на фланги. По цепи тихо передали команду Ивченко, какой группе идти вправо, какой влево. Назвали и фамилию Невоструева.
Еще раз выстрелив в басмачей, он подтянул винтовку и змеей пополз с бархана. Сухой песок забивался в рукава, на грудь через расстегнутый ворот гимнастерки, в голенища сапог, отчего сапоги становились все тяжелее и тяжелее, но Невоструев не обращал на это внимания, лишь оберегал от песка ствол винтовки да старался двигаться быстрее и не задевать саксаульник, чтобы басмачи по движению веток не заметили, что он отползает.
Так же осторожно и так же быстро отползали и остальные пограничники. Над головами их сухо щелкали пули, и на песок падали перебитые пулями жесткие ветви саксаула. Пот бороздил ручейки на грязных лицах, щипал глаза; никто не обращал внимания на эти мелочи, все знали: счет времени сейчас ведется на минуты. Вот наконец можно встать и, пригнувшись, бежать к лошадям. Тяжелые сапоги, как привязанные к ногам гири, мешали бежать. Нужно было вытряхнуть из них песок, но разве до этого — бегут без остановки, вскакивают в седла. Волнение всадников передалось лошадям, и они без понукания берут с места в галоп. Оставшихся коней коноводы едва успокоили.
Проскакав с километр по лощинам, пограничники по одному стали выезжать на вершины барханов, чтобы, осматривая местность, увидеть басмачей или поднятую ими пыль. Но ни того, ни другого видно не было.
Но вот поднялся ветер, задымились барханы, обволокла песчаная пыль безжизненную степь.
Выскочив на один из барханов, Невоструев увидел табун лошадей и верблюдов в окружении всадников. Их было, как определил пограничник, человек сорок. Они подгоняли верблюдов и лошадей, двигались в сторону границы, до которой оставалось всего лишь около километра. Невоструев, бросив повод и сжав ногами бока лошади (привыкшая к этой команде, лошадь остановилась как вкопанная), вскинул винтовку. Один басмач сполз с коня, конь сделал свечку и понес запутавшегося в стременах убитого; голова бандита волочилась по песку, оставляя глубокую борозду, а ветер сразу же сглаживал острые края следа, и он становился почти незаметным.
Те, кто был между Невоструевым и табуном, ответили нестройным залпом и, бросив табун, стегая своих коней и отстреливаясь на скаку, понеслись к границе.
«Уйдут, если оставшиеся внизу пограничники не пересекут дорогу», — подумал Невоструев и пустил за басмачами своего коня. Он стрелял, но ветер, задувавший в глаза песок, мешал прицеливаться, и пули летели мимо цели. Справа и немного сзади прогремел выстрел. Невоструев обернулся и увидел скакавшего ему на помощь красноармейца.
«Остальные — наперерез, — подумал он. — Молодцы. Должны успеть».
Что-то резко ударило по фуражке, она слетела с головы на спину: подбородный ремешок, удерживавший фуражку, скользнул с подбородка и прилип к мокрой шее.
«Убить могут!» — невольно подумал Невоструев, но тут же вновь забыл об опасности. Он досадовал, что конь его скачет медленней басмаческих и что расстояние все увеличивается «Скорей! Скорей!» — торопил он коня. Увидев, как впереди на бархан выскочили пять пограничников, быстро спешились и укрылись за послушно упавшими лошадьми, он радостно, во весь голос закричал, повернувшись к скакавшему рядом красноармейцу: «Успели!», потом к тем, которые залегли на бархане: «Бей их, братцы!» — будто они могли услышать его крик.
Залп. Три басмача вылетели из седел, остальные, осадив коней, развернулись и помчались на Невоструева. Непрошенно мелькнула мысль: «Хорошо, что отстал, есть время спешиться, иначе бы конец»! Невоструев отмахнулся от этой неприятной, как он посчитал, трусливой мысли, резко осадил коня, положил его на песок и начал стрелять. Второй пограничник сделал то же.
Невоструев не видел, падали ли от его выстрелов басмачи, он только слышал залпы, беспрерывно звучавшие за спиной атакующих, слышал выстрелы соседа справа, слышал свист пуль над головой и видел, что лавина всадников быстро приближается, и стрелял, стрелял, стрелял…
Выстрелы пограничников, укрывшихся за лошадьми, почти все достигали цели. То упадет подкошенная пулей лошадь, то вылетит из седла басмач; но бандиты видели, что перед ними только два человека. Два, а не пять. Они понимали, что эти не смогут остановить их. Стреляя на скаку, они стегали коней и подбадривали себя и лошадей громкими воплями.
Эти вопли были знакомы Невоструеву. Он уже слышал их не раз, они всегда вызывали у него чувство омерзения и ненависти. Но сейчас к этим чувствам невольно добавилось еще одно — страх. Он, как и басмачи, понимал, что вдвоем они не смогут остановить атакующих. Но этот же самый страх, желание остаться живым, подействовал на него успокаивающе. Невоструев стал стрелять спокойнее. Он даже стал замечать, как после каждого выстрела падал именно тот, в кого он целился, а если никто не падал, он злился на себя. О том, чтобы отступить, у него не было даже мысли.
А орущие, стреляющие на скаку всадники в цветных бархатных халатах, шитых узорами на рукавах, бортах и полах, быстро приближались, С сопки, где залегли пять красноармейцев, часто гремели залпы. Там, откуда они прискакали раньше и где осталось двенадцать пограничников против основной силы басмачей, тоже не стихала стрельба. Пограничники, ожидая банду, предполагали, что бой будет нелегким, и готовились к нему.
И вот уже совсем близко басмачи. Невоструев хотел встать во весь рост, чтобы штыком встретить врага, как вдруг лошади вместе с всадниками начали падать на мягкий песок, вдавливая его, скользя по инерции, поднимая пыль. Ветер подхватывал эту пыль и нес по лощине, а новые кони падали как подкошенные — слева с бархана бил по атакующим басмачам пулемет. Невоструев услышал знакомое, до боли родное «Ура-а-а!» и увидел скачущих с обнаженными клинками пограничников. Немного впереди всех скакал Никита Самохин.
Басмачи повернули коней и бросились врассыпную обратно. Невоструев тоже поднял своего коня, выхватил клинок и сколько было силы закричал: «Ура-а-а!»
Через несколько минут в лощине стало тихо-тихо. Ветер порошил песком цветные бархатные халаты и доносил оттуда, где осталось двенадцать пограничников против основной силы банды, приглушенные расстоянием звуки боя.
Оставив четырех красноармейцев, чтобы они собрали табун, который басмачи пытались перегнать за границу, Самохин пошел на помощь засаде.
А через час, когда бой прекратился, когда оставшиеся в живых басмачи сбились в кучку, когда пограничники начали сгонять лошадей, Самохин и Ивченко подъехали друг к другу, спешились и поздоровались.
— Ни одного из наших даже не ранило! — возбужденно, еще находясь под впечатлением боя, заговорил Самохин. — Молодцы ребята!
ВЕРБЛЮДЫ УХОДЯТ ЧЕРЕЗ ЛЕД
Командир комотряда Ибраш Сапаралиев, ехавший впереди отряда пограничников и вооруженных каракольских крестьян и рабочих, торопил коня, но туча быстро нагоняла их. Совсем немного не доехав до
