Сёма смотрит вслед. Ему грустно видеть, как вода скрывает нежные ямки под коленями, изгиб талии, ложбинку вдоль загорелой спины. Он знает за собой эту особенность, эту острую тоску, когда что-то хорошее исчезает из виду. Его с детства печалило отправление поезда, уход корабля и закат солнца. Когда был совсем маленьким, он не знал, что делать с этой тоской, слишком большой для его тела: он бросался на пол, сучил ногами и рыдал. Сейчас он по-прежнему не знает, что с этим делать, но хотя бы научился не плакать вслух.
Сёма знает за собой и другие странности: когда в голову приходит идея, он ничего не видит вокруг. Стоит, бормочет, смотрит в одну точку. Раз вот так застрял на дороге, машины сигналили, а он не слышал, обдумывал решение задачки. Мама боялась за него, просила ходить в школу окольным путем, не через шоссе. Сёма обещал и держал слово до самого седьмого класса, пока мама была жива. Мамы нет уже давно, а он скучает по ней так же, как в первый год, когда её не стало.
Или вот ещё странная привычка: ставить ботинки носами на север. В интернате его за это ругали дежурные, в универе стало проще — хоть на тумбочку ставь, никому нет дела. В этом чудачестве нет логики — ну и что? Чем плох ритуал, если он дает устойчивость, маленькую иллюзию, что вещи подчиняются его воле, хотя бы некоторые?
Зато ему никогда не приходилось учить таблицу умножения, он знал, не подсчитывая, что семью семь равно сорока девяти — а чему же ещё? Помнил все телефоны и мог спустя неделю вызвать в памяти номер проехавшей мимо машины. В физмат-интернате был шахматным чемпионом, в универе, правда, бросил — пришлось выбирать: шахматы или наука. Занялся математикой, но долго ещё во сне разыгрывал дебюты — он всегда любил динамичный и острый королевский гамбит.
Сёма не выбрал науку сознательно — просто решать задачи стало интересней, чем этюды. По другим предметам успевать было легко, но скучно, жаль времени на чепуху.
Танюшка дёргает Сёму за палец и что-то говорит, кажется, уже давно. Ему делается стыдно — человек обращается, а он ноль внимания. Сёма приседает на корточки, переспрашивает, но всё равно не может понять, чего хочет малышка, потому что в эту минуту её мама выходит из воды.
4. Pez desaparecido (рыба пропала)
В предпоследнее мексиканское утро Сёму будят птицы. Чайки всегда кричат тревожно, а тут закатили просто истерику. Может, кто-то пугает их, какой-нибудь зверь? Приходит Танюшка и тащит Сёму на берег.
Чайки носятся в воздухе. На земле птиц нет, исчезли даже шустрые пичуги, похожие на наших куликов-песочников, вечно выклёвывающие что-то из мелкой волны.
Рыбаки стоят над сетями, тревожно переговариваются, скупо жестикулируют — в этой своей сдержанности они похожи на древних индейцев, какими их представляет себе Сёма. В сетях вместо светлой рыбы ворочается ком водорослей и змеевидных тел. Сёма не знает, о чем толкуют рыбаки, но видит: что-то явно не так. Старый мексиканец машет рукой в океан, повторяет два слова: «Pez desaparecido! Pez desaparecido!». Сёма запоминает их, чтобы потом посмотреть в словаре, и принимается делать зарядку. На пляж выходят Андрей Андреич и Таня.
Начинается отлив. Вода отступает быстро и далеко, слишком далеко, на оголённом дне среди ракушек суетятся крабы. Сёма берёт Танюшку на руки, девочка прижимается к нему. Андрей Андреич встаёт и зачем-то вытряхивает полотенце. Таня подносит руки к губам, смотрит в пустую яму, где только что был океан. Воздух начинает дрожать, будто приближается поезд. Гул растёт, вибрация передаётся в кости, в грудную клетку. Рыбаки бросают сети, бегут к холмам. В океане появляется идущая к берегу полоса. Сёма кричит:
— Бежим! — и, крепко держа Танюшку, мчится в гору к гостинице.
Добежать он не успевает, волна идёт слишком быстро. На пути попадается мощное дерево, метрах в двух от земли оно разделяется на много ветвей, каждая как толстый ствол. Сёма сажает Танюшку в развилку, помогает влезть какой-то женщине, забирается сам. Подбегает Таня, тянет руки, Сёма одним движением втаскивает её наверх. Она лезет выше, а он укрепляется в нижней развилке и, сильно свесясь, тянет руку Андрею Андреичу. Тот уже близко. Сразу за ним — чёрная стена воды. Волна бьёт Андрея Андреича в спину и валит с ног, Сёма видит удивление на его лице.
Больше Сёма ничего не видит — вода захлестывает глаза, накрывает с головой. Он цепляется за ствол, сопротивляется течению, ухитряется держать голову над водой, но выше влезть не может, нельзя отпустить руки, оторвёт и утянет прочь.
Вода течёт и течёт в одном направлении, на берег. Не как волна — накатила, свернулась рулоном и отхлынула, а как река. Небо становится розовым. Цвет сгущается, превращается в красный. Щиплет глаза. Наконец течение замедляется, Сёма влезает выше. Вытирает глаза — на ладони кровь. Видно, обломок доски рассек бровь, вон их сколько кружит на воде. Он берёт у Тани девочку, Танюшка обхватывает его шею и стискивает так крепко, что Сёма просит немного отпустить. Он высматривает Андрея Андреича, но того нигде не видно.
Течение останавливается, вода идет обратно в океан, обнажая берег. Земля покрыта водорослями и обломками, на пляже ни одной скамейки, деревянные грибочки вывернуты с бетонными корнями.
Сёма смотрит вниз, на корни дерева. Почва размыта, ещё одна волна вывернет их из земли. Он спрыгивает, сажает Танюшку на шею, берёт за руку Таню и они бегут наверх к гостинице. Сзади, пока ещё далеко, рокочет следующая волна, наполняя гулом воздух и землю, отзываясь дрожью в костях.
Когда вода спадает окончательно, Сёма с другими мужчинами ходит по берегу, ищет людей, живых и мёртвых. Андрея Андреича среди них нет. Его обнаруживают к вечеру — тело утащило далеко вверх по сухому руслу реки.
В Танином номере опущены шторы, малышка устроила дом под письменным столом — завесилась полотенцами, перетащила туда всех кукол. Дверь в спальню открыта, Таня лежит поверх гостиничного покрывала, смотрит в потолок.
— Жена звонила, — сообщает она без выражения.
— Чья?
— Андрея.
— Как? Разве вы?..
— Вот тебе и как. Простым каком. Пять лет коту под хвост. Пять лет! Теперь его законной змее достанется всё до копейки, а я… — Танин голос прерывается, — а я и его родная дочь останемся голые и босые.
Сёма опускает глаза — ему стыдно это слушать.
5. Задача, которая имеет смысл
В деревянном сарае, пахнущем водорослями и сушёной рыбой, на полу лежат тела. Девять — все, кого удалось найти. Сёма всегда будет помнить полутьму внутри сарая, чёрную после улицы, тонкие полоски солнца, бьющего в щели между досками, и голубые ленты дыма от сигареты полицейского.
Выйдя из сарая, щурясь от яркого света, Сёма пытается вспомнить задачу, что занимала его вчера. Математика всегда помогает отвлечься, найти равновесие. Но впервые в жизни он не может сосредоточиться на решении, всё кажется бессмысленным рядом с этим сараем, где в полосатой тени на полу лежат мёртвые люди. Странная у меня профессия, думает Сёма. Странная и бессмысленная. Ненужная.
Кто-то в форме обращается к нему по-английски, объясняет, что доставкой тела займётся русское
