Наконец все же объявился один солдат. Он королю уже семь лет служил, но никаких наград не выслужил. К исповеди не ходил, ни в бога, ни в черта не верил, больше всего на свете водку любил, все, что имел, пропивал. Он знал, что после службы ждать ему хорошего нечего. Дадут несколько грошей, латаный мундир да костыль на дорогу, а идти-то некуда. Помотаешься по белу свету и с голоду подохнешь. Вышел солдат из строя и заявил: «Так и быть, пойду я на этот богом проклятый пост. Дайте мне только на ночь водки побольше и доброй закуски».
— Кварту ставлю, — говорит король.
— Лучше бы три, — говорит солдат.
Согласился король, и пошел солдат на пост. Проводили его с почестями. Еще бы! Сам себя человек на погибель обрекает.
Открыл он дверь притвора, вошел в часовню и первым делом к фляжке приложился. Потянул раз, другой, а храбрости не прибавляется. Тихо, темно, только луна светит в окошко. Вот-вот дьявольское наваждение начнется и упырь крышку гроба с грохотом откинет.
Присел солдат на лавку и задумался над своей несчастной долей. Убеги он из костела — пули не миновать. Останься — загубишь себя, а главное, душу. Исповедаться — так ксендза нет, а начни звать ксендза — трусом назовут. Не знал солдат, как быть. Стал он вспоминать лихие сражения, уж совсем было воспрял духом старый рубака. Но поглядел вокруг — опять страшно стало за свою грешную душу.
Вдруг часы не спеша пробили десять. Служивому вовсе жутко стало, не выдержал он и убежал из часовни. Помчался куда глаза глядят, лишь бы подальше от того проклятого места, где упырь две ночи подряд человеческой кровью упивался.
Бежал он, бежал, очутился на кладбище посреди могил. И тут слышит вдруг чей-то голос:
— Куда бежишь? Чего так испугался?
Присмотрелся солдат, видит — сидит перед ним седенький старичок с длинной бородой. Лицо у старика приветливое, доброе. Успокоился солдат и рассказал ему все, как на духу.
— А ты не беги, служивый, — говорит старичок. — Возвернись-ка в часовню, ничего худого там с тобой не случится. Только насади на винтовку штык, воткни ее в скамью, скинь с себя плащ и кивер, набрось на ружье, а сам ступай в костел, спрячься за алтарь и сиди там. И, главное дело, не шевелись.
Осмелел солдат, вернулся в часовню и сделал все, как советовал старичок.
Вот наступила полночь. Гроб со страшным грохотом раскрылся, черная королевна выскочила на середину часовни, увидала закутанную плащом винтовку и закричала:
— А-а-а-а! Нынче мне молоденький солдатик!
Схватила она винтовку, впилась в нее зубами и пополам перекусила. Поняла, что это не человек, и завопила страшным голосом:
— Ой, схоронили меня живую, а мне есть хочется! Где солдат? Где он прячется?
Мечется королевна по костелу, «А, знаю, где ты!» — кричит, но никого не находит. Солдат, как и велел старичок, не отзывается, не показывается. Искала-искала королевна, притомилась, а тут и время все вышло, уж и некогда ей свечи ломать, фигуры бить да хоругви рвать.
Страх пробирал солдата, особливо когда он видел, как у королевны глаза синим огнем горят. Наконец пробило два часа, пришло ей время обратно в гроб ложиться, и захлопнулась за ней гробовая крышка с тем же страшным грохотом. Вышел солдат из-за алтаря, оделся, чует — ноги не держат, и присел на лавку.
Утром пришли его товарищи с покойницкими носилками. Разве такой забулдыга, думают, справится с тем, что не по силам было бравым офицерам?
Вошли в часовню, видят — жив солдат! Подивились они такому чуду и тут же королю доложили. Хотел король дознаться, как это служивый от смерти уберегся. Но солдат ничего не рассказал: старичок ему это запретил.
Тогда приказал король, чтобы и на вторую ночь снарядили на пост того же солдата. Служивый закручинился: одну-то ночь еле пережил, а тут еще раз заставляют счастья пытать.
Опять поздним вечером свели его в часовню, опять испугался он, что загубит свою грешную душу, и опять на кладбище побежал в надежде старичка встретить. И встретил.
— Возвращайся и на эту ночь в часовню, — сказал старичок. — Останешься цел. Спрячься на хоры, а по ступенькам разложи ладанку, четки, молитвенник — все что есть. Если же королевна захочет к тебе другим путем пробраться, пой молитву.
И сказал какую.
Солдат опять послушался совета. В двенадцать часов выскочила королевна на середину костела. Сразу было видать, что она страшно голодная. В такой ярости она по костелу носилась, что у служивого от страха в глазах темнело. Побежала она к алтарю, забралась на амвон и тут увидала его на хорах.
— А, так вон ты где! — закричала она страшным голосом и бросилась к лестнице.
Но как ступит на ступеньку, сразу у нее ноги подкашиваются: не дают ей проходу ладанки, четки да молитвенники.
Тогда побежала она к гробницам, разворотила их, вытащила из них гробы и начала их друг на друга ставить. Нагромоздила гробов чуть ли не до самых хоров. Тут-то солдат и запел дрожащим голосом молитву.
Волосы у него от страха дыбом стали, но бедняга все поет и поет, а королевна уже карабкается к нему по гробам. Дошел тут черед, пропел он самое сильное слово в той молитве, и рухнула гора из гробов.
Трижды королевна ее заново громоздила, кости и черепа оттуда сыпались. Но солдат всякий раз гору ту молитвой рушил. Тут начало светать. Королевна, как добрая хозяйка, хлопотать начала, все прибрала, гробы на место поставила и сама улеглась, куда положено.
Утром солдата выпустили и опять известили короля, что служивый цел. Не соглашается-де он рассказать о том, что творилось ночью в костеле, но не отказывается и в третий раз стоять на часах у гроба.
— Ты ничего не бойся, — наказал ему вечером старичок. — Это уже последнее испытание. Разденься догола и спрячься за дверью часовни, чтоб тебя не видно было. А когда королевна выбежит в костел, заберись в ее гроб, лежи и молчи. Пусть она тебя пугает, кричит, тормошит. Лежи тихо и знай, что ничего худого с тобой не приключится.
Солдат опять послушался доброго совета и выполнил все, что велел старичок.
Вот бросилась королевна в костел и давай солдата искать повсюду — и за алтарем, и на амвоне, и на хорах. Искала-искала и наконец нашла в собственном гробу.
— А-а-а-а! Вот ты где, соколик! — диким голосом кричит. — Убирайся вон с моей постели!
Но солдат и не дрогнул, взглянул мельком на нее и видит — лицо у королевны побелело. Обрадовался солдат, лежит себе, не шелохнется. А она-то беснуется, она-то вопит:
— А ну, выходи! Не то сейчас разорву!
Солдат чуть на бок повернулся, взглянул одним глазком, видит — королевна стала белой по пояс. Улегся он поудобнее, а она теребит его, дергает, прочь со своего места гонит. Однако солдат и не думает никуда уходить. Только голову приподнял и пристально глядит, как королевна белой делается. А королевна вся ослабла, утихла, и голос у нее уже на человеческий похож становится. Увидал солдат, что она совсем побелела, и повернулся к ней.
Обняла она тут его своими белыми нежными ручками и вместе с гробом подняла. Не кричит, а ласково так просит:
— Милый ты мой солдатик! Вставай. Знай: избавил ты меня от моих мучений.
Помогла она ему выйти из гроба и отвела в костел. Оделся солдат. А тут и рассвело совсем.
Чует вояка: руки-ноги зябнут, в горле сухо. Посмотрел он на прекрасную королевну и смело спрашивает:
— Водочки не выпьешь ли?
Королевна с покорностью отвечает ему:
— Раз тебе хочется, то давай выпьем.
Выпили они по одной чарке, потом по другой, закусили; ну, а после обнялись и сели рядышком. Пришли солдаты, увидели их и решили, что королевна-упырь задушила служивого. Вызвали подмогу, огорчаются, что вот-де солдат две ночи выстоял, а на третью бесславно погиб.
