Известно, у бабы волос долог, да ум короток». Отмолчался.
И опять за свое кузнецкое дело берусь: кую, кому что понадобится. Прошло так немало годов — опять воин ко мне приходит, опять я ему подков наделал, и пошли мы с ним, куда и в тот раз ходили. «Теперь-то уж, — думаю, — дурака не сваляю, не выброшу стружки».
Ну, работаем, подковы ладим. Вдруг я себе ненароком по пальцу попал, от боли-то скверное слово у меня и вырвалось. Что тут началось! Повскакали они все, я от страха трясусь, а один из них и спрашивает: «Что, братья, наш час настал?» Отвечает мой воин: «Нет, еще не настал. Спите дальше». А сам на меня сурово смотрит и пальцем грозит.
Кончили мы дело, он мне опять стружек в мешок насыпал.
Выхожу я наружу, думаю — полнехонек мешок дукатов несу. Взглянул, а там стружки от копыт как были, так и остались. Осердился я, столько времени зря пропало! Ну, потом сказал себе: «Э, ладно! Через то не обеднею». И высыпал все стружки. По пути в корчму заглянул, пропустил чарочку — колеса смажешь, легче телега катится! — ну, и выболтал все корчмарю. А он по всему свету разнес.
И вот год за годом идет, давно пора тех коней перековать, да они, спящие-то, кого попало к себе не пустят. Только того, кто но девкам зря не бегает, это я тебе для ума говорю. А на меня, вишь, кару наслали, который год хворый лежу. Плохи с ними шутки, ох, и плохи…
Вот что мне Факля рассказал, а у самого-то слезы градом катились. Так-то.
О ЯНАСИКЕ
Шел один школяр домой на каникулы.
Вошел он в густой лес, и застала его там ночь.
Заблудился он в лесу, не знает, в какую сторону податься. Залез на дерево поглядеть, где тому лесу конец. Высмотрел, где лес кончается, а там неподалеку и хату приметил.
Бросил он шапку в ту сторону, чтобы знать, куда идти, слез с дерева и добрался до той хаты. Видит — в хате окошко светится, он и зашел. А в хате старая баба сидит. Спросила она школяра:
— Ты зачем сюда пришел?
— Пусти переночевать.
— Негде тебе тут спать. Мои старшие сестры вернутся — убьют тебя.
Ответил школяр:
— А, пусть делают, что хотят. Никуда я отсюда не уйду.
— Ну, коли так, садись ужинать.
Поужинали они, и спрятала его баба на печке, корытом прикрыла.
Вдруг шум раздался, явилась старуха вдвое древнее первой, повела носом и говорит:
— Ф-фу, чем это воняет? А ну, вылезай, Янасик.
Пришлось ему вылезти.
— Садись ужинать.
Поужинали они, тут она и говорит:
— Ладно, сжалюсь я над тобой. Но сейчас придет самая старшая наша сестра, она-то уж тебя непременно убьет. Так что уходи-ка ты подобру-поздорову.
А он отвечает:
— Никуда я отсюда не пойду.
И опять под корыто спрятался. Пришла самая старшая сестра, третья, потянула носом, говорит:
— Ф-фу, человечьим духом пахнет! Выходи, Янасик!
Вышел он.
— Садись ужинать.
Поужинали они, и лег Янасик спать. Делает вид, что спит, а сам слушает, о чем ведьмы судачат.
А ведьмы судят да рядят, как с ним быть. Наконец сговорились: положим ему на пупок горячий уголь. Ежели он не проснется, значит, крепкий мужик из него выйдет.
Положили ему уголь на пупок — он лежит, терпит, вытерпел, пока уголь не остыл. Тогда одна ведьма сказала:
— Я ему секиру дам. Обопрется он на нее — за три мили прыгнет.
Вторая говорит:
— Я ему рубашку сошью. От этого у него силы вдвое прибавится.
Третья говорит:
— А я пояс дам. От этого у него еще вдвое силы прибудет.
Та, что рубашку ему подарить задумала, ушла коноплю сажать, а к утру у ней рубашка готова была.
Проснулся Янасик, дали они ему рубашку, пояс и секиру и сказали такие слова:
— Не быть тебе ксендзом, а быть лихим разбойником. Вот тебе секира, обопрешься на нее — разом на три мили перескочишь, а в бою она тебе верная защитница. От рубашки и пояса придет к тебе сила безмерная. А чтобы стать тебе разбойником над разбойниками, ступай и ограбь родного отца.
Спрятал Янасик ведьминские подарки в сумку, в школярском платье домой пришел, сидит дома, никуда не ходит, кручинится. А тут отец его родной на ярмарку собирается, волов запрягает, деньги с собой берет — сто пятьдесят ренских. Говорят Янасик:
— Отец, не езди на ярмарку. Ограбят тебя но пути.
Ответил отец:
— Меня не ограбишь. Я не то что ты, слуга божий, не от мира сего.
Уехал отец.
А Янасик на другой день вышел из дому, надел рубашку, подпоясался, оперся на секиру и в два прыжка, отца догнал. Заступил ему дорогу и спрашивает:
— Куда едешь, человече?
— На ярмарку.
— Отдавай деньги.
Вынул старик деньги, все сто пятьдесят, отдал.
— Все отдал?
— Все. Даже на обратную дорогу нет.
— На, возьми себе ренский на обратный путь и езжай домой.
Повернул отец домой.
А Янасик на секире одним махом дома оказался. Приезжает отец на другой день, рассказывает, что с ним приключилось, плачет:
— Разбойник мне дорогу заступил, все деньги отнял, оставил только один ренский на дорогу. Чистую правду ты, сынок, мне говорил, когда ехать не советовал.
— Говорено тебе было — не езди. А что, узнал ли ты разбойника?
— Да я таких и не видывал! Детина ростом под небо, рубаха на нем конопляная, поясом перетянута, а в руках огромная секира.
Сходил Янасик на поле, где у него все это было припрятано, оделся и в дом вернулся.
— Узнаешь, отец, разбойника?
Перекрестился отец, а Янасик отдал ему деньги и говорит;
— Бывай здоров, родной отец. Не буду я ксендзом, буду разбойником.
И ушел из отчего дома.
Собрал Янасик двенадцать разбойников и сделался у них главным. Он не всякого к себе брал — принимал только тех, кто какое-нибудь искусство покажет. Один подпрыгивал до верхушек елей и саблей их сносил, другой одним выстрелом сосны перешибал, третий дубы вырывал из земли, как тростинки, четвертый в кулаке камни дробил. Остальные не хуже были. Увел их Янасик на Ораву, к городу Липтову, поселились они там в лесу. Никому от них проходу не было.
