дверь… Окна?
Отрок живо бросился к оконцу - маловато, да и свинцовым переплетом забрано. Впрочем, если постараться… Осторожненько подошел - Василиска уже спала, умаялась, бедная, - подергал руками переплет. Кажись, поддался… Ну, еще чуток, еще…
Митька и сам не знал, зачем он это делает. Ведь, кроме каких-то смутных и наверняка совершенно безосновательных подозрений, против хозяина постоялого двора у него ничего не было. И скорее всего, абсолютно права была Василиска. Скорее всего… И все же стоит вылезти, хоть ненадолго, посмотреть, послушать, прикинуть что тут к чему.
Ага! Поддалась!
Стараясь не скрипеть, отрок вытащил переплет из рамы. В глухую тьму горницы ворвался шум ливня. Митька уважительно посмотрел наружу - ишь, как шпарит дождина. Тем лучше. Вылезти, посмотреть, как тут да что. И в первую очередь переговорить с Прошкой. Вылезти… Однако задачка та еще! Свинцовый переплет здесь явно играл декоративную роль, оконце было столь мало, что сквозь него не стоило и пытаться пролезть нормальному человеку. Взрослому. Или такому широкоплечему, как Прохор. Даже Василиске - и той не пролезть, девичьи прелести помешают. А вот что касается самого Митрия… Худющий, узкоплечий, верткий… Эх, жаль портки в котомке остались! Той, что сгорела в костре у обозников, вместе с портками и книжкой. Нет, благодаренье Господу, книжка все же не до конца сгорела и посейчас находилась в котомке у Прошки. Во! Ежели что, можно будет сказать, мол, к Проше за книжкою шел. Вернее, шла. Эх, грехи наши тяжкие - лезть-то надо.
Поежившись, Митрий решительно стянул с себя девичье платье и, кровяня плечи, ужом ввинтился в оконце. Голова прошла - уже хорошо! Значит, пройдет и все тело. Так, упереться руками… Еще, еще… Опа!!!
Вывалившись из окна, словно пробка из бочонка, отрок рухнул на мокрую землю. Конечно же - прямо в лужу! Тут же вскочил, прислушался, осмотрелся. По голым плечам туго молотил дождь. Эх, одежку-то не прихватил, хотя б и девичью. Куда теперь голым? Да вот хотя б под крыльцо - эвон, в хозяйской светлице огонек горит, видать, еще спать не ложился. Может, и во двор выйдет, со слугами переговорит? Или погасит огонь да уляжется - вот тогда можно и к Прошке в людскую пробраться и с той стороны горницы прийти, Василиску выпустить да одеться. Как раз до утра возни. Зря? Может, и зря… Только уж больно предчувствия были недобрыми. И постоялый двор этот странный, что бы там ни говорила Василиска, и хозяин странный, и слуги его. Ведь, окромя всего прочего, что будут на постоялом дворе у гостей расспрашивать? Кто, да откуда, да как живут, да какие новости - и это при том, что беглецы выдавали себя за местных… ну, или почти местных: паш-озерские селенья не так уж отсюда и далеко, всего-то два десятка верст, их обитателей хозяин двора обязательно знать должен, пусть даже и не накоротке, а потому - расспросить все сплетни, интересно же, любопытно! Да и что еще тут делать, в этакой-то дыре сидючи, как не сплетни сводить? Вот и расспросил бы, а уж Митяй загодя еще придумал, как половчее соврать - дескать, пришлые мы с погоста Тойвуйского, родичей на Паш-озере проведали и вот теперь - на богомолье. Неплохая придумка была, да вот только не пригодилась. Почему? Неужто не любопытно?
Где-то рядом вдруг истошно залаял пес, до того лишь глухо ворчавший. Загремел цепью - хорошо хоть не так был выпущен бегать по двору, а то бы… Митька боязливо передернул плечами, покрывшимися «гусиной кожей». Хоть дождь и не доставал под крыльцо, но под ногами натекла уже целая лужа, холодная и грязная, не очень-то приятно было стоять, хотя куда приятнее, нежели если бы псина была отпущена бегать.
Наверху скрипнула дверь. Отрок затаил дыхание.
- Эй, Никодим, Васька! - послышался озабоченный голос хозяина. - Где вы запропастились, чтоб вам икалось, иродам! Никодим!
- Здесь мы, Демьяне Самсоныч, - прокричали в ответ откуда-то с заднего двора. Послышались торопливо приближающиеся шаги. - Здесь мы, амбары осматривали.
- Осматривали они, - глухо буркнул хозяин. - Сказали б лучше - господскую бражку пили.
- Как можно?
- Почто собачину не выпустили?
- Так, Демьяне Самсоныч, сам знаешь, кобель уж два дня не кормлен, как ты велел. А ну как на нас кинется?
- А и кинется, так что ж? - Демьян Самсоныч явно повеселел. - Эка потеха будет! Ишь, лает бедолага, надрывается. Не пробрался ли кто на двор? Или те - не выбрались ли?
При этих словах Митька насторожился.
- Да не выберутся, - захохотал кто-то из слуг. - Там и белке-то не пролезть.
Вот так! Значит, не зря неспокойно билось сердце. Все ж таки словили их, словили… Интересно, откуда узнали, что беглые? Или так догадались? И что теперь…
Слуга - кажется, Никодим - вдруг задал хозяину тот же вопрос. Демьяну Самсонычу, видать, хотелось поговорить, пусть даже и с собственными слугами. Митька слышал, как скрипнула на крыльце скамеечка. Да что там говорить - ведь не так и поздно еще было. А темень кругом непроглядная - так это оттого, что дождь.
- Что, девка понравилась, Никодиме?
- Понравилась, - согласился слуга. - Фигуристая деваха, кожа гладкая, белая…
Ага, все же подсматривали в баньке-то! То-то оконца там такие странные, необычные.
- Не засматривайся, - охолонул служку хозяин. - Девку, как наши с сарожских лесов возвернутся, отправим на Матренины выселки, в Заозерье. Сыну Матрениному как раз жениться приспела пора. Вот и женим! Матрена за выкупом не постоит - баба честная.
- Честная, - Никодим согласился. - Только сынок ейный, говорят, дурень. Тридцать лет, а все в штаны писается.
Демьян Самсоныч хохотнул:
- А нам какое дело, что дурень? Наше дело - девку в кабалу сбыть да с того поиметь. И ведь поимеем! Повезло нам с этими беглыми. Ишь, паш-озерскими прикинулись, змеи… Отродясь там таких не бывало!
- Ну, девку - Матрене, того здорового - беломосцу заболотскому Ивану в боевые холопы, а куда содомита?
Содомита! Митька закусил губу - это вот как раз про него. Видать, тоже разглядели в бане, сообразили что к чему.
- А содомит, Никодиме, - главная наша добыча! - явно похвалился хозяин. - Акулина Блудливы Очи помнишь ли?
- Это с Заборья, что ли?
- Его.
- Жуть человечишко! - Никодим, судя по паузе, перекрестился. - И как такого препоганца земля носит?
- А то не наше дело, - снова засмеялся Демьян Самсоныч, пребывавший, похоже, в отличнейшем расположении духа. - Давненько Акулин у меня мальца-содомита просил. Вот, дождался. Заплатит щедрейше!
- То я гостюшек на наш двор привез, - не преминул напомнить Никодим. - Что, так и будем их посейчас держать? А ну как иные гости нагрянут? Людишки-то наши когда еще с Сарожского лесу придут? Может, зря мы их туда послали?
- Не глупи, Никодим. - Хозяин постоялого двора желчно сплюнул. - Куда ж еще за зипунами посылать? Не на Пашозерье же? Чай, в тихвинских-то краях навар куда как жирнее.
Оба - господин и слуга - засмеялись.
«В сарожских лесах… за зипунами… - в смятении думал Митрий. - Так вот почему на постоялом дворе столь малолюдно - людишки-то по сарожским да тихвинским лесам лиходейничают, промышляют. Не постоялый двор это, а самое настоящее разбойничье гнездо! Вертеп! Как бы вот теперь отсюда выбраться- то, помоги Господи».
Митька хотел было перекреститься, да не успел - снова жутко залаял пес.
- Да что он все блажит?! - недовольно буркнул хозяин. - Ладно, плесни-ка ему вчерашних щец,
