Приказчик
А яз им божился, и с ног свалился, и на бок ложился: не много у меня ржи, нет во мне лжи, истинно глаголю, воистину не лжу.
Свернув к постоялому двору, конники помчались вскачь - а нечего уже было таиться: едва почуяв чужих, на разбойном дворе вскинулся лаять пес. Встал на задние лапы, натянув цепь, рвался… А в остальном все было тихо! Никто из избы не выходил. Странное дело, что они там все, поумирали, что ли?
Спешившись, Иванко, Митрий, а следом за ним еще с полдесятка парней быстро поднялись на крыльцо, рванув в избу через сени… В людской оказалось пусто. Хотя не совсем пусто - при ближайшем рассмотрении на полу под столом обнаружился спящий отрок.
- Э-эй, паря! - Иван ткнул его носком сапога, потом наклонился, принюхался. - Да он пьян, собака! В лежку.
- Вверху есть горницы, - шепотом напомнил Митрий.
Приказчик кивнул и, вытащив палаш, вышел в сени, откуда наверх вела узкая лестница. Ловко взобрался и вдруг застыл, обернулся:
- Тсс!
Митька и сам услыхал где-то наверху не совсем понятный звук - то ли чей-то вскрик, то ли звон.
- А, - чуть подумав, махнул палашом Иванко. - Лезем! Там разберемся.
Неширокая галерейка - дверь - горница. Иван рванулся вперед, за ним - Митрий. Жалобно скрипнув, дверь распахнулась от удара ноги… И ворвавшиеся в горницу люди удивленно застыли на пороге.
В свете трех восковых свечей, воткнутых в массивный бронзовый подсвечник, хорошо были видны распластавшиеся у самого порога тела, а посередине горницы - дева в разорванной на груди одежонке и с большой сковородой в руках. От сковороды вкусно пахло жареной рыбой. Увидев вбежавших, дева со вздохом взмахнула сковородой, и Иванко инстинктивно пригнулся - кому ж понравится, коли тебя вот так вот встречают? Остальные парни озадаченно попятились, рассмеялся лишь один Митрий.
- Василиска, - негромко попросил он. - А ну-ка, положь сковородку на стол.
- Митька! - Синие глаза девушки вспыхнули радостью. - Так тебе удалось все же…
- Удалось, - улыбнулся отрок. - Отыскал вот, привел. Это все наши люди… Ой, - он двинулся было к сестрице, но едва не споткнулся о лежащее тело. - Это что ж тут деется-то, а?
- Вот именно, - поддакнул во все глаза таращившийся на девчонку приказчик. - Интересно даже.
- Да, - Василиска все так и держала в руках сковороду. - Эти вон, - она кивнула на тела, - рыбы нам в подклеть принесли да меня вызвали - поволоку зашить. Ишь, нашли дуру! Будто не знаю, чего им надо! Ну, думаю, схожу… авось чего и выгорит - народу-то на дворе мало. Едва взошла - как эти набросились, стянули вожжами, волчины… Ну, я ведь и назвалась курвой стретиловской - хватит, говорю, насильничать, я вам и так любовь покажу, да такую, что искры из глаз полетят. Тут эти прощелыги переглянулись, ага, раз курва, ломаться не будет - уселись на лавку послушненько, а уж я… ой, грех и говорить-то…
Девчонка вдруг сконфузилась, посмотрев на приказчика, зарделась даже. Отвернулась к стене.
- Ничего боле говорить не буду!
Митрий засмеялся:
- Пойдем-ка наших из подклети выпустим. А по пути доскажешь, больно уж интересно!
- Интересно ему… - Девушка еще пуще зарделась.
В этот момент, застонав, уселся на полу прощелыга - тощий, смешной, с красными оттопыренными ушами. Схватился за голову, недоуменно оглядываясь вокруг.
- Вы… вы кто это?
- Государева приказного дьяка люди, - подбоченясь, сквозь зубы пояснил Иван и мигнул своим. - Вяжи его, парни!
Красноухий и понять ничего не успел, как был уже крепко спеленут. Та же участь постигла и его пришедшего в себя сотоварища. Обоих покуда там и оставили, в горнице, под присмотром одного из дьяковых воинов.
- После наведаюсь к вам, - нехорошо улыбаясь, пообещал приказчик. - Поговорим, посудачим.
Светало. Выпущенные из темной подклети узники, улыбаясь, щурили глаза от утреннего света. Судя по чистому небу, денек сегодня ожидался погожий.
- А что с хозяином? Чай, сей тать не монастырский тяглый мужик - беломосец. - Тонник Анемподист пристально взглянул на приказчика. - Дьяк его на суд повезет или сам судить будет?
- Судить? - скривил губы Иванко. - Ты полагаешь, есть смысл? Ведь выкрутится, разбойная рожа, за ним бы понаблюдать тайно, доказательств собрать, послухов. А какие сейчас послухи?
- Как это - какие? - вступил в беседу Прошка. - Мы!
- Вы? - Приказчик засмеялся. - А про вас он скажет, что за беглых принял и честно хотел вернуть монастырским старцам! Поди докажи обратное. Думаю, его слова и кузьминские все подтвердят, и причт с церкви Спасской. Ведь так?
Вздохнув, Анемподист положил руку на широкое плечо Прошки и согласно кивнул:
- Так… Умен ты, гость торговый. И - смотри-ка - отрядец-то какой у тебя! Все умелы, конны, оружны…
- А, ты про них, - Иванко посмотрел на конников. - То вовсе и не мои люди, дьяка. Мелентий Дементьевич - человек занятой, важный, в приказе каменных дел служит. Всем крепостным строительством ведает, каменоломнями, каменщиками, кирпичными. Сейчас вот на этот счет Тихвинский посад проверит, обитель Успенскую, а потом и Новгород, Псков.
- Вот как? Ну и ну! - Смешно выговаривая слова, чернец озабоченно покачал головой. - Что же, война, что ль, скоро? И - не иначе - со свеями, больше-то здесь соперников нет. Что же они, Тявзинский уговор нарушили?
- Да не знаю, - с деланным равнодушием пожал плечами приказчик. - Не нарушили, так нарушить могут - так дьяк говорит.
Резко прикусив язык, Иванко отвернулся, подошел к своим, спросил что-то. Вид у приказчика был такой, словно он сболтнул лишнее.
А освобожденные, включая Митрия, искренне радовались свободе, лошадиному хрипу, чистой колодезной воде и быстро светлеющему утреннему небу, окрашенному оранжево-золотыми лучами восходящего солнца.
- Эвон и наши, Иване! - Привстав в стременах, один из воинов показал плетью на тракт.
И в самом деле, там как раз появились возы, конники, люди. На постоялый двор не свернули, ехали мимо, да и зачем? Во-первых, дьяк торопился поскорее прибыть в Тихвин, а во-вторых, в это голодное время купцы не очень-то доверяли постоялым дворам. Вполне свободно их могли там убить и ограбить, и чем ближе к центру России, тем вероятнее. Даже по московским улицам с наступлением темноты шастали многолюдные разбойничьи шайки, да и в светлое время невозможно было выйти без кистеня или охраны. Исстрадался народ, потеряв всякое людское достоинство пред лицом великого голодного мора. Матери поедали своих детей, а их отцы, сбившись в стаи, охотились на одиноких путников, словно на боровую дичь. Господь отвернул свой светлый лик от несчастной страны, и казалось, не было ему никакого дела до страданий и бедствий народа. И это все неспроста. Царь-то - не настоящий, не природный государь, помазанник Божий, а людьми да боярами избранный! Страшный голодомор охватил центральные районы страны, а вот здесь, на северных окраинах, он все же чувствовался не с такой силой - слишком уж малолюден северный лесной край, изобилен дичью и рыбой.
