Кочин стиснул руку жены, рывком поднялся.
— Через час вернусь.
Он шел, с трудом удерживая желание побежать, словно опаздывал к поезду, ни о чем не раздумывая, не колеблясь. Чертыхнулся едва не сбитый им прохожий, свирепо погрозил кулаком, высунувшись из кабины, шофер грузовика, едва не сбивший его, — все это не имело сейчас никакого значения.
— Поздно нынче, Валентин Алексеевич, — удивилась стиравшая на кухне соседка. — Я думала, только я так припозднилась…
Лидия и дочка спали; на столе ждал покрытый салфеткой ужин, лежала стопка проверенных тетрадей.
Выложив из чемодана прохладное, аккуратно сложенное белье, Валентин побросал в него попавшиеся на глаза платья дочек, свой пиджак. Бумаги под рукой не оказалось — пришлось выдирать лист из тетради.
«Лида, пойми меня и прости. Олю никогда не брошу, она моя дочь».
И сразу, как от внезапного укола, оглянулся. Трехлетняя Оленька спала, подсунув под щеку ладошку, лоб у нее вспотел. Валентин откинул до половины одеяло, вдохнул теплый запах сонного тельца, бережно поцеловал. И, ничего не видя, шагнул к двери.
— Ай в командировку? — удивилась выглянувшая из кухни соседка. — На ночь-то глядя?
Только простучавшие по лестнице шаги были ей ответом.
Сегодня в Центральном доме литераторов состоится встреча с членами делегаций братских коммунистических и рабочих партий, прибывшими на XXII съезд КПСС. Надо ли говорить, какой интересной обещает она быть!
Получив пригласительные билеты, я звоню Кочину в школу.
— Эх, досада! — жалеет он. — Света не может. В семь у тебя?.. Договорились.
Валентин приезжает в условленное время — в коротком коричневом пальто нараспашку, в черном костюме, слегка надушенный; я снова удивляюсь, как мало изменился он внешне за эти годы, — завидной дубки человек!
— Не опоздаем? — еще в дверях спрашивает он, быстро оглядывая уютно-нежилое убранство номера.
— Час в запасе, успеем. Чем же Светлана занята?
— Света?.. В Ленинку ушла. В журнале «Коммунист» будет печататься статья об ее отце. Встречается с товарищем, который пишет статью. В архивах копаются…
Закурив сигарету, Валентин без всякой видимой связи с предыдущим спрашивает:
— Читал, как на съезде вопрос о ликвидации последствий культа ставится? Остро.
— Правильно ставится.
— Конечно, правильно. Только не простое это дело. — Решив, что я не согласен с ним, Кочин останавливает:— Погоди. Знаешь, о чем думаю?.. Последствия эти у нас и вот еще где сидят, — Валентин энергично стучит по собственному лбу, — под черепком! Нелегко от привычного освобождаться. Да и легче так-то было. Сказали — и думать нечего. А теперь каждый думать должен. И помогать — каждый. Да, молодому поколению легче будет.
Валентин начинает вдруг шарить по карманам, достает из внутреннего какую-то карточку.
— Чуть не забыл. Вот тебе еще одно молодое поколение. Полюбуйся.
С фотографии смотрит семи-восьмилетняя девчушка с бантом на светлых волосах, с раздвоенным, как у Вальки, кончиком носа, ее большие глаза застенчиво улыбаются.
— Оля, — объясняет Валентин, хотя это понятно и так. — Сегодня прислали.
— Хорошая девчушка.
— Хорошая. — Валентин затаенно вздыхает, хлопает себя по коленям. Все, пора ехать! Опоздаем.
…Залитый яркими огнями, Дом литераторов полон.
Поминутно оглядываясь, Валентин то и дело спрашивает: «А это кто? А это?..» Почти такой же тут гость, как и он, я редко удовлетворяю его любопытство, улыбаюсь.
— Федин! — ахает вдруг Валька, завидев голубоглазого пожилого человека с орлиным носом и седыми волосами.
Константин Александрович Федин оглядывается, понимающе и ласково кивает.
По переполненному фойе словно волна прокатывается. По узкому, мгновенно образовавшемуся проходу, весело поблескивая толстыми стеклами очков, идут Пальмиро Тольятти, маленький и смуглолицый руководитель индонезийских коммунистов Айдит, знакомый по опубликованной в газете фотографии, кто- то еще…
Через несколько минут, сидя в зале, мы горячо аплодируем нашим дорогим гостям. Франция, Чехословакия, Бразилия, США, Венгрия, Италия, Индонезия, — едва ли не весь мир принимают сегодня советские писатели!
— Здорово! — взволнованно кивает Валентин, неистово наколачивая в ладони.
Радостно говорит о своей стране симпатичный чех; зал затихает, когда он вспоминает своего покойного друга — бессмертного Юлиуса Фучика. С гордостью рассказывает об успехах молодой социалистической Венгрии пожилой мадьяр. Медленно и задумчиво, глядя в зал горячими черными глазами, произносит перед микрофоном свою речь грузный человек с лиловым лицом, посланный сюда героическими коммунистами Америки…
Вглядываясь в лица выступающих, не могу отделаться от мысли, что многие из них пришли сюда длинной и трудной дорогой борьбы, опасностей и горьких потерь.
Иным из них тяжелые испытания предстоят и впредь, и как должно быть солнечно у них на душе в эти короткие минуты великого форума в Кремле!..
Мы слушаем, не пропуская ни слова.
Интересно все, — как живут люди иных континентов и стран, как борются и побеждают свободолюбивые народы, но еще интереснее слушать, как говорят посланцы далеких земель о нашей стране. С надеждой, с любовью, с гордостью, и она, словно со стороны, предстает во всей своей чистоте и величии. В том простом величии, которое мы создаем собственными руками и которое нередко в повседневных делах и будничных заботах не замечаем. Я слушаю, окидываю мысленным взором преображенные просторы Родины — от апельсиновых садов Грузии, прикрытых высоким синим небом, до ледяной Арктики, по которой идут краснозвездные вездеходы, — и зорче становятся глаза, сильнее бьется сердце!..
В одиннадцатом часу председательствующий объявляет вечер закрытым; он хочет добавить что-то еще и вдруг опускает руки по швам.
Я не знаю, кто первым запел «Интернационал», только чувствую, как высокая волна, обдав холодными мурашками восторга, поднимает с места, грозовой свежестью распирает грудь.
Вытянувшись, как на воинском смотре, стоят в президиуме французы и чехи, американцы и венгры, итальянцы и бразильцы. Седые и юные, черные и белые — разноязыкие люди матери-земли, мы стоим плечом к плечу, и нет силы, способной противостоять нам!
— Вот оно — главное! — восторженно, между двумя вздохами шепчет Валентин, по щекам его текут слезы.
И снова под сводами зала могуче вздымается девятый вал победного «Интернационала».
9.
Правду говорят, что на ловца и зверь бежит.
Виктор Рожков работал председателем колхоза в ста пятидесяти километрах от Пензы; повидать его
