ошиблась ты! Не пришибленная я, крепкая, покрепче тебя буду! И никогда не стану, как ты, человеку на язык да на зубы смотреть — не лошадь он!..
Белый Настин платок помаячил в темноте и исчез.
Полина медленно поднялась на крыльцо, держась за влажные перила, вошла в коридор. Из-за дверей донесся громкий голос Воложского:
— А если атомная бомба есть и у нас, то ничего они не посмеют! Это самая лучшая узда, согласен?.. Вот видишь!.. Я вот всю жизнь физикой интересуюсь и вот что тебе скажу: сволочнейшая эта атомная штуковина! Начать легко, а концы не соберешь!..
«Со стороны послушаешь — можно подумать, что оба разговаривают, только один громко, а другой неслышно, вроде осипший!»
Воложский сидел за столом, размахивая газетой. Федор ходил из угла в угол, возбужденный, с расстегнутым воротом, в комнате висел густой табачный дым.
Увидев Полину, Воложский отложил газету, поднялся.
— Засиделись мы, Федор. Пойду.
Старик избегает ее, отметила про себя Полина. Стоит ей прийти — он уходит. С чего бы это? А, не все ли равно — скатертью дорожка!
Проводив Воложского, Федор Андреевич открыл форточку, виновато развел руками — накурил так, что не продохнешь.
Полина скользнула по комнате рассеянным взглядом, прошла к умывальнику.
Господи, до чего же надоели ей все эти разговоры — о холодной войне, об атомной бомбе и еще черт знает о чем! Она молода, и ей нужно только одно — счастье. Свое, маленькое, но счастье!
12.
Итак, с чертежами покончено.
Полчаса назад, приняв от Корнеева последние копии, начальник конструкторского бюро объявил, что работы больше нет. Протирая платком стекла очков и помаргивая добрыми, как у телка, глазами, он оправдывался, точно был виноват, обещал при первой же необходимости подать весть. Потом этот лысый симпатичный человек долго тряс Федору Андреевичу руку и в довершение сам проводил его в бухгалтерию.
Старик кассир выдал Корнееву тысячу сто рублей, Федор Андреевич сдал временный пропуск, вышел из заводоуправления. Вот и еще одна короткая страничка жизни перевернута.
Ничего, работа найдется! Сейчас он зайдет в коммерческий магазин, купит бутылку вина и пирожных, остальную тысячу рублей преподнесет Поле. Пусть купит себе на платье, скучна что-то она в последнее время. Конечно, не мешало бы приобрести зимнее пальто ему, но, во-первых, за тысячу рублей пальто не купишь, а во-вторых, можно еще проходить и в шинели. Поля рассказывала, будто скоро отменят карточки, легче будет…
Корнеев решил пройти по Пушкинской — сократить путь, а заодно и посмотреть, как выглядит эта часть города теперь. До войны он часто ходил здесь и хорошо помнил прямую широкую улицу, застроенную деревянными домами и поросшую по обеим сторонам густыми ветлами.
Федор Андреевич повернул за угол и едва не попятился.
Широкая улица сплошь была залита жидкой грязью. Масляно блестя на солнце, бескрайнее море грязи было недвижимо и терялось где-то вдали, за много кварталов отсюда. Да!..
Девочка в белой шапочке, издали очень похожая на Анку, только пониже ее ростом, бесстрашно перебиралась через это зловещее море. Ее резиновые сапожки тонули в грязи; осторожно ступая, девочка бережно несла в высоко поднятой руке сверкающий замком портфель. Вот она наступила на кочку — сапожки показались из воды почти до щиколотки, вот, обрадовавшись, шагнула смелей и, потеряв равновесие, упала.
Корнеев бросился к девочке, вынес ее на сухой пятачок у завалинки. Всхлипывая и не обращая ни малейшего внимания на выручившего ее из беды человека, курносая девчушка принялась оттирать полой измазанного пальтишка свой портфель.
— Страх господний! — певуче заговорила вышедшая из дома женщина с ведрами. — Тут не то что дите — взрослый утопнет! Летом-то у нас тут дача, а как весна или осень — ну, скажи, спасу нет!..
Кое-как отчистив свой портфель, девочка убежала по узкой сухой тропке.
— Вон как перемазалась, — кивнула вслед женщина. — Гляди, еще до занятиев не допустят, домой пошлют. А дома-то мать трепку даст!
Заметив, что Корнеев не отвечает, и по-своему истолковав его молчание, женщина метнула на него подозрительный взгляд, сердито громыхнула пустыми ведрами.
Вернувшись домой, Корнеев написал в городской Совет письмо. «Когда дорога по Пушкинской улице будет приведена в порядок?» — спрашивал он.
Ответ пришел очень быстро, на третий день. За хвостатой подписью инструктора на плотном листке бумаги со штампом горисполкома значилось:
«На Ваш запрос отвечаем: на текущий год ремонт дороги по Пушкинской улице сметой не предусмотрен».
— И надо тебе ввязываться! — пожала плечами Поля.
Федор Андреевич, однако, решил по-другому. Какие им нужны сметы, подумаешь — капитальное строительство! Взять да засыпать шлаком. Проходил он как-то мимо депо, там этого шлака — горы!
На следующий день утром Корнеев тщательно побрился, надел гимнастерку, прикрепил все свои ордена и медали — иногда это действует! В новом блокноте он заранее написал первую фразу. «Мне нужно повидать председателя горсовета».
Было тепло, Федор Андреевич отправился без шинели. В начищенных сапогах, перетянутый офицерским ремнем, в фуражке, с артиллерийской лихостью слегка сдвинутой набок, стройный, с короткими усами, он и впрямь смахивал на бравого донского казака. Встречные женщины бросали на него быстрые взгляды; невольно отвечая сдержанной лукавой полуулыбкой, Корнеев четко отбивал шаг, с удовольствием вдыхая сладковато-терпкий запах набухших тополиных почек. Было такое ощущение, словно он шел по вызову в штаб.
В просторной приемной было пусто. Немолодая секретарша проворно сунула в ящик стола зеркальце и пудреницу, вопросительно взглянула на Корнеева.
Федор Андреевич подал ей раскрытый блокнот.
— По какому вопросу? — деловито осведомилась секретарша и замялась: — Вы что… не говорите?
Корнеев кивнул.
Видавшая всякие виды секретарша смутилась, случай был необычный — немой, грудь в орденах! — и побежала докладывать.
Через минуту она вернулась, широко распахнула тяжелую, обитую дерматином дверь.
— Пожалуйста!
Председатель горсовета вышел из-за стола, крепко пожал Корнееву руку.
— Проходите, садитесь, очень хорошо, что вы к нам зашли! Фронтовики — гордость наша! Давно прибыли? Недавно? Очень хорошо! С квартирой как, есть?.. Замечательно!
Вернувшись за свой массивный стол, председатель доверительно наклонился, не сводя завороженного взгляда с корнеевских орденов.
— Итак, слушаю вас.
Федор Андреевич протянул полученный вчера ответ на свое письмо. Председатель внимательно прочитал бумажку.
— Тут все правильно. Вы что, на Пушкинской живете? Ах, нет, так сказать, по гражданскому долгу?
