Есть смысл вспомнить, что герой, пошедший к немцам в услужение и затем восстающий против новых хозяев русской земли, появился ещё в «Лёнушке», написанной во время войны.
Какой интерес всё ж таки питал Леонов к чёрным углам человеческой души!
Но какой бы гиблой и запущенной ни была эта душа, говорит Леонов, сила крови и почвы настолько велика, что возвращает почти всякое ничтожество в человеческий вид.
Леоновское чувство патриотизма почти природное: он воспринимает истинного русского человека как саженец русского леса — он возрос здесь, его корни здесь, и пересадить его на иную землю невозможно.
Леонов говорил об этом неоднократно до «Русского леса» и ещё раз скажет об этом в повести «Evgenia Ivanovna».
Две смерти
В отличие от «Пирамиды» Леонов писал «Русский лес» с явным расчётом на публикацию. Кстати, и машинистку пригласил работать, Нину Мушкину. Дочь её, Елена, вспоминает:
«Самое страшное испытание для Леонова — выпустить рукопись из рук. Вынести из дома. Отдать машинистке. В качестве курьеров признавал только членов своей семьи — дочерей Наташу, Лену и, конечно, жену, Татьяну Михайловну. Кстати, Татьяна Михайловна помогала ему безгранично. <…>
Иногда за рукописью всё же приезжала мама. Мы жили в Дегтярном, между Пушкинской и Маяковской, а Леоновы — на улице Горького, между Маяковской и площадью Белорусского вокзала. Три троллейбусные остановки. Но Леонов всё равно волновался. Звонил каждую минуту:
— Нина Леопольдовна ещё не вернулась?
Успокаивался, лишь когда слышал её голос.
— Всё в порядке? Ничего не потеряли?
Летом Леонид Максимович настойчиво приглашал маму на дачу. Работать:
— За два дня 100 страниц и напечатаете. Леночку берите. Татьяна Михайловна будет рада».
Леонов и прежде относился к своим рукописям с маниакальной бережностью, а здесь волноваться стоило вдвойне: с его-то опытом он отлично понимал, что нужно готовиться к большой драке. И затевал он её сам.
В основном роман был завершён к январю 1953 года.
Наверное, Леонов вновь испытывал привычный внутренний холодок и нет-нет да и задумывался: а обережёт ли на этот раз его царь Иосиф?
Но Сталин умер до публикации романа, 5 марта 1953 года.
Леонов, наверное, переживал эту смерть: как переживали её тогда миллионы людей в стране.
Ушёл не просто глава Советского государства — ушёл человек, которого Леонов всю жизнь будет почитать за своего неоднократного спасителя.
Это в каком-то смысле было искушением для Леонова: вера в то, что между ним и вождём был определённый контакт.
Уже в патриаршем возрасте Леонов как-то обмолвился, что Сталин присылал к нему чиновников то из секретариата Союза писателей, то из собственного секретариата: через них спрашивал мнение писателя о настоящем и будущем Советского Союза.
Едва ли факт появления гонцов от Сталина в доме Леонова доказуем; но многие годы спустя писатель не раз удивлялся, отчего последующие пять генсеков, не говоря о первом президенте Российской Федерации, никогда не снизошли до серьёзной беседы с ним: в отличие от Сталина.
Сразу после известия о кончине вождя в «Правде» начинается ряд публикаций от ведущих советских писателей.
Александр Фадеев, Борис Полевой, Фёдор Гладков, беспомощные стихи Твардовского… пронзительное и очень честное шолоховское «Прощай, отец!». «Как внезапно и страшно мы осиротели!» — напишет Шолохов.
Статья Леонида Леонова «Слово прощанья» выйдет в «Правде» 10 марта.
Позже он говорил, что «Слово…» далось ему трудно, отчего именно, не поясняя. Но от этой публикации он не отказывался.
«Наше поколение живо помнит чёрный снег давней зимы и такое же заплаканное лицо столицы, — пишет Леонов. — Вот так же страна тревожно прислушивалась к затихающим ударам ленинского сердца. Вот и теперь, все трое суток кряду одна и та же мысль жгла сердца простых людей — тяжко заболел отец наш. В этих безыскусственных, на улице подслушанных словах выразилась вся скорбь народа и сыновняя благодарная верность творцу его побед и его славы».
И далее: «Не забвением былой утраты мерится давность упомянутого срока, а громадностью пройденного за это время пути. Это был поистине исполинский, без передышек, сталинский переход, равного которому не знают людские летописи».
Леонов стоял у гроба вождя в составе почётного караула: этой чести тоже удостаивались только избранные.
За полгода до смерти Сталина дело родного брата жены Леонова — Сергея Сабашникова, уже отсидевшего положенные ему десять лет, неожиданно было пересмотрено. И его приговорили к расстрелу. Он был убит 26 августа 1952 года.
Но тогда Леонов этого не знал.
Попытка разгрома
В июле 1953 года отдельные главы из «Русского леса» начали выходить в различных газетах, в октябре началась журнальная публикация в журнале «Знамя» и закончилась в декабре.
Для тех работников лесного хозяйства, против кого эта книга была направлена, публикация романа стала шоком: Леонов растоптал их.
Хотя сложившаяся в лесоводстве ситуация была подана Леоновым конечно же с некоторой долей условности: полную правду он написать просто не мог.
Поэтому пришлось молодого ещё Грацианского сделать агентом царской охранки; случилось это, правда, не по доброй воле Грацианского; а скорее случайно: ему «подложили» проститутку, сотрудничавшую с полицией, и он ненароком выдал своих партийных товарищей. Однако посыл Леонова был ясен: нерадивые лесники в Советском Союзе могут существовать лишь как пережиток дореволюционного прошлого. Средь настоящих коммунистов и честных участников большевистской борьбы таких нет.
Вместе с тем положительный герой в романе, прогрессивный советский лесовод и коммунист Иван Вихров, проповедуя лесосбережение, на самом деле повторял далеко не популярные в Стране Советов теории, которые именовались в прессе то «буржуазными», то «помещичье-юнкерскими». Теория «постоянного лесопользования» была выдвинута задолго до войны лесоводами М. М. Орловым и Г. Ф. Морозовым. Но ещё в 1932 году вышла разгромная книга Н. Алексейчика и Б. Чагина «Против реакционных теорий на лесном фронте», где Орлова и Морозова натурально разнесли в пух и прах. (Кстати, в «Русском лесе» Леонов, не стесняясь, наделит сторонников Грацианского фамилиями Андрейчик, Ейчик и Чик.) После Алексейчика и Чагина в том же направлении крепко постарались Васильев и его сотоварищи — правоверные, между прочим, коммунисты.
Как мы видим, леоновский роман стал своеобразным кривым зеркалом — но себя все конечно же узнали и в таком отражении. И оттого, что Грацианский оказался с подмоченной охранкой репутацией, а Вихрова в романе лично опекало большое партийное начальство, прототипам отрицательных героев было ещё обиднее.
