Вызвали пожарных — но и те не смогли войти: их фонари не в состоянии были осветить помещение, где словно бы застыл недвижимо душный, мрачный, тёмный, плотный снег.
«Я помню, — пишет Наталия Леонова, — у дверей совсем молоденький пожарный, посланный начальником в этот мрак, надевал противогаз, он нервничал, у него дрожали руки, ему было страшно входить в это чёрное
Вызвали машину, которая выбила стёкла со стороны лоджии. Тьма начала рассеиваться.
«Нам объяснили так: от сильного пламени выгорел в квартире весь кислород, — говорит Наталия Леонидовна, — процесс замедлился, началось затянувшееся тление, забившее все комнаты жирной чёрной копотью. Если бы хоть одна форточка была бы приоткрыта, пламя уничтожило бы всё. Вода на стёклах — от конденсации…
Пожар начался в папином кабинете. Два книжных шкафа лежали на полу, превращённые в пепел, и обугленные доски… Паркет прогорел до бетонного перекрытия».
Огонь уничтожил половину уникальной леоновской библиотеки, множество книг XVI, XVII, XVIII веков — издания, которых, возможно, больше и нет на свете.
Татьяна Михайловна записала тогда в дневнике: «…подъезжаем к нашему дому — стоят пожарные машины, из окон валит дым. Откуда, из какого этажа, чьи это окна? Сразу не дошло. Вдруг вижу, на балконе стоит Наташа, схватившись за голову руками, плачет… Увидела нас — замахала руками — уезжайте, не входите… Никогда не забуду… Мы кинулись наверх, навстречу из нашей квартиры выходили молодые пожарники в касках и противогазах, выносили сгоревшие книжные полки. <…>
Лёня стоял посреди комнаты, как окаменелый. Кто-то сказал — „как он держится, владеет собой…“».
Спустя годы Наталия Леонидовна уверенно заявила: «Причины для возникновения огня не было: в квартире электропроводка не была под током… <…>
Не сработала пожарная сигнализация; не приехали из милицейской охраны, хотя был получен сигнал. Почему?
Почему пожар начался именно в папином кабинете? <…> Отчего в кабинете была настолько высокая температура, что мы в золе нашли оплавленное стекло, а папина люстра, которую он делал сам из листов плексигласа и медных трубок, не затронутая пламенем, превратилась в комок корявого полупрозрачного вещества и бесформенные куски жёлтого металла?
Каким образом мог выгореть весь кислород в квартире, если сгорели лишь два шкафа?..»
Версия о поджоге возникла сразу после пожара. К Леонову приходили знакомые, утверждавшие, что это акция против него, и не стоит гадать, чьих это рук дело.
«Куда же мне из моей страны бежать? Некуда…» — сказал Леонов жене, почти так же, как говорил отцу 55 лет назад.
На сегодняшний день и полностью согласиться с конспирологической версией, и отрицать её одинаково сложно.
Но элементарная констатация событий той поры может навести кое на какие мысли.
«Наверху» знали, что Леонов давно пишет новый роман. Известна «Записка Комитета государственной безопасности в ЦК КПСС» от 8 июля 1973 года, гласящая: «Среди окружения видного писателя Л. Леонова стало известно, что в настоящее время он работает над рукописью автобиографического характера, охватывающей события периода коллективизации, голода 1933 года и репрессий 1937 года, которая якобы не предназначается к опубликованию. Автор также выступает против проявляющихся, по его мнению, тенденций предать забвению понятия русское, русский народ, Россия»…
Ситуация усугублялась тем, что всю первую половину 1974 года советское правительство достаточно болезненно переживало, пожалуй, самый крупный литературный скандал за всю эпоху существования СССР.
Вернёмся к сказанному в прошлой главе и напомним, что 12 февраля 1974 года по решению политбюро писатель Солженицын был арестован и обвинён в измене родине. 13 февраля его лишили советского гражданства и переправили в ФРГ на самолёте.
Третьего марта 1974 года в Париже было опубликовано солженицынское «Письмо вождям Советского Союза».
Летом 1974 года, на гонорары от «Архипелага ГУЛАГ», Солженицын создал «Русский общественный фонд помощи преследуемым и их семьям» для помощи политическим заключённым в СССР.
Каждое из этих событий вызывало нервный стресс у советского партийного начальства.
Так мы и подошли к сентябрьскому пожару в доме Леоновых.
Мог он случиться вследствие всех вышеприведённых обстоятельств, если помнить к тому же нарочитый отказ Леонова участвовать в травле Солженицына?
Мог, конечно.
Что, в конце концов, в этой ситуации советская власть способна была сделать с Леоновым, у которого чёрт знает ещё что за рукопись существует?
Украсть её? А он поднимет скандал — и шум будет куда более неприятный и дурной, чем в случае с Солженицыным: известность Леонова на тот момент была в разы больше.
Попытаться надавить на Леонова? Ну вот уже попытались давить на Солженицына, а чём всё кончилось?
Выслать и Леонова за границу? Лауреата Сталинской премии и орденоносца? Это уже вообще не в какие ворота… Может, и Шолохова тогда выслать? На радость всему миру.
Конечно, устроить пожар было самым простым выбором, самым легкодоступным.
Одна загвоздка: Леонов, вопреки своим привычкам первым делом заботиться о рукописях, не перенёс папки с «Пирамидой» в новую квартиру и тем более, памятуя о предупреждении Ванги, не оставил их на даче, а на время сложил у дочери.
Так спасся роман.
В ноябре 1974 года, словно назло кому-то, кто пытался сжечь его книгу, Леонов публикует в одиннадцатом номере журнала «Наука и жизнь» фрагмент «Пирамиды». Благо он там был членом редколлегии, дружил с главредом и мог этот вопрос решить мгновенно, безо всяких проволочек.
«Рукописи не горят, дьяволы!..» — так, в стиле «Соти», мог ругаться про себя Леонов.
А дача Леонова в Переделкине всё-таки сгорела. И там, между прочим, были леоновские рукописи. Но случилось это осенью 2009 года.
Незнакомый брюнет в кровати
Киноповесть «Бегство мистера Мак-Кинли» экранизируют спустя целых пятнадцать лет после написания, в следующем, 1975 году. Это станет четвёртой и последней прижизненной экранизацией произведений Леонова.
По всем составляющим фильм должен был получиться замечательно хорошим.
Снимал его Михаил Швейцер, уже прославившийся классическими постановками по Катаеву («Время, вперёд!»), Ильфу и Петрову («Золотой телёнок»), свободно работающий в любом жанре — от комедии до трагедии.
Швейцер привлёк Владимира Высоцкого, который находился тогда в зените славы. Высоцкий прочёл «Бегство…», написал по мотивам киноповести девять баллад.
Подходящей роли для него не нашлось, и поэтому он играл уличного певца, которого в тексте Леонова нет. Любопытно, что чуть ли не единственный раз в своей карьере Высоцкий поёт песню не на свою музыку, а на музыку Исаака Шварца, причём это блюз; он его очень по-высоцки исполняет.
Вообще подбор музыки Шварц осуществил не без юмора: в фильме, например, есть мелодические зарисовки на темы «Битлз» — группы, находившейся в СССР под негласным запретом.
Главную роль исполнил Донатас Банионис, говорящий, правда, голосом Зиновия Гердта. В женских
