Елена Прудникова
Сказка о десяти миллионах
Валентин Бережков, бывший переводчик Сталина, приводит в своих мемуарах следующий разговор Сталина и Черчилля.
«– Скажите, – поинтересовался Черчилль, – напряжение нынешней войны столь же тяжело для вас лично, как и бремя политики коллективизации?
— О нет, – ответил «отец народов», – политика коллективизации была ужасной борьбой…
— Я так и думал. Ведь вам пришлось иметь дело не с горсткой аристократов и помещиков, а с миллионами мелких хозяев…
— Десять миллионов, – воскликнул Сталин, возведя руки. – Это было страшно. И длилось четыре года. Но это было абсолютно необходимо для России, чтобы избежать голода и обеспечить деревню тракторами.
Названная Сталиным цифра репрессированных крестьян в период коллективизации примерно совпадает с той, которая в последнее время упоминалась в советской прессе…»
Последняя фраза сразу же заставляет насторожиться, усомнившись в достоверности этого разговора. В то время, когда издавались мемуары, в советской прессе печатали все, что угодно, вплоть до откровенных сказок, и любое, сколь угодно большое число репрессированных обязательно бы с чем–нибудь совпало. Но сейчас стали известны подлинные цифры, и в реальности названное Сталиным число не совпадает ни с какими известными данными. Если вождь говорил о крестьянах вообще – то крестьянских хозяйств было не 10, а 25 млн. Если о зажиточных хозяевах – тех насчитывалось около миллиона, если о раскулаченных – еще меньше. Кроме того, невозможно поверить, чтобы Сталин считал коллективизацию более тяжелым испытанием, чем войну с Гитлером. А при чем тут производство тракторов, и вовсе непонятно – оно от раскулачивания не зависело никак.
Зачем в мемуарах приведен этот эпизод – ясно. В те времена, когда архивные источники были недоступны, на нем основывалась целая теория уничтожения крестьянства. В полном соответствии с либеральным цензовым миропониманием (то есть чем богаче человек, тем в большей степени он человек, а бедняки и вовсе не люди, а так, грязь) коллективизация была объявлена торжеством лодырей и пьяниц и уничтожением крепких работящих крестьян, соли земли русской. Но если приводить подлинную статистику раскулачивания, то земля получается какой–то уж очень несоленой. И даже лютые ненавистники России все же чувствовали, что объявлять 98% сельского населения государства лодырями и пьяницами – это перебор. Вот 60% – уже катит.
То, что оставшиеся «лодыри и пьяницы», отдавая самых лучших работников промышленности и социальной сфере, в рекордные сроки завалили страну хлебом, выводится за скобки. Ну, а о том, что предшествовало раскулачиванию, у нас вообще молчат насмерть.
В конце статьи «Кулачество как класс» мы уже задавали вопрос: смирится ли кулак с потерей кормовой базы? Вопрос риторический, ибо ясно, что не смирится. С таким не смиряется ни одно живое существо. И проскальзывающая даже поколения спустя лютая ненависть «справных мужиков» к «голодранцам» (см. хотя бы обсуждение предыдущих материалов, там достаточно примеров) имеет под собой вовсе не сожаление об утраченных крытых железом домах, лошадях и коровах. О них, конечно, тоже – но ненависть родилась раньше. Тогда, когда «голодранцы» начали объединяться в артели, получать льготную государственную помощь и перестали нуждаться в деревенском «благодетеле», а стало быть, срубили под корень само дерево, на котором росли его доходы.
Обсуждение статьи «Кулачество как класс» показало, что мнение о кулаке как о крепком «трудовом» хозяине (разве что с батраками), вброшенное в российское массовое сознание в 90–е годы, чрезвычайно устойчиво. Хотя даже словарь Даля говорит совсем о другом.
Даля трудно обвинить в симпатии к коммунистическим идеям. Бытописатель русского села А. Н. Энгельгардт тоже никоим образом не коммунист. Вот что он пишет в своих «Письмах из деревни» об этой категории сельских жителей.
«Из всего «Счастливого уголка» только в деревне Б. есть настоящий кулак. Этот ни земли, ни хозяйства, ни труда не любит, этот любит только деньги. Этот не скажет, что ему совестно, когда он, ложась спать, не чувствует боли в руках и ногах, этот, напротив, говорит: «Работа дураков любит», «Работает дурак, а умный, заложив руки в карманы, похаживает да мозгами ворочает». Этот кичится своим толстым брюхом, кичится тем, что сам мало работает: «У меня должники все скосят, сожнут и в амбар положат». Этот кулак землей занимается так себе, между прочим, не расширяет хозяйства, не увеличивает количества скота, лошадей, не распахивает земель. У этого все зиждется не на земле, не на хозяйстве, не на труде, а на капитале, на который он торгует, который раздает в долг под проценты. Его кумир – деньги, о приумножении которых он только и думает… Он пускает этот капитал в рост, и это называется «ворочать мозгами». Ясно, что для развития его деятельности важно, чтобы крестьяне были бедны, нуждались, должны были обращаться к нему за ссудами. Ему выгодно, чтобы крестьяне не занимались землей, чтобы он пановал со своими деньгами».
Именно этого кулака имел в виду и «всероссийский староста» М. И. Калинин, да и все советское правительство, когда шла речь о его уничтожении – но, заметьте, не физическом, а «как класс». И перед этим еще долго–долго думали, несколько лет думали, дебатировали даже – можно ли принимать кулака в колхоз? До тех пор, пока сам кулак не сказал свое веское слово.
Что и почему он сказал, говорится тоже у Энгельгардта: «Для развития его деятельности ему нужно, чтобы крестьяне были бедны». Не зря и в так называемых «подкулачниках» – «группе влияния» кулака – ходили, как правило, бедные односельчане, середняки там оказывались редко. Середняк – муравей самостоятельный, хлебушка по весне не попросит, а бедному – куда деваться?
И когда появились колхозы, которые кооперировали в первую очередь бедноту, кулак начал нервничать. А уж когда пошла сплошная коллективизация, он озлился всерьез.
Из докладной записки информотдела ОГПУ о коллективизации на Украине. Октябрь 1929 года:
«Антиколхозная деятельность кулачества за последние месяцы повсеместно усилилась… Особенностью антиколхозной кулацкой агитации за последний период является усиление распространения провокационных слухов о скорой войне и неизбежной расправе со всеми колхозниками. «Скоро будет война, и если все не выйдут из колхоза, то с вами при перемене власти рассчитаемся в первую очередь» (кулаки быв. Волынского округа). «Соввласти скоро будет конец, самое позднее через два месяца будет война, все колхозы распадутся, часть будет уничтожена пожарами» (Проскуровский округ). Запугивание кулачеством колхозников и единоличников, намеревающихся вступить в колхозы, скорой войной и переменой власти особенно сильно распространено в пограничных и приграничных районах…
Повсеместно широко используются кулачеством в своей борьбе против коллективизации недочеты в уборке, распределении урожая и оплате труда в колхозах и имеющийся разрыв между конвенционными и рыночными ценами на с/х продукты».
Но это все, впрочем, цветочки. Агитация подкреплялась еще и террористическими актами. В начале 1930 года руководство ОГПУ, обобщив и проанализировав данные с мест, забило тревогу. В 1926 году по всему СССР имели место 711 террористических актов, в 1927 году – 901, в 1928 году – 1027, а в 1929 году – 8278 терактов…
Информация с мест все больше начинает напоминать сводки боевых действий. Вот только верхушка айсберга – сводка по Украине о самых громких судебных делах, составленная на основе писем в «Крестьянскую газету» и газетных публикаций. Как нетрудно догадаться, публиковали только самые характерные случаи.
«Чрезвычайной сессией Прилукского окрсуда приговорены к расстрелу восемь участников кулацкой террористической банды…
Киевский суд рассмотрел дело о кулацком нападении на коммуну «Зирка» в с. Рославицах, пять кулацких главарей приговорены к заключению на шесть лет…
