пленники, одушевленные и неодушевленные, потянулись обратно в свои прежния места. Впрочем, нет сомнения, что как многие из литовцев и поляков добровольно остались в Сибири и после поступили то в городовые, то в линейные казаки, так и колокола, по крайней мере, некоторые, не возвратились на родину[12].
«Ссыльных» колоколов, кроме известнаго Углицкаго, что висит в г. Тобольске, существует тоже несколько, по большей части они присланы в отдаленнейшие монастыри благочестивыми, но гневными царями.
Помимо Углицкаго колокола, в Сибири известны ещё «царские колокола», жертвованные царственными особами. Так в Сибирь к разным церквам прислано немало колоколов Борисом Годуновым[13]. Потом жертвовали к сибирским церквам и в монастыри цари Алексей Михайлович, Феодор Алексеевич и Петр с Иоанном. Из этих колоколов три в 160, в 130 и 40 пудов, литые первый в 1682 году, а два последние в 1678 году и присланные в 1680–1684 годах по сие время в целости существуют в Тобольске, на колокольне Софийскаго собора. Был на этой колокольне и 4-й царский колокол в 110 пудов, пожертвованный к собору царем Алексем Михайловичем в 1651 году, но он растопился во время пожара, бывшаго в 1682 году.
Кроме того, царских колоколов сохраняется: один в Туруханском монастыре, в 50 пудов, присланный Алексем Михайловичем в 1660 году – и затем есть ещё четыре колокола в Кондинском монастыре, присланные туда в 1679 году царем Феодором.
«Золоченые» колокола имеются, кажется, только в городе Таре, в Сибири, при церкви Казанской Божией Матери. Их там шесть; все они небольшие от 1 до 45 пудов. Вызолочены они татарским мещанином Семеном Можаитиновым по следующему случаю. Любимый брат этого мещанина, быв по торговым делам в степи, попался в плен к киргизам; брат, узнав об этом, дал обет, что если пленник благополучно возвратится из плена, то он позолотит колокола. Брат вернулся, и горячность братской любви заставила выполнить данный обет. По другим разсказам. колокола позолотил Можаитинов из любви к церковному благолепию.
«Лыковые», как и карноухие колокола, тоже принадлежат к опальным и ссыльным. Лыковые колокола это ранее разбитые и затем связанные лыком. Один из них имеется, как мне передавал С.В. Максимов, в одном из монастырей Костромской или Вятской губерний; он прислан сюда из Москвы царем Иоанном Грозным.
Лучшие колокольные заводы находятся в Москве, но есть также в Костроме, Валдае, Воронеже, Петербурге, на Урале в Тагиле и в Сибири в Енисейске. Московские заводы на Балкане славятся около трёх столетий; самые древние из них Самгина и Богданова; последний замечателен тем, что большая часть больших московских колоколов отлиты на нём. Древний Царь-колокол отлит там же, мастером Маториным, от котораго завод перешел к Слизову, от него к Калинину, а от последняго в 1813 году к М.Г. Богданову, который отливал и поднимал сам на Ивановскую колокольню нынешний московский большой колокол в четыре тысячи пудов. Московские заводы настолько хорошо делают колокола, что заказы получаются из самых отдаленнейших мест Сибири и заграницы. Медь для колоколов употребляется лучшаго качества, иногда старый колокольный лом. Для расплавки 100 пудов меди сжигается до трех саженей дров; для тысячи пудов не менее десяти сажен, для 10.000 пудов – до 30 саженей. Когда медь совершенно расплавится, к ней прибавляют, минут за пять или за десять до отливки, известное количество олова, полагая его 22 фунта на каждые сто фунтов меди, тщательно размешивая медь. При отливке некоторые из присутствующих, благоговейно крестясь, бросают в растопленную массу серебро, принося этим посильную лепту; другие же полагают, что от этого звон будет чище.
Отливка колокола сопровождаются на Руси особенною церемониею. Хозяин завода до начала литья приносит в мастерскую икону, зажигает перед нею свечи и все присутствующие молятся. Хозяин сам читает вслух особую, соответственною случаю, молитву, а мастера и рабочие её повторяют. После этого все двери затворяют и хозяин дает знак начинать дело. Несколько рабочих проворно и ловко берут наперевес рычаге и, раскачав его, пробивают в плавильной печи отверстие пода, откуда тотчас же огненным ключем вырывается расплавленная медь. В это время нужны все искусство и ловкость рабочих для того, чтобы медь лилась ровно, исподволь, по мере ея вливания в форму, и не переполняла бы жолоба; в противном случае, она тотчас же выступает из него и половина ея выльется на землю, а если ея не достанет хоть на половину ушей колокола – вся работа пропадет и колокол надо вновь переливать. При литьё колоколов, обыкновенно, литейщики распускали какой-нибудь самый нелепый слух.
На эти колокольные рассказы, известные под именем «литьё колоколов», не раз полиция обращала внимание и брала с заводчиков подписки и делала им строгия внушения. Но с литьём колокола этот освященный веками обычай снова возставал в самой нелепой форме. Так из таких, разблаговещанных рассказов, в Москве обратил всеобщее внимание один, о котором упоминает А.П. Милюков в своих воспоминаниях. «Однажды на Покровке венчали свадьбу, и когда священник повел жениха и невесту вокруг налоя, брачные венцы сорвались у них с головы, вылетели из окон церковнаго купола и опустились под наружные кресты, утвержденные на главах церкви и колокольни. Слух этот настолько был силен в Москве, что к церкви съезжались экипажи в таком количестве, что проходу не было – нежныя сердца к этому добавляли, что жених и невеста были родные брат и сестра и что они этого не знали – и что только чудо не допустило до греховнаго брака».
Другой такой же дикий и нелепый слух, пущенный литейщиками, повествовал следующее. Дело было зимою в трескучие морозы. Рассказывали, что генерал-губернатор накануне большого праздника, кажется Николина дня, давал бал, на который приглашено было полгорода. Дом горел огнями. Всю ночь продолжались танцы и, вот, во время полнаго разгара удовольствий, при громе бальной музыки, раздался с Ивановской колокольни первый удар благовеста к заутрене. При этом торжественном звуке люстры и канделябры в губернаторском зале в одну секунду погасли, струны на инструментах лопнули, стекла из двойных рам звеня, попадали на улицу, и в страшной темноте волны морознаго воздуха хлынули на обнаженные шеи и плечи танцующих дам. Раздался крик ужаса. Испуганные гости бросились толпою к дверям, но оне с громом захлопнулись и никакия усилия не могли отворить их до тех пор, пока не кончился в Кремле благовест. К этому поэтическому разсказу добавляли, что в большой зале найдено несколько замерзших и задавленных и в том числе сам хозяин праздника.
По отливке, колокол оставляется в земле иногда несколько дней, до тех пор, пока совершенно остынет. После того, как колокол остынет, его отрывают осторожно, снимают с него, или лучше разбивают кожух и переносят в точильню. Там его обтачивают точилами, – и вся работа колокольно-литейнаго дела кончена. Когда колокол совсем готов, призывается священник для «Чина освящения кампана». В молитве, читаемой при освящении колоколов, церковь молит о ниспослании особенной благодати, вливающей в кампан силу, «яко услышавше вернии раби глас звука его – в благочестии и вере укрепятся и мужественно всем дьявольским наветам сопротивно станут …да утолятся же и утишатся и пристанут нападающия бури ветряныя, грады же и вихри и громы страшные и молнии злорастворения и вредня воздухи гласом его» и проч.
Народная мудрость так охарактеризовала колокол в старинной загадке: «Выйду я на гой, гой, гой, и ударю я гой, гой! Разбужу царя в Москве, короля в Литве, старца в кельи, дитю в колыбели, попа в терему».
Главное достоинство колокола состоит в том, чтобы он был звонок и имел густой и сильный гул; последнее зависит от относительной толщины краев и всего тела. Если, например, края слишком тонки, то колокол выйдет звонок. Но при лишней тонине звук его будет дробиться; напротив, при лишней толщине звук будет силен, но непродолжителен.
В звуке колокола нужно различть три главных отдельных тона: первый звон есть главный, самый слышный тон, происходящий тотчас же после удара; если звон густ, ровен, держится долго и не заглушается другими побочными тонами, то колокол отлит превосходно. Такой звон зависит от математически-правильной и соразмерной толщины всех частей колокола и происходит от дрожания частиц металла, главнейше, в средней его трети. Второй – гул, который хотя происходит тотчас же за ударом, но явственно слышится спустя несколько времени. Гул распространяется не так далеко как звон, но держится долее его в воздухе, и чем он сильнее, тем колокол считается лучшим; гул происходит от дрожания частиц металла в краях колокола, или вернее в нижней его трети; от того-то чем толще края его, тем гул сильнее, хотя от излишней толщины их он разносится не так далеко. Третий тон есть тот, когда колокол не звонит,
