а потом на Софийской колокольне был часобитной». Как склад надписи, так и форма букв новейшаго времени.
В «Ярославских губернских ведомостях», в сороковых годах было напечатано, что существует слух, будто этот колокол не настоящий углицкий, что углицкий по какому-то случаю разбился и его перелили, но ухо отсекли у вновь отлитаго потому, что так было у его прообраза. Но из этого слуха никакого точнаго вывода нельзя сделать. В бытность мою, в 1882 году, в городе Тобольске, мне привелось лично видеть этот колокол; поверхность его, очевидно, очень старая и от древности самая медь сераго цвета, надпись же несомненно новейшая. При самом тщательном осмотре не найдется ни малейшаго даже намёка на то, что этот колокол не настоящий углицкий, а только перелитый их него, да и многовековая уверенность жителей не допускает ни малейшаго сомнения в его подлинности. При том и летописи, и предания тобольския говорят, что это действительно тот самый колокол, которым, в 1591 году, в роковой день, 15-го мая, в час послеобеденнаго сна, соборный сторож Максим Кузнецов и вдовый священник Федот, прозванием Огурец, встревожили мирный Углич; и что передаваемый «Ярославскими Ведомостями» слух о разбитии и переливке его не заслуживает никакого вероятия и не может нисколько поколебать подлинности этого колокола.
В декабре 1849 года в Угличе возникла мысль о возвращении сюда ссыльнаго колокола; местные жители, в числе сорока человек, обратились к министру внутренних дел графу Перовскому с просьбою об исходатайствовании им высочайшаго разрешения для возвращения из Тобольска на их счет колокола. По докладу министром означенной просьбы императору, повелено: «Удостоверясь предварительно в справедливости существования колокола в гор. Тобольске и по отношении с обер-прокурором просьбу сию удовлетворить». Министр вошел в сношение с обер-прокурором, и, по предложению последняго, синод обратился с вопросом о колоколе к тобольскому архиепископу Георгию.
Из ответнаго на этот вопрос сношения преосвященнаго Георгия оказалось, что в Тобольске при крестовой Святодуховской церкви тамошняго архиерейскаго дома действительно находится карноухий колокол, слывший ссыльным, и что в сочиненной в Тобольске книге, под названием «Краткое показание о сибирских воеводах», есть известие о присылке, в 1593 году в Тобольск в ссылку карнаухаго колокола, в который били в Угличе в набат при убиении блоговернаго Димитрия царевича. Затем синод сделал предписание Ярославской духовной консистории «собрать самовернейшие сведения – не известно ли епархиальному начальству, или же духовенству гор. Углича, чего либо положительнаго о том колоколе, о возвращении котораго из Тобольска просят углицкие граждане».
Вследствие этого и консистория, с утверждения тогдашняго архиепископа ярославскаго и ростовскаго Евгения, указом от 25-го июля 1850 года, сделала сообразное тому предписание углицкому духовному правлению. В этом предписании велено было обратить внимание и на архив правления; но так как хранящиеся в нем бумаги восходят не далее 1740 года, то разумеется, он и не мог послужить никаким документом по вопросу о колоколе. Не оказалось также по разысканию углицкаго духовенства ничего относящегося к этому вопросу и при тамошних церквах. Но за всем тем некоторыя лица из означеннаго духовенства выставили на вид местное предание, свидетельствующее о ссылке углицкаго набатнаго колокола в Тобольск, и известия об этом же обстоятельстве, находящияся в «Древней Российской Вифлиофике» Новикова, в «Истории Государства Российкаго» Карамзина и в «Памятниках Московской древности» Снегирева, преосвященный Евгений, донося об этом синоду, прибавил, что епархиальному начальству «ничего положительного об означенном колоколе неизвестно».
Синод, разсмотрев приведенныя углицким духовенством сведения о колоколе нашел их, точно так же, как и сообщенныя архиереем Георгием, неудовлетворительными, и в определении своем, подписанном 11- го мая 1851 года, объявил, что сими сведениями не подтверждается мысль, что сей колокол есть тот самый, которым возвещено было в Угличе убиение царевича Димитрия, и что, вероятно, мысль сия уже поколеблена в понятиях самих углицких жителей известием, напечатанным в «Ярославских губернских ведомостях» 1850 года, № 5. Этим и окончилось дело о возвращении колокола. В 1888 году, в Угличе, опять возникло в среде граждан дело о колоколе, и в Петербург приезжал выборный от городской думы г. Соловьев хлопотать о возврате его из гор. Тобольска и, как слышно, в 1892 году колокол будет уже в Угличе.
В Новгороде, на колокольне Софийскаго собора, имеется несколько исторических больших колоколов. Самый большой из них вылит в 1660 году, в царствование Алексея Михайловича. Лил его софийский домовой мастер Ермолай Васильев.
«Вседневный» лит тоже в Новгороде, на деньги новгородскаго архиерейскаго дома, в царствование Феодора Алексеевича, в 1677 году; весом 300 пудов; лили мастера: Василий и Яков Леонтьевы дети.
Интересны там ещё два небольшие колокола, отлитые в 1566 году при царе и великом князе Иоанне Васильевиче, при церкви Вознесения Христова (которая уже не существует), находившейся в Прусской улице, усердием прихожан. Там находится ещё небольшой колокол, литый в Тихвинский Введенский девичий монастырь, в 1637 году, одного гостя Ивана Юдина Ксениею Феодоровою для поминовения сына ея, Григория, и родителей.
В Новгороде древних колоколов не мало с надписями, как русскими, так и иностранными. Так, в Клопском монастыре есть два колокола XVII века: один в 15, другой в 9 пудов; оба с одинаковой надписью: «лето 7039 лит колокол сей обители Живоначальныя Троицы и чудотворца Николы и к Покрову Святыя Богородицы и святителю Михаилу, при благоверном и великом князе Василии Ивановиче всея Руси при архиепископе Великаго Новаграда и Пскова владыке Макарье и при игумене Иеве».
В Хутынском монастыре, вседневный колокол с надписью вверху и внизу: «Божиею милостию царя и государя вся Русии Владимирскаго и Московскаго и Новгородскаго, Псковскаго, Смоленскаго и Тверскаго, Югорскаго и Пермскаго, Вятскаго и Болгарскаго и иных, при Державе царства благоверных и христолюбивых и великих князей Василия Ивановича» и пр. При некоторой сбивчивости, с какою читается надпись на колоколе, видно, что он устроен в последний год княжения Василия III.
В Знаменском соборе колокол с надписью, из которой видно, что он слит в Новгороде к этому храму в 1554 году, повелением и по завету преосвященнаго Пимена и всех православных христиан велакаго Новгорода, «чтобы избавил нас Бог и Пречистая Богородица православных крестьян от смертоносныя язвы и от напрасной смерти»; лил мастер Иван.
В Успенской церкви упраздненнаго Колмова монастыря есть два колокола, литые при Иоанне IV.
В Духове женском монастыре три колокола XVII века. Из них интересна надпись на одном, «который поставил в 1589 году в Новгороде, в монастырь Сошествие Святого Духа и Живоначальныя Святыя Троицы, конюшей боярин Борис Феодорович Годунов».
По надписям заслуживают внимания в Хутынском монастыре три колокола конца XVII века.
В Спасо-Нердицкой церкви есть колокол с надписью, что он отлит при царе Феодоре в монастырь к Спасу Нередицы – «да в тот колокол Феодосей приказал по себе и по своих родителех. Лил мастер Тимофей новгородец».
К описанным колоколам XVII века можно отнести небольшую металлическую кандию, находящуюся в ризнице Софиского собора. Она в роде небольшой чаши, вокруг поддона ея надпись: «Лета 779 (1541) поставил сию кандию в дом святому Николы на Бровно старец Андрей. При кандии небольшой железный язычек для ударения, которое совершалось в старину, например, во время чтения Евангелия в первый день Пасхи. В письменном уставе XVII века Софийскаго собора[19] на св. Пасху сказано: «и на всяком возгласе протодиаконове Евангелия ударяют в кутейнике по единощи в кандею и в вестовой колоколец».
В «Древностях Российскаго государства», (Отд. I, № 76), «кандия» отнесена к числу трапезных чаш, в которую ударяли настоятели за братскою трапезою при перемене кушанья. В городе Ростове, Ярославской губернии, имеется одна такая «кандия», носящая имя «Ясак».
Почти во всех новгородских церквах имеются колокола XVII века с древними русскими, но есть колокола с польскими, латинскими и немецкими надписями. Так в Борисо-Глебской церкви хранится колокол, на котором надпись: «Gloria in Exselsis Deo Anno 1636». В Воскресенской церкви, на Мячине, два колокола с одинаковою вылитою надписью на латинском языке по верхней части: «М. Kordt Kleiman me fecit». Другая одинаковая русская надпись на них вырезана внизу кругом: «Лета 7155 (1647) года; марта 1 дня при благоверном г. ц. и в. князе Алек. Мих. в. в и ли Р самод. дали сии три колокола Великаго Новгорода церкви Всемилостиваго Спаса Нерукотворненному образу у Новинских воротъ … Бога молить, а по смерти за
