укорененного в культуре официального средневековья.
Однако тип алхимического почти научного обобщения осуществлял себя в ином образе. Он был единственной в своем роде вещью — единичным существом-веществом, живущим здесь и теперь, как у художников. Но не совсем: сквозь алхимическое индивидуальное вещество просвечивалось объясняющее обобщение и частного, и вселенского свойства. Амбивалентное сочетание общего и единичного в алхимии, квазинаучного и артистического препятствовало узаконению застывших форм, жестких канонов[150]. А видение индивидуального вещества — явление принципиально химическое, художнически освещающее и нынешнюю химию (синтез в органической химии как художественная композиция). Числовая магия в алхимии не есть ни математизация ее, ни стехиометрия. Эта мера метафизического миропорядка, хотя и подготавливающая стехиометрическое мышление. Если число в «Натуральной магии» Джиованни Баттисты Порты жестко и незыблемо (Porta, 1589), то в алхимии число зыбко, разрешает алхимику иногда что-нибудь прибавить, а иногда и убавить. Произвол герметического художника, «предвосхитившего» Леонардо, живопись которого, по точной мысли В. П. Зубова, учила его же геометрию (1969, с. 15). Итак, единичное и единственное алхимическое видение, и только потому всеобщее. Единственность (singolarita) Леонардо как будто коренилась в алхимии, которой никогда не угрожало «чрезмерное знание» (с. 16).
Алхимическое мышление объемно. Это обеспечено многогранностью алхимического космического символизма, смонтированного из квазинаучного вселенского обобщения, квазиремесла и тэхнэ как искусства.
Не потому ли алхимия не была да и не могла быть «калькуляторской» наукой, что не умаляло ее практичной научности и непрактичной эмпиричности?! Калькуляция «градусов» в учении о божественной благодати, например, была чужда алхимикам-артистам. Это было куда более псевдоэмпирично, нежели декоративный эмпиризм алхимии. Зубов считает науку «калькуляторов» вырождением даже по сравнению с чисто схоластическими тонкостями авторов первой половины XIV века (с. 17–18).
Алхимия была еще и анимистична, как бы подготавливая «биологическую» составляющую самоновейшей химии.
Теоретическое обобщение, тэхнэ-ремесло и тэхнэ-искусство жили в алхимии пародийно средневековой жизнью купно и нераздельно, ратоборствуя друг с другом в разных своих обличьях в те же самые средневековые времена.
Алхимия как вид деятельности в генезисе располагается между теоретизированием в духе позднеэллинистической учености и технохими-ческим имитирующим ремеслом. В таком срединном положении алхимик нарочито дилетантским образом, не являясь в чистом виде ни философом- александрийцем, ни металлодельцем-имитатором, «решает» основную познавательную задачу средневековья о соотношении духа и плоти. Эта задача в алхимической практике предстает как проблема тождества оперирования с веществом и размышления по поводу вещества. Но в целом эта проблема мыслится как проблема космогоническая, хотя и рассматривается в терминах технохимической эмпирии. Здесь-то и начинается осмысление алхимии как химии. Какова же эта технохимическая эмпирия? Она в главном совпадает с эмпирией технохимика-ремесленника: аппараты, приборы, химическая посуда, вещества; открытие, наблюдения и описание веществ и их взаимодействий; препаративные процедуры и операции. Так ремесленная химия включается в алхимию, но в качестве ситуативного фона, в виду которого проигрывается иная цель: не утилитарная (как у Теофила Пресвитера, Бирингуччо, Агриколы, Палисси), а глобальная, направленная на построение алхимического универсума как образа культуры.
Но предстает этот образ в образах практической алхимии, оперирующей с веществом (философский камень, эликсиры, панацеи; алкагест, питьевое золото, гомункулус). Осуществляется конструирование идеализированного предмета в алхимии. Это конструирование ведет, с одной стороны, к теоретическому осмысливанию химического ремесла, с другой — воплощает под влиянием этого ремесла бесплотное алхимическое теоретизирование. В этом и состоит главный гносеологический урок, преподанный алхимией химии Нового времени. Тогда «позитивный» вклад алхимии, воспринятый новой химией, предстает второстепенной, хотя и единственно неоспоримой вещью. Этот вклад представляет собой опыт средневековых рецептурных фармаций и ремесленной технохимии, ассимилированный алхимией и через нее пущенный в научно-химический обиход.
Однако алхимическое — вселенского свойства — умозрение живет не само по себе, а в конкретных теоретических и опытных сюжетах, связанных с преобразованием вещества.
Повторю: всеобщая превращаемость вещества, из которой следует возможность трансмутации металлов, коренится в идее первичной материи как совокупности всех свойств-качеств и элементов-стихий (огрубленный средневековый аристотелизм). Алхимическая ртуть-соль-серная теория выглядит как будто чисто словесной переформулировкой Аристотелевой натурфилософии. Однако изучение исторической трансмутации «аристотелевых» алхимических первоначал свидетельствует о двойственной «номиналистически-реалистической» их природе, обещающей взаимные переходы элементаризма и атомизма (квазиатомизма) в средневековой теории познания. Имя и вещь-вещество и слиты, и разведены в одном термине. Именно в этой точке намечается движение алхимической мысли от изучения функциональной зависимости свойство-свойство к изучению принципиально иной, новохимической зависимости состав-свойство (Ван-Гельмонт, Тахений, Бойль). Алхимический же антиатомизм имеет тенденцию через понятия квинтэссенции и «биологической» индивидуации стать новохимическим атомизмом[151].
Алхимическое начало как имя-вещь противостоит двум фундаментальным гносеологическим традициям средневековья: созерцательному опыту Оксфордской школы (Р. Бэкон, Роберт Большеголовый) и схоластике Альберта — Фомы, «примиряя» средневековые номинализм и реализм, превращая их в пародию, но тем самым как бы «моделируя» новонаучный метод как всеобщий и рационально- сенсуалистический.
Учение об алхимических субстанции и акциденции (сущность всех металлов едина, различны лишь их акцидентальные формы) обусловливает врачующий характер алхимического «экспериментирования», укорененного в двух как будто не взаимодействующих друг с другом тенденциях алхимического мышления, но вытекающих, однако, из того же источника: из «номиналистически-реалистической» природы алхимии, наиболее выразительно представленной в исторической трансмутации псевдоаристотелевских алхимических начал.
Первая тенденция. Это неоплатоническое учение о сущностях (алхимики-александрийцы с их учением о Едином и квинтэссенции). Здесь разрушение видимых форм вещества, физическое воздействие на вещество (дробление, измельчение, растирание, обжиг; растворение вещества в минеральных кислотах; цветовые превращения). Иначе говоря, поиск сущности, сопровождаемый разрушением первоначальной формы вещества, «физикализация» алхимической мысли.
Вторая тенденция. Это одухотворенная предметность (алхимическая практика христианских докторов). Здесь зооморфные, антропоморфные, анимистические представления о веществе; исцеление вещества с помощью медикамента — философского камня, «чудо» трансмутации. Говоря иначе, «биологизация» алхимической мысли, косвенно ведущая к формированию идеи химического индивида.
Историческое взаимодействие этих тенденций алхимического мышления может быть рассмотрено как «предвосхищающее» созидание в рамках алхимии грядущих судеб химии, драматически пребывающей меж физикой и биологией в кризисные моменты своего развития. Алхимическая теория вещна, практична. Алхимическая практика бесплотна, эфемерна. В целом же алхимическая «химическая» деятельность складывается из трех составляющих. Это ритуально-магический опыт, имеющий квазинаучный — объяснительный и эвристический — статус и представленный в формах алхимического символизма, специфического языка алхимии; тэхнэ как пустотелое ремесло; тэхнэ как искусство, изготавливающее единичную вещь (химическая композиция как ваяние и живопись, как высокий артистизм). Синкретическая гармония магии, ремесленной техники и искусства. «Воспроизведение» новой науки, химии как науки, невозможное в чистых жанрах. Такова статическая реконструкция алхимической «теории» и алхимического «эксперимента». Статическая… Но содержащая возможности динамического развертывания на фоне внешних реальностей, осмысленных как ей, алхимии, присущие. Правда, здесь мы вступаем в пространства
