На столе у него зазвонили сразу два телефона.
— Пропуск давай, — сказал «главный» и взял трубку.
Он говорил по телефону и одновременно подписывал Генькин пропуск.
— Шагай, следопыт, — сказал он, зажав трубку ладонью. — А насчет «Большой Берты» — интересно. В самом деле: почему она не стреляла?
Больше новых идей у Геньки не появлялось.
Все сейчас раздражало его. И особенно — Витя. Ходит по школе вялый какой-то, полусонный.
— Эй! — сказал ему Генька. — Проснись!
Только плечами пожал.
Вот именно! Когда нужно изо всех сил шевелить извилинами, он только плечами дергает. Работничек!
— Экзема несчастная! — в сердцах пробормотал Генька.
Недавно он был в кожном диспансере (на шее вскочил какой-то волдырь), и там на стенах висели очень выразительные плакатики про кожные болезни. С того дня Генька, когда совсем уж невтерпеж делалось, выражался диковинно: «Лишай! Экзема! Фурункул!»
Витя сразу вспомнил прошлогодний уговор: за каждое «выражение» отвешивать Геньке щелчок. Вроде как помогло — Генька почти отвык ругаться. А теперь — здрасте пожалуйста! Опять!
— По-ученому… это называется… рецидив, — пояснил Витя, крепко стукая Геньку ногтем по лбу.
— Ай да звеньевой! Стыд, позор! — сказала Оля и слегка коснулась пальцами Генькиного лба.
Ну, таких-то щелчков можно хоть сотню стерпеть. Даже приятно. А Витька, дьявол, лупит без жалости!..
Щелкнул, повернулся и на ходу бросил:
— Некогда мне…
Махнул рукой и ушел.
Оля задумчиво ковыряла пальцем старую замазку на окне.
— Витя последние дни какой-то хмурый, — сказала она. — Знаешь… Зайдем к нему завтра. И отца его навестим. Давно мы у него не были.
…Ребята поднялись по лестнице к Витиной квартире и уже хотели нажать кнопку звонка, но дверь вдруг сама распахнулась.
Оля даже вздрогнула.
Однако никакого чуда не было: просто Катюшка выскочила на лестницу — шла гулять.
— А Витя дома? — спросила Оля.
— Дома, спасибо! — закричала девочка и, бухая ботами, побежала вниз.
Катюшка вообще была очень вежливой. Даже выходя с мамой из автобуса, никогда не забывала сказать водителю:
— Спасибо, дядя!
Ребята вошли. В прихожей было тихо. Только из Витиной комнаты неслись какие-то странные звуки. Трак- трак! Трак-трак!
— Можно? — постучала Оля.
— Трак-трак! — ответил кто-то. — Трак-трак!
Оля приоткрыла дверь. Заглянула в комнату и, приложив палец к губам, — тихо, мол! — поманила Геньку. Он тоже осторожно глянул в комнату.
Там, у станочка, на круглой табуретке сидел Витя. Совал в прорезь станка полоски латуни. Трак-трак! И из щели выскакивал готовый значок.
«Вот почему ему некогда!» — подумал Генька.
Поглядел на Олю. Та кивнула. Да, все ясно.
Ребята вошли. Витя смутился. Но быстро оправился.
— Я сейчас, — и продолжал штамповать значки.
Оля подошла к кровати Александра Борисовича.
А Генька оттер плечом Витю и вставил в прорезь металлическую полоску. Нажал ногой педаль.
— Трак-трак! — из щели бойко выскочил значок.
Генька засмеялся. Лихо! Снова вставил полоску.
— Трак-трак!
Еще значок!
Движения Геньки были еще неуверенные, но с каждой минутой он все больше входил во вкус.
— А я?! — крикнула Оля.
Мальчишки посторонились. Теперь Оля сидела на круглой табуретке, а Генька и Витя наперебой давали ей советы.
— Трак-трак! Трак-трак! — стучал станок.
— Этак вы у меня целую фабрику откроете! — засмеялся Александр Борисович.
— Фабрику не фабрику, — сказал Генька, — а приходить будем. По часу постукать — это даже интересно, — и он тайком показал Вите кулак.
Впрочем, зачем тайком — непонятно. Ведь Александр Борисович все равно ничего не видел.
«Болезнь» Николая Филимоновича окончилась точно в назначенный срок.
— Завтра в семь жду вас, — сказал он на перемене.
Витя немедленно вытащил блокнот — опять надо перекраивать график. Все-таки времени никак не хватает. Одно сделаешь, с другим — запарка. Ребята стали помогать, думал — будет полегче. И все равно — никак!
…К Филимонычу шли через Александровский сад. Фонтан уже не работал. Мраморная чаша бассейна вокруг фонтана была наглухо зашита досками. Чтобы снег туда не набивался. Получилась круглая эстрада.
«Как для танцев», — подумала Оля.
Бронзовый верблюд у бюста Пржевальского блестел от дождя, на аллеях — никого.
Шли молча. Мальчишки — прямо по грязи. А Оля осторожно обходила лужи. Вышли к Медному всаднику. И тут Витя решился:
— Вот, послушайте.
— Опять за свое! — скривился Генька. — Пушкин-Лермонтов!
Ну, на Геньку-то Витя и не рассчитывал. Не дорос он до стихов.
А вот Оля… Интересно, что она скажет?.. Но Оля тоже не оправдала Витиных надежд:
— Ой, а повеселей у тебя нет? А то — и осень, и дождик, и к Филимонычу с пустыми руками идем.
Генька расердился. Не на Олю, на Витю:
— Видишь, до чего довел? Теперь и она заныла!
