Некрасов, Владимир Тендряков, академики Андрей Сахаров, Пётр Капица, Леонид Арцимович и др.) написала письмо руководству страны, где выразила беспокойство по поводу возможной реабилитации Сталина (на самом деле их испугала смена курса: с либерального на державный).
Письмо было приурочено к XXIII съезду КПСС, который должен был пройти в марте–апреле 1966 года, но странным образом совпало с началом процесса над двумя писателями-антисоветчиками — Синявским и Даниэлем (10–14 февраля). Было и ещё одно странное совпадение: одновременно с письмом в главном литературном оплоте советских либералов журнале «Новый мир» была опубликована статья Владимира Кардина «Легенды и факты», где впервые за годы советской власти во всеуслышание был объявлен мифом исторический залп на крейсере «Аврора» (дескать, никакого залпа, возвестившего начало революции, не было). Всё это ясно указывало на то, что либералы отнюдь не готовы смириться с теми процессами, которые затеяла в стране команда Брежнева. Вот, к примеру, что писали авторы пресловутого «письма 25- ти»:
«Нам до сего времени не стало известно ни одного факта, ни одного аргумента, позволяющих думать, что осуждение культа личности было в чём-то неправильным. Напротив. Дело в другом. Мы считаем, что любая попытка обелить Сталина таит в себе опасность серьёзных расхождений внутри советского общества. На Сталине лежит ответственность не только за гибель бесчисленных невинных людей, за нашу неподготовленность к войне (о том, что во многом благодаря харизме и таланту Сталина войну удалось выиграть, авторы письма не вспоминают. —
Любая попытка сделать это поведёт только к замешательству и разброду в самых широких кругах.
Мы убеждены, например, что реабилитация Сталина вызвала бы большое волнение среди интеллигенции и серьёзно осложнила бы настроения в среде нашей молодёжи. Как и вся советская общественность, мы обеспокоены за молодёжь…»
Против реабилитации Сталина и в самом деле выступала значительная часть советской интеллигенции, но только либеральная её часть. Что касается молодёжи, то среди неё на стороне авторов письма выступал опять же незначительный процент — лишь студенты ряда столичных вузов, в том числе и ВГИКа, который за последние годы превратился чуть ли не в рассадник диссидентства. Среди его студентов стало хорошим тоном на чём свет стоит костерить советскую власть и проклинать пресловутый социалистический реализм с его партийностью. О том, какие нравы царили в те годы в главной кузнице кинематографических кадров, лучше послушать очевидцев. Например, известную киноактрису Екатерину Васильеву, которая училась во ВГИКе аккурат в то самое время — с 1963 по 1967 год:
«Мы жили вне страны, вне России, мы, московская золотая молодёжь (Васильева была дочерью известного писателя Сергея Васильева. —
Это было всё сплошное уродство, это была помойка, на которой мы воспитывались, считая, что мы находимся в самом лучшем, в самом центральном положении. „Современник“ начался, „Таганка“, я поступила во ВГИК с лёту, Антониони, Феллини, то есть все уши, все глаза были на Западе. Это была земля обетованная там…
Мы, конечно, не хотели слышать ни о партии, ни о комсомоле. Но нам как бы подсовывали всё. А вот эта диссидентская волна выдавалась как бы за самое важное дело, как борьба с режимом…
И даже, когда я шла в артистки, я думала, что, помимо того, что я была явно одарённая к ремеслу, я ещё смогу на базе „Современника“ сказать что-то против власти, у меня уже было много знакомых к тому времени поэтов, писателей, которые были тоже против власти.
Я хотела со временем влиться в это диссидентское движение. Но вот Бог миловал, я не попала в эту компанию, я просто стала артисткой…»
Конечно, нельзя сказать, что весь ВГИК был «помойкой», однако значительная часть его студентов к середине 60-х была враждебно настроена к советской власти, переняв эту враждебность либо у своих преподавателей, либо у коллег из других творческих вузов. И вот именно эта молодёжь приняла новый брежневский курс в штыки. Кстати, среди подписантов «письма 25-ти» ни одного представителя этой самой молодёжи не было, если не считать таковыми 38-летнего Олега Ефремова, 40-летних Иннокентия Смоктуновского и Майю Плисецкую. Остальные подписанты в большинстве своём перешагнули 50-летний рубеж, а некоторые недавно справили 70-летие.
Несмотря на то что письмо достигло нужного адресата, однако никакого воздействия на него не оказало: тогда Брежневу хватило ума не слушать либералов.
Между тем державный курс брежневского руководства родил на свет одно из грандиознейших произведений советского кинематографа — эпопею Юрия Озерова «Освобождение». Этот фильм был сродни другой великой киноэпопее — «Война и мир» Сергея Бондарчука, — но в ряде компонентов превосходил её, например, по количеству серий: у Бондарчука их было четыре (7 часов 10 минут), у Озерова на одну больше (8 часов). Однако побудительный мотив для появления этих фильмов был один: возрождение патриотизма в советском обществе. Только Бондарчук апеллировал к событиям войны 1812 года, а Озеров — к Великой Отечественной. Последней в те годы вообще уделялось много внимания. Например, к 20-летию Победы власти провели сразу несколько мероприятий, сосредоточив на этом событии весь потенциал своего пропагандистского аппарата: открыли мемориал Неизвестного солдата у Кремлёвской стены и присвоили звание крепости-героя Брестской крепости с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».
История фильма «Освобождение» берёт своё начало с конца 50-х, когда мир накрыла волна советских фильмов о войне: «Летят журавли» (1957), «Судьба человека», «Баллада о солдате» (оба — 1959). Фильмы эти победной поступью шагали по планете, завоёвывая награды на самых престижных кинофестивалях мира и чрезвычайно популяризируя советского воина-освободителя. С точки зрения пропаганды, подобный пиар был большой победой советской идеологии. Понимая это, западные стратеги «холодной войны» решили нанести ответный удар. Тем более что Запад также участвовал во Второй мировой войне, хотя это участие было, конечно, несравнимо с советским: например, если англичане воевали с 1939 года, то Франция пала практически сразу (в 1940 году), а американцы включились в войну только в 44-м. Однако посредством кинематографа Запад поставил целью затушевать эти факты и предстать перед миром в ореоле победителя. Причём ещё большего, чем Советский Союз, который нёс главное бремя войны и потерял за четыре её года почти 30 миллионов человек.
Тем более ряд стратегических ошибок хрущёвского руководства позволял западным стратегам изменить ситуацию в свою пользу. И главным козырем для них был доклад Хрущёва «О культе личности», который подорвал единство в социалистическом блоке и привёл к кровавым событиям в Венгрии осенью 56 -го. После этих событий западная пропаганда обвинила Советскую армию в неоправданной жестокости и приложила массу усилий, чтобы подорвать в общественном сознании своих стран тот положительный образ советского солдата, который сформировался у западного обывателя благодаря тому же кинематографу. А свято место, как известно, пусто не бывает. В итоге в планах западных идеологов было заменить на мировых экранах советского солдата-победителя другим — преимущественно американским.
И вот уже в начале 60-х кинематографисты США в партнёрстве с ведущими европейскими странами (Англией, Францией, ФРГ, Италией) решили накрыть мир своей «волной» военных фильмов, гораздо более грандиозных по своим масштабам, чем советские фильмы о войне. Так на свет появились широкомасштабные блокбастеры «Самый длинный день» (фильм состоял из нескольких новелл, снятых режиссёрами разных стран), «Освобождение Парижа», «Битва в Арденнах» (на этот фильм было потрачено 3 миллиона фунтов стерлингов), где во главу повествования ставились прежде всего баталии, которые вели на фронтах Второй мировой союзнические армии, а о советском участии вообще ничего не говорилось. Эти фильмы пользовались большим успехом во многих странах мира, принося его создателям двойной успех: и
