Она совсем простая не была.Ну, вот и все, и на болоте зыбкомнад ним змеится тот водоворот.
IV
Широк Техас, игрок Техас,ковбои, Кеннеди, нефть!И если удача — она у вас,а если уж нет — так нет!За ним мелочуга всех Аризони конфедератский флаг,а на дорогах под горизонтролл-ройс, «BMW», кадиллак.Приехал, и все хорошо — о’кей,сто тысяч — чудо оклад.И по уик-эндам спешит фривейв Мексику и назад.На дальнем ранчо кипит бассейн,и он сидит без штанов,и вносят под полотняную сеньвиски, джин и «Смирнофф».Жена сияет, дети кричат,брасс, кроль, баттерфляй.Развеется шашлычный чад,«бай-бай», что значит «прощай».Бегут года, он здоров и цел,и в доме простор зверью.«Эссо», «Эксон», а также «Шелл»берут у него интервью.Но все скучнее горят глазкиу самых новых машин,и все жирнее летят кускидрузьям, не достигшим вершин.И офис тесен, и мерзок босс,и близок далекий вид.И он почему-то «брось, все брось»ночью себе говорит.Несносны семейные голоса,жара приходит, пыля.И в черную пятницу в два часа —тоска, гараж и петля…М. Глинка и В. Беломлинский
V
Мы жили на одном перекрестке улицыТроицкой в Ленинграде.Раза два-три-четыре в неделюон заходил ко мне,чаще всего утром,прогуливая фокстерьера Глашу.Стертые дерюжные брюки,какая-то блуза из Парижа,солдатские ботинки.У меня часто бывало пиво —сидели, сидели.Но пиво было ему не по нраву,он предпочитал грубые, тяжелые вина«Солнцедар», «Агдам», «Три семерки».Говорили, говорили, говорили.Тогда он говорил лучше, чем записывал,а потом писал лучше, чем говорил.А. Битов. 1978 г.Но больше всего — больше «Агдама»и «Трех семерок», больше острот своих,которые уже тогда повторяли,он любил американскую прозу.Хемингуэй, Дос-Пассос,Том Вулф, Фолкнер, Апдайк, Джон Чивер.Тут его сбить было невозможно.Жили мы вместе в Эстонии,жили в заповеднике Святогорском.Рассыпали книгу его рассказов,рассказов, ради которыхон так полюбил американскую прозу.И тогда он уехал. Правильно сделал.«Правильно сделал, правильно сделал», —все повторяло литературное эхо.
