в подвал спустился обладатель кубка Индианаполиса — сухой и ладный малый, весь в черном, и за ним внесли два ящика «Клико». Приободрились и гости и вдова, и пир воспрял. Полячка подняла бокал и снова кольцом позвякала по хрусталю. И человечек в розовом костюме дотронулся до локтя чемпиона. Тот обернулся полупрезрительно, но что-то вдруг припомнил, как будто расшифровывая Морзе, и руку протянул, и в эту руку был вложен гвоздь. Все вскоре разошлись… …На набережной под зеленым небом в стране Гольфстрима я вошел в какой-то угрюмый дом и произнес пароль. Слуга провел меня по коридору в бесцветный зал. Там за столом сидели пять человек. Квитанции, кредитки, какие-то жетоны вперемежку лежали на расчерченном сукне подпольная рулетка. Так и было. Я знал всех пятерых, но только не мог припомнить, что же с ними стало. Крупье сказал мне: «Вот и ты. Пора!» И бросил шарик на воронку. Голый череп его отсвечивал от трехлинейной лампы, гвардейский галстук был повязан туго, и все проигрывали. Впрочем, тут шла игра по мелкой. Крупье был холоден, как будто бы его все это не касалось. Я поставил на «черное» и выиграл часы, отстегнутые с грязного запястья. Никто не удивился. Полумрак рассеивался, явственно угрело. На углу стола сидел тот самый в розовом костюме, свободно развалившись, так бывает с официантом, что решил гульнуть. Он выжидал и умными глазами следил за шариком. Мне показалось — игра не клеится, все отбирал крупье. «Сегодня не идет», — сказал губастый с пробором равнодушный человек. Я не видел его с тех самых пор, как проводил на пристань в кругосветку. «Сейчас покончим, — возразил крупье, — ты не играл еще, чего ты ждешь?» сказал он розовому человечку. «Я не спешу, — ответил тот, — приятно со всеми вместе посидеть. А впрочем, вот ставка». Он за пазуху полез и вытащил. И я узнал, узнал — та самая фальшивка от полячки. Крупье внимательно ее перечитал и холодно сказал: «Вполне годится. Так, что же?» — «Я поставил на зеро». Другие ставки кто во что горазд. И завертелся шарик. Все привстали. И долго-долго суетился он, отыскивая сектор. И как будто крупье его подстегивал: «Давай-давай, ищи, что надо!» И остановился. Зеро, конечно. Розовый вскочил. И подлинная вспышка на минуту преобразила благородный шик его ухваток фокусника. «Что же, ты — человек ноля. Теперь хватай!» — и все придвинул розовому — куча рублей советских, замогильных бирок, просроченных билетов проездных, какое-то письмо без уголка. «Бери, бери, — сказал крупье. — Счастливчик! Надолго хватит». — «Что вы, господин, а золото?» — «А золото сам сделай. Ты, кажется, когда-то промышлял алхимией. А тут другие игры». — «Отдай тогда хотя бы документ!» — «Ну, знаешь, не смеши — придет пора, он будет продан на аукционе». И розовый заплакал. Боже мой! Невыносима участь человека, решившего обманом захватить хотя бы тень, хоть промельк Абсолюта! На набережной был густой туман, и мы стояли, словно бы боялись расстаться в этом млечном киселе — потом уж не отыщут, не спасут.
