— А это делается автоматически. Работает атомная станция, так что резервы энергии практически неисчерпаемы. Я положил немало труда, чтобы запустить её, но в конце концов это удалось сделать.
Они пересекли проспект и вышли на широкую улицу, ведущую к центру города.
И там, в самом сердце этого города страха, киборгов ожидал поразительный, жуткий спектакль.
Теперь они вступили в необычный, фантастический мир наподобие дантовского ада.
Некоторых смерть застала внутри машин, переполнявших мостовую и остановившихся перед светофором, который — чуждый этой вековой драме продолжал неизменно переключаться с зеленого на красный.
Зеленый… желтый… красный… зеленый…
И так все время, неустанно и ритмично.
Зеленый… желтый… красный… зеленый…
Группа была вынуждена пробираться между этими замершими машинами и пешеходами. Одежда последних сильно обтрепалась и колыхалась на ветру, бесстыдно открывая взору голое тело.
Вон там стайка женщин сгрудилась в какой — то лавчонке. В другом месте чета любовалась чем — то в давно исчезнувшей витрине того, что, по — видимому, было когда — то магазином. Мальчик играл с собакой прямо у бортика тротуара. Хотя не исключено, что это была кошка. Ни Перкинс, да и никто вообще из киборгов, не смог бы сказать точно, что это за животное, поскольку никогда в жизни не видел ни тех, ни других.
Они пересекли улицу и свернули в переулок.
Ковач вдруг остановился и улыбнулся мумии девчушки в лохмотьях, прислонившейся к стене у крытого подъезда, с пластиковой сумочкой на коленях.
— Это Пегги, — произнес он, — славная девочка, я очень её люблю.
Он даже не отдавал себе отчета, насколько чудовищно и смешно звучали его слова.
Совершенно неосознанно он все ещё продолжал жить в каком — то ином мире. Своем.
Он увлек их за собой в некое заведение — развалюху, бросив на ходу при виде их нерешительности:
— Я всегда здесь останавливаюсь, чтобы пополнить запасы продовольствия.
Они очутились внутри какого — то странного помещения. В глубине виднелось нечто вроде длинной стойки, заставленной какими — то проржавевшими аппаратами. Сзади неё тянулись ряды полок, уставленных бутылками с разноцветными этикетками. Какой — то толстячок стоял, облокотившись на стойку, видимо разговаривая с двумя другими субъектами, восседавшими на высоких табуретах.
Зал был забит столами с приставленными к ним стульями. В углу, тесно прижавшись друг к другу, сидела молодая парочка, в другом — подремывал старичок, а четверо улыбающихся молодцев бравого вида, окружив покрытый зеленым сукном стол, оживленно о чем — то беседовали.
Перкинс отметил про себя, что, поскольку в помещение не проникал ветер, одежда на всех этих несчастных людях сохранилась почти в первозданном виде. Он подумал, что поразившее их всех разом таинственное излучение наверняка подействовало только на живые существа.
Ковач открыл что — то вроде шкафчика позади стойки, извлек оттуда пару бутылок и поставил их на стол. По ходу дела он объяснил своим новым знакомым, что это заведение было раньше баром — рестораном. По понятиям киборгов, это в чем — то соответствовало столовой, которая имелась в каждой административной службе Сообщества.
— Я тут откопал кое — какие запасы, — признался Ковач, открывая бутылку. — О, в этом городе чего только нет! Во всяком случае имеющимся провиантом можно прокормить целый полк в течение нескольких веков.
— Какого типа эта еда?
— Та, что сохраняется сколь угодно долго после её обработки гамма лучами или заморожена после обезвоживания. Ничего общего с вашей синтетической пищей. Я даже разыскал тут зерна, сохранявшие способность прорастать.
Он принялся пить прямо из горлышка под удивленными взглядами киборгов. Затем продолжил:
— Я раздобыл также питательные пилюли, но даже не притрагивался к ним. Дарю их вам.
— Так где же ваш пакет? — сухо оборвал его с трудом сдерживавшийся Перкинс.
— В подсобке, сзади, третья дверь по коридору.
Перкинс сделал знак Круппу, и тот немедленно покинул зал.
Механик проник в коридор и, открыв дверь, тут же понял, что ошибся.
При виде тесно обнявшейся пары он почувствовал отвращение и поспешил закрыть дверь. Наконец он нашел пакет и поспешил присоединиться к товарищам.
Перкинс вырвал из рук Ковача наполовину опустевшую бутылку. Он понял, что жидкость, столь усердно поглощаемая ученым, приводит его в состояние эйфории, близкой к потере сознания и неврозу. Командир неожиданно почувствовал, как в нем поднимается темная волна гнева против презренного человечества, пораженного всеми мыслимыми пороками и недостатками, единственным представителем которого остался Ковач.
Именно это низвергло в пропасть вырождения и привело в конечном счете к гибели. Это явилось причиной жалкого прозябания, в котором томился сейчас его народ.
— Достаточно, Ковач. Я думал, что вы разумный человек, способный оказать нам помощь, но, по — видимому, ошибся. Так что прощайте. У нас важное и ответственное задание, а мы и так уже потеряли слишком много времени.
Лицо старика неожиданно судорожно передернулось, и он, судя по всему, вновь обрел живость ума.
— Нет, вы жестоко ошибаетесь, командир Перкинс. У вас нет ни малейшего шанса выйти отсюда.
Успокоившись после сообщения Перкинса насчет своих коллег, Смит решил проверить состояние основных механизмов аэроджета.
На горизонте появились уже голубовато — сиреневые, переходящие в бледно — розовые, полоски зари.
Начинался день.
Смит ещё раз взглянул против света на фантастические очертания города, затем сделал несколько шагов по земле, покрытой разными обломками, и повернулся спиной к кораблю.
Он отреагировал мгновенно, едва заслышав свист, и мощным броском метнулся назад.
Он не пытался о чем — либо думать в этот момент, стараясь полностью выкинуть все мысли из головы и целиком полагаясь на надежность рефлексов, выработанных в ходе подготовительных тренировок.
Перекатившись по земле, он тут же вскочил и развернулся с орудием в руках.
Перед ним возвышался гигантский цветок, причем корни растения не были погружены в почву. Смит, ни на мгновение не теряя самообладания, все же чуть — чуть заколебался, прежде чем выстрелить, все ещё не веря своим глазам.
Нет, все так и было: на торчавшем свечкой стебле раскачивалась желтоватая в красную крапинку чашечка цветка, раскрывшегося, словно непомерно разинутая пасть. А в ней нервно подергивался пестик, раздвоенный, как язык у змеи.
Зубчатые листья растения хлопали, точно челюсти каймана. У их основания внезапно показались буравчики — щупальца.
Одно из них мгновенно раскрутилось и не хуже бича громко щелкнуло над головой Смита.
Тот выстрелил. С поразительной точностью термический луч рассек чудовищное растение на уровне венчика.
Остро запахло чем — то пряным. Разрезанное надвое в своей жизненно важной части, растение вяло
