божественность и человечность Христа. Ортодоксальные утверждения по этому вопросу всегда вызывали у меня недоумение, смешанное с раздражением. Ведь было так много людей, пожертвовавших собою ради нас, претерпевших более изощренные и более продолжительные мучения; и при этом их не утешало сознание “возлюбленного Сына”. А из Вашей книги я поняла, что божественность Христа — именно в его борьбе за то, чтобы не оставить в себе никакой самости, чтобы осталось только сияние Бога через него. Он этого достиг, и это поистине от Бога. Ведь все мы потерпели неудачу в этой борьбе. Вы помогли мне избавиться от вечно досаждавшей мне мысли, что у Христа-то было преимущество, а это как бы нечестно. Ваша книга стала для меня источником одного из величайших благословений. Ведь Вы и те, кто Вас вдохновляли, снова сделали для меня Церковь живою после того, как многие годы она представлялась мне такой невыносимо омертвевшей!
Письмо профессора медицины:
Я постепенно всё больше утрачивал вкус к церковной жизни; правда, я продолжал ходить в церковь, но при этом мною руководило лишь убеждение, что нельзя же самому быть источником всех своих моральных оценок. Однако невозможно было избавиться от недоумения, почему там все так странно. Знаете, это, может быть, особенно затрагивает медиков и биологов. Мы каждый день бьемся с нашими конкретными профессиональными проблемами, но у нас (по крайней мере, у физиологов и фармакологов) есть во всяком случае весьма реальное и подлинное научное содружество, и этой меркой, хочешь или не хочешь, начинаешь поверять все другие человеческие сообщества. Это не всегда осознаешь, но это так.
Так вот, приближалась Страстная неделя, и на этот раз я всерьез решил: больше я причащаться не пойду. Первый раз со времени моей конфирмации я решился встретить Пасху без причастия. Почему? Потому что я все больше чувствовал себя нечестным, причисляя себя к церкви, которая вызывала с моей стороны столь критическое отношение, а порой просто приводила меня в ярость. Я был убежден, что человек, которому раз открылась христианская вера, никогда не сможет от нее отпасть; однако всё, что мне оставалось — это полная изоляция наедине с моей Библией.
Но когда я обнаружил, что Вы осмелились высказать вслух столь многое, о чем я тоже думал, и при этом несомненно сделали это изнутри, находясь в Церкви, я почувствовал, что могу и должен пойти по Вашим следам (мне не приходит в голову более подходящее выражение), ибо наконец-то появилась надежда, что в Церкви найдется место и для “нерелигиозных” людей. И еще: одна из Ваших основных тем взволновала меня глубочайшим образом. Это то, что Вы пишите о Боге как Основе. “Основание бытия” — этим выражением пользовались, я думаю, многие десятилетия или столетия, но Вам удалось так раскрыть его смысл во всей глубине, что оно перестало быть для меня лишь одной из фраз, к каким прибегают в попытках перевести церковную архаику на язык, хоть что-то говорящий. Теперь, во всяком случае, для меня, оно стало более осмысленным, чем вся христология прошлых веков.
А вот что написал человек совсем другой профессии:
Я — актер, играю уже двенадцать лет, и вот я впервые в жизни увидал, как другой актер в артистической уборной читает религиозную книжку.
Самое удачное — это что иерархия так набросилась на Вас и на Вашу книгу. У “официальной Церкви” был только один способ погубить всё то, что Вы высказали, — благосклонно принять всё это в свое и без того переполненное лоно и изречь благословение. Ну, и что бы из этого могло получиться? Допустим, все известные мне люди, религиозные, но не церковно настроенные, снова обратились бы к Церкви — они встретили бы там теоретически теплый прием, а на самом деле — отторжение блаженно-почивших форм, в которых обитают усопшие мысли.
Поток писем не прекращался многие годы после публикации книги. Новый всплеск произошел, когда стало известно о Неизлечимой болезни автора “Быть честным перед Богом”. Многие из тех, кто не выбрал времени для письма раньше, захотели теперь выразить автору свою благодарность, сказать, что значила для них эта книга. Одно из наиболее интересных писем пришло уже после смерти епископа Робинсона и было адресовано Э. Джеймсу, ставшему душеприказчиком литературного наследия своего друга. Автор письма — молодой священник, во время публикации книги “Быть честным перед Богом” он еще лежал в пеленках.
Когда я учился в Оксфорде на первом курсе, я присоединился к хорошо известной церкви евангелического направления. Там я обрел многое — круг друзей, возможность служить другим и чем-то делиться. Там реализовалась моя потребность в обращении — которое пришло тогда, когда я вовсю трудился, организуя миссию для других! Сейчас, пожалуй, проще всего было бы списать всё это, сказав, что я поддался эмоциональному давлению (которое там, конечно, присутствовало) после двух недель изматывающей, лихорадочной работы. Однако я всё еще ценю пережитое мною тогда: ведь тем самым я посвятил себя Богу, засвидетельствовав преданность той христианской традиции, в которой я был воспитан и которая окружала меня в предшествовавшие восемнадцать лет моей жизни. Это было именно то, чего мне хотелось.
Впрочем, пока я учился на втором курсе, я обнаружил, что данная церковь, оказывается, совсем не то, чего мне хотелось, а принятые в ней способы выражения христианской веры мне не подходят. К концу учебного года я чувствовал себя разочарованным и вконец запутавшимся членом церкви. И вот, на последней неделе учебы мне в руки каким-то образом попалась книжка “Быть честным перед Богом”. Очень ясно помню, как поздним летним вечером на той неделе я гулял вдоль канала с девушкой, в которую был влюблен, и до середины ночи безуспешно пытался втолковать ей, какую блестящую книгу я прочитал и какое благоговение эта книга в меня вдохнула. Увы, до нее все никак не доходили причины моего новообретенного энтузиазма — а я рассказывал, что, читая эту книгу, я пережил мое второе обращение. После того как мне два года объясняли, во что надо верить, что надо думать, что делать, что чувствовать, — иначе говоря, как преуспеть в игре под названием “Христианство” — тут была свобода. Тут был вызов и была ответственность. Меня вдохновляла страстность Джона Робинсона, которой столь ощутимо веяло со страниц его книги. Он не просто стимулировал мою мысль, его слова проникали в самую глубину души. Эта книга была полна воли, мужества, чувства. Она глубоко взволновала меня — не потому, что в ней говорилось, что надо делать, а потому, что она была так явственно полна правды и надежды. Незрелые переживания подростка? — но именно эти чувства Джон Робинсон нашел и высвободил в моей душе. Недавно я снова перечитал его книгу и вновь был затронут его цитатой из Кьеркегора: “более глубокое погружение в существование”. Это именно то, к чему Джон показал мне путь. Причем он говорил как тот, кто сам на пути.
Это более глубокое погружение в существование стало возможно благодаря еще одной вещи, которой меня тоже научил Джон. Я понял, что не надо прятаться от темной стороны моей человеческой природы, от себя самого. Сомнение, страх, гнев, боль перестали казаться мне препятствиями на пути христианской жизни. Они так же необходимы, как и их антиподы. У меня всегда вызывали недоумение те критики, которые утверждали, будто Джону недоступен язык символов. Они говорили: он и не видит, что всего лишь заменил одну метафору другой, столь же ограниченной. Вскоре после чтения книги “Быть честным перед Богом” я снова стал интересоваться поэзией. Я уверен, что тут есть связь, ведь Джон так часто использовал метафору, миф или притчу, чтобы дать понятие о божественном, о невыразимом. Я часто нахожу вдохновение в поэзии Т. С. Элиота. Его путь, его отношение к Богу так близко к уверенности Джона, что в конце нашего странствия мы обретаем любовь как основу всего бытия.
С какой радостью я снова прочел фразу, из которой, наверно, и родилось название книги: “Все, что я могу, — это попытаться быть честным, честным перед Богом, честным, говоря о Боге, и следовать своим убеждениям, куда бы они ни вели”. Вот так я и стараюсь теперь нести мое служение — день за днем. Не спрашивая, существует ли Бог, но — каков Он? Принимая других, кто следует своим убеждениям, куда бы они ни вели, и ободряя их на пути.
Чересчур высокие слова? Людям, пережившим подлинное обращение, трудно говорить о нем без высоких слов. Ведь именно книги Джона Робинсона по-настоящему указали мне путь, истину и жизнь.
