бы.
Иван хотел жениться на тихой женщине, которая уважала бы его, ну а на внешность он не смотрел. Прорехов же, наоборот, советовал найти бойкую и видную, чтобы была на зависть всем мужикам в поселке.
— Тебе такая баба нужна, чтобы в руках самому приятно было бы подержать и у других мужиков, соответственно, слюну выжать, — говорил он.
Зине все равно, какая будет жена у Мануилова, но она одно советовала, чтобы Иван за молодыми не гонялся, потому что сила у него быстро уйдет, а молодая жена баловаться и безобразничать начнет.
— Ты тоже скажешь! — горячился Прорехов. — Пока он выбьется из сил, так любую, соответственно, до смерти заездит. Он всю жизнь берег себя, а теперь его нужно с цепи спустить. Для такого случая, соответственно, девка-огонь нужна.
Так в решении важного, поистине глобального для Ивана Мануилова вопроса прошло лето, осень и зима.
Весной, когда на смену круто заваренным пятидесятиградусным морозам пришло влажноватое, душистое долгожданное тепло, когда снег на пригорках стаял, а в долинах он посерел — захворал от тепла; когда на темных больших проталинах еще не подсохла земля, пахнущая болотистой мокротой; когда наступили белые ночи, наполняющие легкой печалью человеческую душу; когда с юга прилетели утки и гуси, — Мануилов с Прореховым ушли на охоту.
В эти-то дни Иван был особенно душевно отзывчив. Случайно он проговорился Прорехову, что если бы ему понравилась какая-нибудь женщина, то он и на деньги не поскупился бы, и назвал при этом сумму, которая была у него на книжке. Охотовед, услышав о больших деньгах Мануилова, побледнел и, размышляя о чем-то, на протяжении всей охоты больше не говорил о женщинах.
Уж летом, когда Прореховы собирались уезжать а очередной отпуск на материк, за столом, в их квартире, опять шел длинный разговор о невесте для Мануилова. После настойчивых убеждений охотоведа все пришли к выводу, что в поселке подходящей жены Мануилову не найти и что в этом важном вопросе «нужно глубже смотреть в пространство» и искать жену на материке.
Первые летние месяцы прошли в томительном ожидании вестей от Прорехова. И чего только не передумал за это время Мануилов. Мечтал, какую подберут ему кралю, как он с ней встретится и о чем будет говорить, как пройдет у них первая ночь. Больше всего Иван боялся, что попадет такая женщина, которая высосет из него все накопленные за долгие годы жизни на Крайнем Севере сбережения и скроется. О таких женщинах он слышал из рассказов мужиков. «Какая бы расписная красавица она ни была, — размышлял он — ухо востро держать буду. Как замечу что-то неладное, так сразу и в разрыв с ней», чтобы предстать перед женщиной, которую мог привезти Прорехов, в лучшем виде, Иван купил себе новый черный костюм, несколько белых рубашек, которые раньше, ввиду их необычной маркости, не носил, два старомодных галстука, дорогие туфли и даже нейлоновые носки, презираемые им потому, что эти носки прилипали к его потным ногам, как резина на клею.
Осенью, когда Иван Мануилов, утомленный долгим ожиданием вестей от Прорехова, поостыл, получил он извещение на телефонный разговор. Пришел Иван на почту за час до переговоров и сидел, ждал с таким обреченным видом, будто ждал не разговора с другом, а своей смерти. Сердце у Ивана стучало часто, гулко, как отбойный молоток, а от липкого пота зудилось все тело. Когда его наконец пригласили в переговорную будку, он даже закашлялся от волнения.
— Здравствуй, Ваня! — послышался в трубке бодрый и, как показалось Ивану, хмельной голос Прорехова. — Как у тебя главный вопрос решается? Ну, соответственно, женский вопрос?
— На прежней точке замерзания стоит, — ответил Иван.
— Хорошо! Я тут работу соответствующую провел, думаю, ты будешь очень доволен, нашел такую, как надо. Женщина молодая, спокойная и с соответствующей внешностью. Главное, не курит, не пьет, а это, сам понимаешь, большая редкость в женщине по нашим временам. Ну ты как, согласен?
— Ага, согласен, — выдавил из себя Мануилов и почувствовал, как что-то горячее пролилось внутрь.
— Хррошо! Как тебе ее отправить?
— Почтой, — вполне серьезно ответил Мануилов, ему вдруг пришло на ум, что они говорят о какой-то вещи.
— Ну ты, соответственно, юморист. Это ж тебе не книжка какая-то, а человек. А ты почтой.
— Да не, я пошутил, давай самолетом.
— Хорошо! Мы с женой на днях вылетаем назад и ее можем прихватить. Только учти, у нее денег нет.
— Я на билет вышлю.
— Учти, билет, соответственно, от нас двести двадцать рублей стоит.
— Пусть стоит, — успокоил Прорехова Иван. — Я даже, как в учреждении, командировочные уплачу по десятке в день.
— Это совсем хорошо, — засмеялся в трубку Прорехов. Смех его звонкий, наполненный силой, полетел над огромным земным пространством, через реки, озера, горы, струясь по множеству проводов связи, долетел до Чукотки искаженный, похожий не на смех, а на пугающее густое шипение. — Учти, ты, соответственно, в прогаре не будешь. Как там у нас погода?
— Хорошая, снег давно выпал.
— Ну ладно, высылай быстрей деньги, — мы выезжаем.
Мануилов повесил трубку и красный, потный от волнения пошел домой за деньгами.
В эту ночь Иван спал плохо, думал, ворочался, жалел деньги, отосланные на материк, и боялся, как бы чего не вышло. И все-таки ему было приятно думать о том, что при благополучном исходе наконец-то появится человек, который будет заботиться о нем и уважать его.
Через неделю приехала завербованная охотоведом Прореховым женщина. Она думала поселиться у Прорехова, но Мануилов настоял и поселил ее в гостинице. Ему не хотелось, чтобы по поселку пошли липшие разговоры. К тому же Мануилов считал, что с первых дней должен показать свой характер.
Все переговоры об устройстве привезенной Прореховым женщины Иван вел по телефону и первые дни не видел ее. Встречу решили провести в воскресенье на квартире у Мануилова.
В этот день Иван с самого утра был охвачен необычным волнением. Но по мере того, как приближалось время встречи с незнакомкой, волнение, как ни странно, не возрастало, а, наоборот, угасало. За час до встречи Мануилов вдруг решил, что купленный коньяк надо убрать со стола, новый костюм и белую рубашку снять. «Надену все рабочее, — подумал он. — Если в таком одеянии приглянусь ей, так в новом костюме и вовсе».
Как было условлено, в полдень в дверь к Мануилову постучались. Он поднялся с кровати, одернул сбившееся одеяло и открыл засов. На пороге стояла невысокая женщина лет тридцати, в простенькой шубке из искусственного меха и белой ладной шапочке. Лицо у нее от осенней прохлады было румяно и свежо.
Глаза, большие и красивые, как-то сразу смутили Мануилова. «Такие глаза, — подумал он, пропуская в комнату женщину, — кого хочешь с панталыку собьют — блудливые глаза».
Женщина разделась, села на табуретку у стола. Она бесцеремонно вначале рассмотрела хозяина, его лицо, одежду, а потом стала осматривать комнату. Комната была маленькая, с голыми, давно не беленными стенами, пропахшая холостяцким неуютом. Мануилов тоже успел разглядеть женщину. Она была не больно красивой, так себе, чем-то отдаленно походила на Прорехова, и это он сразу про себя отметил и удивился. Нос с горбинкой, большие губы, слегка скуластое, круглое лицо. Глаза вот красивые, будто вовсе и не для этой женщины предназначены.
Они молчали какое-то время, потом она первая заговорила.
— Меня зовут Ираидой, — сказала, будто продекламировала возвышенным голосом.
— Ира, что ль? — переспросил Мануилов.
— Можно и так.
Они опять помолчали. Потом она стала рассказывать, что раньше думала, что на Чукотке, кроме снегов, ничего нет, а тут поселок большой и жить вполне можно.
Это Мануилову понравилось, и он спросил:
