людей – участников заговорщицких центров и блоков и даже дав санкции на аресты социально опасных люмпенизированных элементов, бежавших из мест высылок кулаков и уголовников, Сталин не мог предполагать, что этот процесс выйдет за грань здравого смысла.
Более того, до определенного периода он был не в силах изменить и леваческие настроения правящего слоя партии. Репрессии 37-го осуществлялись теми же руководителями, которые с «головокружением» проводили коллективизацию и чистки с начала 30-х годов. Именно этими людьми в 1933 году из 3,5 миллиона членов партии было исключено 800 тысяч. В 1934 году – еще 340 тысяч (суммарно – 1 млн. 140 тыс. чел).
И хотя в начале 1937 года практика организованных чисток была отменена, массовые исключения членов партии не прекратились. Январский пленум 1938 года осудил такие действия как стремление «
Однако, остановив произвол карьеристов, Сталин и его окружение должны были обратить внимание на тех, кто умышленно проводил экстремистскую линию, преступив нормы социалистической законности. И то, что в 1939-1940 годах было исключено из партии около 55 тысяч человек, стало логическим актом возмездия по отношению к людям, совершавшим беззаконие. Волна репрессий отхлынула в другую сторону. Да, возмездие осуществлялось под тем же лозунгом: разоблачение врагов, но теперь оно носило другой характер. Оно настигло агрессивную партийную верхушку. С февраля 1938 года началось ниспровержение инициаторов произвола.
Этот процесс неизбежно должен был задеть и государственные структуры, непосредственно осуществлявшие карательные мероприятия. Конечно, ретивые партократы не могли провести репрессивные акции без непосредственного участия сотрудников НКВД, судебных органов и прокуратуры. Они играли особую роль, выходившую за рамки идеологической и даже ведомственной режиссуры.
Газеты еще славили главу НКВД, но именно январский пленум и стал началом конца ежовщины. И все-таки назначение Ежова 9 апреля наркомом водного транспорта, по совместительству, еще не свидетельствовало о конце его карьеры. Чекисты продолжали свою невидимую для большинства населения страны работу. Но, по-видимому, у Сталина уже возникли серьезные сомнения в отношении непогрешимости карающего наркомата. В его замыслы не входило намерение придавать процессу безусловно необходимой стране чистки массовый характер. И когда это случилось, он сделал определенные выводы. Все непосредственно причастные к злоупотреблениям понесли суровое наказание.
Однако, заламывая руки над жертвами репрессий и выдавливая крокодиловы слезы, на протяжении десятилетий антисталинисты упорно не называли фамилий тех, кто организовывал и осуществлял карательные акции. Поэтому посмотрим еще раз на фигуры тех, кто практически осуществлял аресты, вел допросы и вершил суды. То были уже упоминаемые раньше профессионалы нерусского происхождения; поднаторевшие на разоблачениях врагов народа, они вошли во вкус и уже не удовлетворялись полумерами.
Среди «генералов», непосредственно руководивших репрессиями, начальники управления НКВД по Ленинградской области латыш Леонид Заковский (Генрих Штубис) и по Московской области – поляк Станислав Реденс. В Дальневосточном крае аресты проводил Генрих Люшков, а в Белоруссии – нарком внутренних дел республики и начальник Особого отдела Белорусского военного округа Борис Берман. На Украине отличился Израиль Леплевский. Эти комиссары госбезопасности не относились к людям, безропотно исполнявшим чужие поручения. За их плечами стояли школа, опыт и многолетняя карьера работы в карательных органах.
Судьба сына табачника из Брест-Литовска Израиля Леплевского отличалась от биографий его коллег, пожалуй, лишь тем, что он не сразу стал членом РСДРП. В 1910 году он сначала вступил в «Бунд» – еврейскую социалистическую партию. В Саратовскую ЧК он попал в феврале 1918 года, в 1929 году руководил арестами украинских националистов, с 1934 года был наркомом внутренних дел Белоруссии. С приходом Ежова в ноябре 1936 года он возглавил Особый отдел НКВД СССР.
Именно Израиль Моисеевич руководил арестами в РККА на первом этапе «большой чистки » и возглавлял следствие по делу группы Тухачевского. Признанием его заслуг стало то, что через два дня после расстрела участников военного заговора, 14 июня 1937-го Леплевского назначили наркомом внутренних дел Украины. Заняв высокий пост наркома, вместе с генеральным секретарем ЦК КП(б) поляком Станиславом Косиором он организовал репрессии более 15 тысяч человек. В процессе особых мероприятий против националистов и уголовников были полностью разгромлены Киевский обком и горком партии.
Станислава Косиора убрали с Украины 19 января, после январского (1938 года) пленума ЦК ВКП(б), осудившего практику репрессий коммунистов. Однако он не утратил респектабельного положения. Его назначили заместителем председателя СНК СССР. Одновременно с Косиором с Украины удалили и Леплевского. Он вернулся в Москву, где 25 января занял пост начальника 6-го транспортного отдела НКВД, а в конце марта – начальника транспортного управления (борьба с диверсиями и контрреволюционной деятельностью на транспорте). Казалось, что кадровый чекист имел все шансы продолжить карьеру, но если Израиль Моисеевич и питал такие надежды, то им не суждено было сбыться.
Комиссара госбезопасности 2-го ранга (генерал-полковника) Леплевского арестовали 26 апреля. Через три месяца вместе с группой военных высокого ранга он окажется на скамье подсудимых и будет проговорен к смертной казни. Станислава Косиора арестовали 3 мая, но свой смертный приговор он выслушает лишь в конце февраля следующего года.
Одним из активных организаторов и руководителей репрессий долгие годы являлся комиссар госбезопасности 1-го ранга (генерал армии) латыш Л.М. Заковский (Генрих Эрнстович Штубис). Кадровый чекист, еще в 1934 году он стал начальником управления НКВД по Ленинградской области, но после январского пленума 1938 года он получил новое назначение. 19 января он стал заместителем наркома внутренних дел и занял пост начальника управления НКВД по Московской области, сменив поляка Станислава Реденса. Как оказалось, ненадолго. Комиссара Заковского сняли с должности 28 марта, а 30 апреля арестовали; на следствии он признался, что «являлся агентом германской и польской разведок, а также входил в правотроцкистскую организацию». К смертной казни он был приговорен в конце августа.
Конечно, стремившиеся отличиться на репрессиях «маленьких людей» партократы не могли осуществить беззаконные действия без комиссаров НКВД, работников судов и прокуратуры. Обнаружив, что борьба в обществе перешла за грань здравого смысла, и остановив начавшийся беспредел, Сталин должен был расставить все точки над «i». Начало очередной чистки кадров высшего звена НКВД первыми осознали сами «специалисты».
На этот раз ягодинско-ежовские чекисты отреагировали на приближение роковой угрозы почти мгновенно, но не поспешными самоубийствами, а побегами. 13 июня 1938 года перешел границу начальник (с 31 июля 1937 года) управления НКВД Дальневосточного края любимец Ежова (!) Генрих Самойлович Люшков. Комиссар госбезопасности 3-го ранга (генерал-лейтенант!), работавший в органах ВЧК еще с 1919 года, бежал в Маньчжурию и сдался японцам. «Большую значимость, – вспоминал сотрудник японского генштаба Масаюки Сагуэси, – для разведки представляла информация Люшкова (...), что было поистине бесценным, о советской шпионской сети в Маньчжурии».
Но Генрих Люшков стремился нагадить побольше. Он предложил новым хозяевам проект ни больше ни меньше как физической ликвидации Сталина. Вскоре начальником Генштаба Страны восходящего солнца была утверждена операция «Медведь ». В ее основе лежал довольно простой и дерзкий замысел. Члены группы эмигрантского «Союза русских патриотов» в составе шести человек должны были проникнуть в СССР и, пробравшись в Сочи, совершить там покушение на Сталина.
Возвращение группы не предусматривалось – все террористы были смертниками. Она отплыла в Неаполь в начале января 1939 года на пароходе «Азия-мару»; боевики прибыли в Стамбул 19-го числа, а 25 -го подошли к границе у селения Брочака. Однако когда в темноте непроглядной южной ночи террористы вошли в расселину, ведущую в глубь территории СССР, неожиданно ударил пулемет. Трое были убиты, остальные «японо-русские патриоты» бежали.
Люшков сотрудничал с разведкой Квантунской армии до конца войны, и японцы своеобразно
