Смирнова – из ЦК.
Конечно, не для всех дело ограничивалось только изгнанием из партии. 14 января 1933 года состоялся арест руководителя троцкистского подполья Ивана Смирнова. Провал группы Смирнова произошел почти неожиданно. Он стал следствием случайного ареста и чистосердечного признания одного из членов его группы. 20 февраля И.Н. Смирнова исключили из партии, а 16 апреля ОСО приговорило его к 5 годам лагерей. Однако вынужденный под влиянием обстоятельств пойти на этот арест, Ягода не стал ликвидировать организацию полностью. Часть ее членов осталась на свободе.
Конечно, на стороне Сталина стояло значительно больше приверженцев, чем в рядах его противников. И его сторонники могли чувствовать себя победителями. В день открытия XVII съезда партии «Правда» писала: «В жесточайших боях с троцкистами и их оруженосцами – Каменевым, Зиновьевым, с правой оппозицией, возглавляемой Бухариным, Рыковым, Томским, с право-«левацким» блоком Сырцова – Ломинадзе, с контрреволюционными последышами оппозиций – Углановыми, Марецкими, Слепковыми, Рютиными, Эйсмонтами, Смирновыми – партия выковала ленинское единство воли и действия».
У руководства страной были не менее «острые перья» и хорошие литераторы, способные дать яркую характеристику отступникам. И хотя в это же время были арестованы Переверзев, Кочерц, Островская, Рафаил, переправлявшие секретные документы Троцкому, информация о существовании блока оппозиции так и не всплыла на поверхность.
Ягода и его пособники в ОГПУ всячески тормозили разоблачение главных участников заговора, и только после судебного процесса 1936 года картина приобрела различаемые контуры. Это и стало позже основанием для начала Большой чистки.
Но пока тайное еще не стало явным. В протоколе допроса от 26 апреля 1937 года Г. Ягода признавался: «Конечно... если бы не наша предательская работа в НКВД, центры зиновьевцев, троцкистов и правых были бы вскрыты в период зарождения – в 1931—1932 годах. Агентурные материалы об их контрреволюционной деятельности поступали со всех концов Советского Союза во все годы. Мы шли на удары по этим организациям только тогда, когда дальнейшее покрывательство грозило провалом нас самих.
Так было с рютинской группой, которую мы вынуждены были ликвидировать, потому что материалы попали в ЦК; так было с бухаринской «школкой», ликвидация которой началась в Новосибирске и дело о которой мы забрали в Москву лишь для того, чтобы здесь его свернуть; так было с троцкистской группой И.Н. Смирнова и в конце концов
Надо признать, что даже в таких случаях, когда мы шли на вынужденную ликвидацию отдельно провалившихся групп организаций, как правых, так и троцкистов и зиновьевцев, я и Молчанов, по моему указанию,
Давно известна истина, что любую болезнь предпочтительнее лечить в начале ее появления. Пока она не превратилась в хроническую, требующую радикального, даже хирургического вмешательства. Болезнь оппозиции, в результате двурушнической деятельности Ягоды и его сторонников скрыто развивавшаяся в общественном организме, зашла слишком далеко. И позже Сталин был просто вынужден прибегнуть к скальпелю 37-го года.
Опасным являлось не само фрондерство оппозиционных групп, не тайные козни Зиновьева, Каменева и Бухарина, и даже не вероломные интриги злобствующего Троцкого, усердно раздувавшего пламя заговора. Опасным стало то, что в конце концов этот процесс распространился на армию, брожение в верхах которой, в ожидании иностранного вмешательства, вылилось в подготовку «плана поражения » страны в случае начала войны.
И все же нельзя не обратить внимания на поразительное многотерпение Сталина. На почти подчеркнутый его «либерализм» по отношению к участникам оппозиционных сговоров с тайными записками, сходками, призывами и воззваниями к убийству. Уверовавшие в свою способность управлять государством лучше, чем это делает Сталин и его окружение, честолюбивые люди позволяли себе вольные разговоры и строили коварные планы.
Но можно ли рассматривать применяемые к ним меры как репрессии? Уже в августе 1933 года Преображенский был освобожден из ссылки, а в октябре восстановлен в партии. На XVII съезде ВКП(б) он выступил с покаянной речью. Тер-Ваганяна восстановили в партии в начале 1934 года, правда, в мае (в третий раз!) он снова был исключен и отправлен в ссылку. Оппозиционеры каялись, но не меняли свои повадки.
В чем же тогда выражалась пресловутая «подозрительность» Сталина, о которой, истекая желчными чернилами, писали историки? Нет, Сталин не «выискивал» врагов. Похоже, что до определенного периода он даже пренебрегал тайной возней оппозиции. Он был занят другими делами.
Ему следовало решить насущные задачи, диктуемые жизнью, и она сама подбрасывала ему темы для размышлений. 7 октября 1932 года на квартире у Горького Сталин, Молотов и Ворошилов встретились с группой ученых. Содержание этой беседы касалось организации Всесоюзного института экспериментальной медицины.
В это время Великий перелом происходил не только в промышленности и сельском хозяйстве. Период с 1929 по 1932 год стал моментом обостренной межгрупповой борьбы в литературной и окололитературной среде. Наиболее нагло вела себя группировка рапповцев, которых возглавлял родственник Ягоды и шурин Свердлова еврей Леопольд Авербах. Авербаховцы, утверждая, что они самые ортодоксальные и лучшие проводники линии партии в литературе, объявляли классовым врагом любого, кто подвергал сомнению их непогрешимость.
Сталин занял в этом вопросе четко обозначенную позицию. Еще 23 апреля 1932 года ЦК принял решение ликвидировать РАПП и создать Союз писателей. На заседание комиссии, посвященное этой реорганизации, кроме рапповцев были приглашены А. Афиногенов, Б. Иллеш, Б. Ясенский, В. Киршон и другие. Заседание длилось семь часов. Прения были бурными. Рапповцы не возражали против Союза писателей, но пытались занять в нем ведущее положение и навязать свой собственный «диалектико- материалистический творческий метод».
Именно на этом совещании и появился иной термин – «социалистический реализм», но участие Сталина в литературной полемике не ограничивалось официальными мероприятиями. Утром 26 октября на квартире Горького по Малой Никитской, 6 собралось около пятидесяти человек. Когда в девять часов приехали члены Политбюро, собравшиеся, среди которых находились А. Фадеев, М. Шолохов, Л. Леонов, Ф. Панферов, Ф. Гладков, Вс. Иванов, А. Малышкин, прошли в столовую.
Открывая эту встречу писателей, Сталин указал, что «скоро исполнится пятнадцать лет Советской власти», но «литература не справляется с тем, чтобы отразить содеянное...». Разговор был непринужденный, продолжительный и местами резкий.
Сталин временами вставал из-за стола и «вместе с другими курильщиками стоял в дверях». Страстный спор вызвал метод социалистического реализма. Выражая свою позицию, Сталин упрекал оппонентов, что они отрываются от жизни. Он говорил: «Писатель черпает материал, краски для своих произведений из конкретной действительности, а вы подсовываете ему схему. Пусть учится у жизни!»
Кто-то бросил реплику: «Но это же эмпиризм!» – «Чепуха, – возразил Сталин. – Это слово можно применять к политику, ученому, но не к писателю. Поймите, если писатель честно отразит правду жизни, он непременно придет к марксизму...».
Протокола не велось. И позже действия и рассуждения Сталина, его мыслительный процесс описал участник встречи К. Зелинский. Он отмечал: «Сталин говорит очень спокойно, медленно, иногда повторяя фразы. Он говорит с легким грузинским акцентом. Сталин почти не жестикулирует. Сгибая руку в локте, он только слегка поворачивает ладонь ребром то в одну, то в другую сторону, как бы направляя словесный поток. Иногда он поворачивается корпусом в сторону подающего реплику... Сейчас это не тот Сталин, который был в начале вечера, Сталин, прыскающий под стол, давящийся смехом и готовый смеяться. Сейчас его улыбка чуть уловима под усами. Иронические замечания отдают металлом. В них нет ничего добродушного. Сталин стоит прочно, по-военному». Именно на этой встрече Сталин назвал писателей «инженерами человеческих душ ». Это определение стало крылатым.
В это время он действительно стоял прочно, по-военному отражая удары, которыми пытались поразить
