троцкистско-зиновьевским центром, существует контакт с меньшевиками и эсерами».
С меньшевиками контакт устанавливал Рыков (о связи Рыкова с закордонным блоком меньшевиков через Николаевского я знал до разговора с Енукидзе, и об этом уЖе говорил). С эсерами контакт установил Бухарин. В центре заговора правые представлены Томским, Рыковым и самим Енукидзе. Наконец группу военных, очень сильную группу, имеющую свой центр, представляет в центре заговорщик Корк.
Ягода: Енукидзе предлагал мне войти в состав центра заговора, но я от этого категорически отказался. Я заявил ему, что не могу принимать участие ни в каких совещаниях, не могу встречаться ни с кем из участников центра. Я согласен включить свою организацию в этот общий заговор, но так, чтобы об этом никто не знал, кроме него, а связь с центром буду осуществлять только через Енукидзе».
Можно ли усомниться в этих признаниях? Это трезвые суждения в общем-то неглупого человека, имевшего реальную информацию и личные интересы. Однако, проявляя расчетливость и осторожность, стремясь не «засветиться», Ягода боялся оказаться вне игры в случае удачного осуществления переворота.
Поэтому он предпринял действия по организации собственной группы заговорщиков. Ягода признавался 19 мая 1937 года: «...Разговор этот [с Енукидзе] произвел на меня большое впечатление. К этому времени в самом аппарате б.[ывшего] ОГПУ сколько-нибудь сильной организации не было. Я только приступил к ее созданию. Если бы план был принят и потребовалось участие в осуществлении его, то я оказался бы в дураках и реальной силы выставить не сумел бы.
...Наряду с этим меня напугало, что центр заговора ставит реально вопрос о государственном перевороте, и он может быть осуществлен без меня и так, что я останусь на задних ролях. Это обстоятельство и решило вопрос о необходимости форсирования организации собственной силы в ОГПУ- НКВД,
Бывшему руководителю чекистов нельзя отказать в осторожности и предусмотрительности. Он не спешил совать голову в огонь. Но и теперь, рассказывая о тайных кознях, о намерениях людей, с которыми он вошел в соглашение, он не пытался перевалить вину за свое падение на других. Он почти скрупулезно пересказывает ходы в этой затянувшейся партии, которую разыгрывала оппозиция. Может быть, он выгораживал себя? Да, но он не прикидывался безобидной овцой, хотя и не сразу раскрывался перед следователем. В продолжение допроса он показал:
«...Второе совещание центра заговора состоялось летом 1934 года. Незадолго до этого совещания я был у Енукидзе. Он говорил, что в ближайшие дни предстоит совещание центра заговора, на котором троцкисты и зиновьевцы потребуют утвердить их план террористических актов против членов Политбюро ЦК ВКП(б).
Я решительным образом заявил Енукидзе, что не допущу совершения разрозненных террористических актов против членов ЦК, что не позволю играть моей головой для удовлетворения аппетита Троцкого. Я потребовал от Енукидзе, чтобы об этом моем заявлении он довел до сведения Рыкова, Бухарина и Томского. Мой категорический тон, должно быть, подействовал на Енукидзе, и он обещал мне, что правые на совещании выступят против разрозненных террористических актов.
Мы условились с Енукидзе, что немедленно после совещания он поставит меня в известность о решении центра.
Через несколько дней я по звонку Енукидзе опять заехал к нему, и он сообщил мне, что совещание уже состоялось, что Каменев и Пятаков внесли большой план совершения террористических актов, в первую очередь, над Сталиным и Ворошиловым, а затем над Кировым в Ленинграде.
«С большими трудностями, – говорил Енукидзе, – правым удалось отсрочить террористические акты над Сталиным и Ворошиловым и, уступая троцкистско-зиновьевской части центра, санкционировать теракт над Кировым в Ленинграде».
Енукидзе рассказал мне, что Каменев и Пятаков предъявили совещанию требования совершения терактов над Сталиным и Ворошиловым, которые получены от Троцкого. Они заявили, что их террористические организации ведут энергичную подготовку этих актов и что они вряд ли в силах приостановить их совершение.
Но, памятуя договоренность со мной, Рыков, Томский и Енукидзе активно возражали, и тогда в виде компромисса Каменев внес предложение немедленно санкционировать террористический акт над Кировым в Ленинграде. Он заявил, что необходимо дать выход накопившейся энергии террористических групп, которые могут загнить на корню без дела.
Каменев аргументировал также тем, что если центр не утвердит ни одного теракта, то неизбежны партизанские действия отдельных террористических групп организации. И это было санкционировано. Енукидзе от имени центра заговора предложил мне не чинить препятствий этому теракту. И я обещал это сделать».
Поскольку агрессивность заговорщиков «росла пропорционально победам партии», Ягода не исключал возможность успеха заговора. На допросе 26 апреля 1937 года он пояснял свои намерения: «И вот, чтобы не оказаться в дураках, я пришел к выводу о необходимости застраховать себя на случай удачи заговора правых и троцкистов и заставить считаться со мной как с реальной силой. И тогда я приступил к организации параллельного заговора против Советской власти в аппарате ОГПУ-НКВД».
Конечно, Сталин не знал об этом созревшем за его спиной заговоре. Не знал он и о том, что заговор со временем приобрел очевидную террористическую направленность, а заговорщики находились совсем рядом, и некоторым из них он даже подавал при встречах руку.
Однако Ягода не случайно возражал в это время против террористических актов в отношении Сталина и Ворошилова. Примкнув к заговорщикам, он не спешил гнаться за призрачным журавлем в небе и удовлетворился синицей, которая уже оказалась в его руках.
Пожалуй, признания бывшего Генерального комиссара госбезопасности Ягоды интересны даже не тем, что они приподнимают завесу, открывающую замыслы оппозиции. Важнее то, что они объясняют психологические мотивы дальнейших действий заговорщиков. Итак, накануне XVII съезда партии появилась идея немедленного ареста членов правительства.
Почему же заговорщики не пошли на ее реализацию? Почему они тянули? Разве не проще было решить вопрос одним махом, чем планировать отдельные террористические акты?
В том-то и дело, что это было не проще. Открытый и шумный захват членов правительства и верхушки партийного ареопага не давал оппозиции гарантий на обретение власти в стране. Даже имея своих сторонников в верхних эшелонах, заговорщики не могли не понимать опасности того, что после такого акта они встретят сильное противодействие. Это в лучшем случае, а в худшем страна могла скатиться в новую гражданскую войну.
Они не могли не учитывать состояние в обществе. Достижения сталинской линии были настолько очевидны, что открытый переворот повлек бы за собой мощный взрыв народного гнева. Тогда бы осталось только одно – «делать ноги». Такова была реальная обстановка.
И поэтому постоянно тлевший и готовившийся как-то почти по-будничному заговор против Сталина перешел на другой уровень. Начался новый период. Напомним, что в показаниях Ягоды от 19 мая 1937 года отмечено, что
Почти за четыре месяца до этого признания Ягоды, на процессе троцкистского антисоветского центра об этом же говорил Пятаков. На вечернем заседании 23 января 1937 года он показал: «Это был период, когда «параллельный центр» попытался из параллельного превратиться в основной и активизировать свою деятельность по тем директивам, которые мы имели от Троцкого, так как здесь у нас прошел ряд встреч с Сокольниковым, с Томским.
Одним словом, мы пытались
