переходе границы», и др.
Видимо, это сообщение послужило основанием для заявления главы правительства Молотова на похоронах Кирова 6 декабря о том, что в убийстве повинны «враги рабочего класса, его белогвардейские подонки, его агенты из-за границы».
Убийство Кирова вызвало острый резонанс. Скорбь была всенародной; на прощание с Кировым шли тысячи людей. 5 декабря доступ публике в траурный зал закрыли в 10 часов. Сталин в сопровождении членов Политбюро подошел к изголовью гроба и встал в почетный караул. Шипели рефлекторы, щелкали аппараты, негромко и печально звучал реквием Шопена. Это длилось несколько минут, затем музыка смолкла, погасли прожектора, наступила тяжелая гнетущая тишина.
«На ступеньки гроба, – записала в своем дневнике 5 декабря 1934 года Мария Сванидзе, – поднимается Иосиф, лицо его скорбно, он наклоняется и целует лоб мертвого Сергея Мироновича. Картина раздирает душу, зная, как они были близки, и весь зал рыдает, я слышу сквозь собственные всхлипывания всхлипывания мужчин... Вожди ушли. Гроб завинчивают крышкой, выносят венки, и все наготове двинуться за гробом.
...9-го вечером пошли в Кремль... И[осиф] был, как всегда, мил. Он осунулся, побледнел, в глазах его скрытое страдание. Он улыбается, смеется, шутит, но все равно у меня ныло сердце смотреть на него. Он очень страдает. Павлуша Аллил[уев] был у него за городом в первые дни после смерти Кирова и они сидели вдвоем с Иос[ифом] в столовой. Иосиф подпер голову рукой (никогда я его не видела в такой позе) и сказал: «Осиротел я совсем»...
Иосиф говорил Павлуше, что Киров ухаживал за ним, как за малым ребенком. Конечно, после Надиной трагической смерти это был самый близкий человек, который сумел подойти к И(осифу) сердечно, просто и дать ему недостающее тепло и уют. ...После двух тяжелых потерь (имеется в виду и смерть жены Сталина. – К. Р.) И[осиф] очень изменился. Стал мягче, добрее, человечней».
Следствие по делу об убийстве Кирова вела группа ГУГБ НКВД СССР в составе Я.С. Агранова – начальника экономического отдела, Л.Г. Миронова – помощника начальника ЭКО, A.M. Дмитриева и замначальника СПО Г.С. Люшкова.
Арест инженера Ленинградского электротехнического института Шатского и бывшего члена ЦК ВЛКСМ, студента индустриального института Котолынова вывел расследование на новый уровень. Они называли своих знакомых по Ленинградскому губкому и Северо-Западному бюро ЦК ВКП(б), которыми долгие годы руководил Зиновьев.
Постепенно в кабинетах следователей оказались и другие «комсомольцы». В их числе были: секретарь Выборгского районного Совета Румянцев, председатель жилищно-арендного кооператива Левин, директор авторемонтного завода Сосицкий, заместитель заведующего орготделом Ленинградского Совета Мясников, помощник директора по снабжению завода «Красный путиловец» Толмазов. Их была чертова дюжина – тринадцать человек.
Начальника Ленинградского управления НКВД Ф.Д. Медведя Ягода отстранил от должности после гибели Борисова. Теперь следствие вели люди Ягоды. И среди прозвучавших в его ходе имен оказалась фамилия помощника управляющего научно-техническим издательством А. Гертика, проживавшего в это время в Москве. Его арестовали 8 декабря.
Через два дня он назвал «близких товарищей»: И.П. Бакаева – управляющего Главэнергосети (бывшего председателя Петроградской губернской комиссии РКП(б) и активного участника «новой оппозиции») и Г.Е. Евдокимова _ бывшего заместителя Зиновьева в Петросовете. В 1925 году Евдокимов был первым секретарем Ленинградского губкома, в 26-м году секретарем ЦК ВКП(б) и членом Оргбюро. Позже мы вернемся к этим фамилиям.
При обысках у большинства арестованных было обнаружено оружие, групповые письма вождей оппозиции в адрес съездов партии, тексты «платформы» группы Рютина, а у арестованного в середине декабря К.Н. Емельянова обнаружили архив «ленинградской оппозиции».
И все-таки как случилось, что задержанный 15 октября охраной Кирова Николаев был отпущен без каких-либо последствий? Хотя при обыске у него был обнаружен револьвер, а в портфеле был сделан вырез, позволявший выхватить оружие, не открывая застежку. Кроме того, в портфеле находился чертеж с маршрутами прогулок Кирова.
Работник охраны А. Рыбин, прибывший вместе с Ягодой на следующий день после убийства, позже рассказывал: «Среди сотрудников охраны не смолкали разговоры об этом убийстве. Все кляли Николаева. Но спрашивается: кто же вложил ему в руки револьвер? Неслыханное дело: вооруженного убийцу дважды задерживали у подъезда Смольного и во дворе Московского вокзала. Но он тут же освобождался Запорожцем!
В роковой день Николаев целый час болтался на запретном для себя этаже и сидя на подоконнике, поджидал Кирова. В коридоре не оказалось никого из охраны, обязанной дежурить у кабинета Кирова и его заместителей. К тому же буквально пропал сотрудник, который должен был находиться в коридоре совершенно независимо от того, в Смольном Киров или нет... Получается: личная охрана Кирова не так заботилась о его безопасности, как следила, чтобы он не ускользнул от убийцы. Любого».
Между тем в архивах сохранились протоколы, проливающие свет на эти кажущиеся невероятными факты. Они не публиковались более пятидесяти лет, и ответ на вопрос: почему? – дает само содержание этих документов. Оно не вписывается в антисталинские мифы.
Допрашивающие бывшего начальника НКВД Ягоду 19 мая 1937 года – заместитель народного комиссара внутренних дел СССР Курский и начальник 4-го отдела ГУГБ Коган снова рассмотрели обстоятельства покушения на Кирова.
Спустя два с половиной года после выстрелов в Смольном Ягоде был задан вопрос: «Вы все время твердите на допросах, что вы, как отвечающий за охрану членов правительства, были против террористических актов над членами ЦК. Как же вы пошли на то, что допустили террористический акт против Кирова?
...
