назад он скончался. Сегодня март 1994 г.
Еще несколько дней назад я мог пойти к нему, поговорить, составить личные впечатления. Но… Иногда мы бываем непростительно неторопливы.
Передо мной лишь три пожелтевших вырезки из газеты «Колхозный путь», где напечатаны воспоминания Василия Тимофеевича, и стихотворение Л. Казарина, военрука местной СШ № 5, посвященное гвардейцам 57–й армии, в составе которой воевал батальон Боченкова.
Да еще исписанные его рукой тетрадные листочки — его послание школьникам, где он рассказывает о том, как страдали дети в войну.
Было это на окраине местечка Рейтвейн близ Зеелова. На рубеже занятой обороны оказался дом фермера. А в доме случились детишки ясельного возраста с нянями. Видно, не успели эвакуироваться.
Ночь прошла спокойно. Утром разгорелся бой. В считанные минуты местечко превратилось в ад кромешный: сплошной грохот от разрывов бомб, снарядов, пулеметной стрельбы, визга мин. Штурмовики налетали волнами. Мечутся люди, ржут кони, убит командир роты автомат
чиков Чурсанов, восходящее солнце померкло от красной пыли битого кирпича и черепицы. Ко всем ужасам — прямое попадание в дом, где на втором этаже дети. Несколько бойцов и сам комбат, оставив огневой рубеж, метнулись в дом. Сквозь дымящиеся завалы и удушливую пыль пробрались к детям. А там!..
Не буду цитировать Василия Тимофеевича, что они увидели там. Можно себе представить, что творилось в комнате, куда попал снаряд. Два, три штриха из чувств и переживаний. «…Глаза! Какие глаза были у детей, оставшихся в живых. Они по сей день не дают мне покоя, как будто я виноват перед ними».
Одна из нянь выскочила из дома и с воплями и проклятиями бросилась бежать в сторону немцев, размахивая руками, требуя, чтоб прекратили стрелять. И была скошена очередью из автомата.
«Я подумал, — пишет Василий Тимофеевич, — а ведь она могла быть и матерью того немца, что скосил ее очередью».
«Сейчас, когда я пишу эти строки, те дети теперь уже сами тети и дяди. Наверно, у них свои семьи. И может кто?то из старших рассказал им, что с ними было под Зееловым и как их спасали Советские солдаты. Они ведь были тогда несмышленышами, не понимали того, что сотворили с ними взрослые».
Это мысли воина, комбата, Героя Советского Союза. Человека!
Я понимаю Василия Тимофеевича. Искренне и глубоко. И, видно, само провидение в дни работы над этим очерком послало мне еще одно подтверждение того, как мы, взрослые, бываем бездумно жестоки. Вчера по телеканалу «Россия» крутнули фильм «Хиросима — любовь моя». В нем варвары от кинематографии смакуют ужасы атомной бомбежки. Вперемежку с сексом. Огонь, смерть, горы трупов. Секс! И подробности, и детали. И секс! Смертельно обожженный мальчик (голенький — одежда на нем сгорела), еще живой, сидит среди трупов и смотрит в камеру глазами, полными ужасного недоумения и невыразимой боли: дядя, мне так больно! Помоги! Мне так больно!..
Действительно! Душа разрывается при виде этих умоляющих глаз. И какое надо иметь сердце тому человеку, который вместо того, чтобы оказать малышу срочную помощь, навел на него объектив камеры и равнодушно наматывает метры свидетельства. Конечно, там нет никако
го сердца, там вместо сердца черная дыра. И я думаю, кто из них более варвар — тот, который сбросил бомбу, или гот, кто запечатлевал на пленку это жуткое свидетельство. И склоняюсь к мысли, что тот, который был с камерой.
До чего докатилась цивилизация!
А теперь возникает еще вопрос, что вместо сердца у режиссера, у тех киношников, которые делали этот фильм? У тех, кто «крутнул» его на многомиллионную публику? И, наконец, на какого потребителя рассчитана эта, с позволения сказать, кинопродукция? Сами все они варвары и ублюдки, и «искусство» их рассчитано на таких же варваров и ублюдков.
Цинизму нашего телевидения в последние годы я уже перестал удивляться. А подлому промыванию мозгов народа — возмущаться. Осталась одна стойкая ненависть к теледельцам и киношникам, практикующим на ниве бесчеловечности, и желание дождаться того времени, когда возмущенный и униженный народ России жестоко разделается с этими творцами от преисподней.
Показом этой самой «любви» они превзошли себя. Наглая, открытая пропаганда ненависти к человеку и равнодушия к его страданиям. Хочется пожелать испытать им такое, что они смакуют на экране. И пусть люди, в души которых они заронили своим «искусством» это животное равнодушие, спокойно взирают на их корчи в муках. Быть тому. Ибо в Писании сказано: «Пославшие огонь, да сгорят в нем в муках».
Нам бы пора понять, что злая воля слишком далеко зашла. Настало время, когда ее, злую волю, надо объявить вне закона и искоренять огнем и мечом. Если мы этого не сделаем — она, злая воля, искоренит нас огнем и мечом.
Вы присмотритесь внимательно — из детей наших и внуков они делают наших палачей. Угнетателей и истребителей. Неужели это еще не поняли некоторые? Неужели нам надо «озвереть», как мы «озверели», когда поняли, что такое фашизм и какие беды он принес народам? Мы тогда дошли, нас довели, что называется до кондиции.
«Трудно описать чувства, которые тогда овладевали нашими сердцами, — вспоминает Василий Тимофеевич, — скажу только одно — нам осточертела война; мы мечтали скорее разделаться с нею, покончить раз и навсегда, хотя каждый из нас понимал, что в этой смертельной схватке, на исходе войны, завтра, сегодня, сейчас или даже сию минуту может сложить свою голову».
Штурм Зееловских высот начался 17 апреля 1945 года. Ранним утром. В течение пяти минут артиллерия, «Катюши» при поддержке авиации «раздолбали» оборону противника, потом пошла матушка — пехота. Но путь преградил ров, наполненный водой. Мост через него взорван. Атака захлебнулась. Пока наводили переправу, наши танки состязались, прикрывая своих, с немецкими «Фердинандами». Нашим, естественно, досталось. Потому как стояли на открытой местности, а «Фердинады» прятались за городскими строениями или были вкопаны в землю. Три ганка загорелись. Погиб командир минометной роты. Много покосило бойцов. Но жертвы не были напрасными: под прикрытием орудийного огня танков пехота успела навести переправу. Прорвались к окраине города. Там соединились с батальоном под командованием гвардии майора Чусовского. Объединенными усилиями, иод прикрытием артиллерии подошли вплотную к окраинам города. И с ходу на штурм. От усталости бойцы валились с ног. Но никого не остановить. Вперед! Только вперед!
А вот уже и сумерки. Успех за день невелик, но успех: заняли железнодорожную станцию. На ней и закрепились. Можно перевести дух. Немцы тоже выдохлись. Затихли. И даже загуляли в ресторане вокзала. Буквально под носом. Неслыханная дерзость! Не вынесла такого русская душа. Откуда взялись силы…
Через полчаса гулянка в ресторане была уничтожена.
Тревожная ночь в полузабытьи, а утром снова бой. Уже за городом. Немцев выжиг али огнеметами, словно клопов.
«Весеннее солнце поднималось над Зееловскими высотами, пригревало в спины уставших, вымокших в болоте, грязных бойцов. Как бы сжалившись над нами, глупыми людьми, за нашу жестокость друг к другу. Вместо того, чтобы заниматься мирным, милым трудом, мы колотим друг друга. Боже! Какая нелепость!»
Солнце пригревало с Востока, оттуда, где Родина в руинах — тонко подмечает Василий Тимофеевич.
Эту запись он сделал во время передышки между боями за Зееловские высоты. В «озверевшем» состоянии. Когда война уже «осточертела». Но, даже «озверев», он не утратил высоких человеческих чувств.
Как тут не вспомнить Михаила Юрьевича Лермонтова:
Да, были люди в наше время!..
Сами шли за Родину без страха и сомнения и вели за
собой людей. На них, таких, как Василий Тимофеевич и держалась Победа над фашизмом. Они, такие вот, привели к триумфу Советский Союз. Потому что им верили, с ними в огонь и в воду. За них готовы были и жизнь отдать. И отдавали. Заслоняли собой.
