— Спасибо большое, Коут!
Она отошла туда, где сидел ее муж, разговаривая с Хронистом. Она заговорила с писцом, слегка покачиваясь из стороны в сторону, укачивая младенца на бедре. Муж кивал, время от времени вставляя пару слов. Хронист обмакнул перо и принялся писать.
Баст вернулся к стойке и прислонился к ней, с любопытством глядя в сторону дальнего стола.
— Все равно не понимаю, — сказал он. — Я точно знаю, что Мэри умеет писать. Она мне записочки посылала.
Квоут с любопытством взглянул на своего ученика, потом пожал плечами.
— Думаю, он пишет завещания и доверенности, а не записочки. Такая бумага должна быть написана чисто, разборчиво и без ошибок.
Он указал на Хрониста, который прикладывал к листу бумаги тяжелую печать.
— Видишь? Значит, он — судебный чиновник. Бумага, заверенная им, имеет юридическую силу.
— Но это же и священник может! — возразил Баст. — Аббат Граймс — он тоже вроде чиновника. Он ведет записи о браках и составляет расписки, когда кто-то покупает землю. Ты же сам говорил, они любят свои записи.
Квоут кивнул.
— Это верно. Но священники любят, когда ты оставляешь денежки церкви. Если он возьмется составлять тебе завещание, а ты не оставишь церкви ни единого ломаного пенни…
Он пожал плечами.
— После этого твоя жизнь в таком маленьком городке, как этот, может сделаться весьма неприятной. А уж если ты не умеешь читать, тогда священник может написать вообще все, что угодно, верно? И кто решится с ним спорить, когда ты помрешь?
Баст был шокирован.
— Аббат Граймс такого нипочем не сделает!
— Вероятно, нет, — согласился Квоут. — Для священника он вполне порядочный. Но вдруг тебе захочется оставить клочок земли молодой вдовушке, что живет дальше по улице, и немного денег ее младшему сыну?
Квоут многозначительно вскинул бровь.
— Это одна из тех вещей, которые не хочется доверять священнику. Лучше, чтобы об этом сделалось известно уже после того, как ты помрешь и тебя закопают.
В глазах Баста отразилось понимание, и он взглянул на молодую пару, словно пытался угадать, какие же тайны они пытаются скрыть.
Квоут достал белую тряпочку и принялся рассеянно натирать стойку.
— Но в большинстве случаев все гораздо проще. Многие просто хотят оставить музыкальную шкатулку Элли и не слушать в течение ближайших десяти лет, как другие сестры хнычут по этому поводу.
— Это как когда вдова Грейден померла?
— Вот именно, как когда померла вдова Грейден. Ты же видел, как вся семья перегрызлась из-за ее пожитков. Многие из них до сих пор друг с другом не разговаривают.
На другом конце зала девчушка подошла к матери и принялась настойчиво дергать ее за юбку. Мэри подошла к стойке, ведя девочку за собой.
— Малютке Сил срочно надо по делу, — виновато сказала она. — Можно?..
Коут кивнул и указал на дверку рядом с лестницей.
Мэри обернулась и протянула малыша Басту.
— Можно вас попросить?..
Баст чисто машинально протянул руки, взял мальчика и остался стоять в растерянности. Мэри увела дочку.
Малыш с улыбкой огляделся по сторонам, еще не зная, как себя вести в этой новой ситуации. Баст повернулся к Квоуту, крепко прижимая к себе младенца. Личико малыша постепенно из любопытного сделалось неуверенным, а из неуверенного — несчастным. Наконец он принялся тихо, испуганно всхлипывать. Казалось, будто он никак не мог решить, заплакать ему или нет, и мало-помалу приходил к выводу, что, пожалуй, все-таки стоит заплакать.
— Ох, Баст, ради всего святого! — сказал Квоут раздраженным тоном. — Дай сюда.
Он шагнул вперед, взял малыша и усадил его на стойку, крепко держа его обеими руками.
Мальчишка повеселел. Он с любопытством потер ладошкой отполированную стойку, оставив на ней пятно. Потом посмотрел на Баста и улыбнулся.
— Коёва, — сказал он.
— Очаровательно, — сухо сказал Баст.
Маленький Бен сунул пальцы в рот и огляделся по сторонам, уже более целеустремленно.
— Мам! — сказал он. — Ма-ма-ма-ма!
Вид у него сделался озабоченный, и он снова тихо, испуганно захныкал.
— Подержи-ка его, — сказал Квоут и встал напротив малыша. Баст подхватил малыша сзади, а трактирщик ухватил мальчика за ножки и нараспев заговорил:
Малыш внимательно смотрел, как Квоут делает движения, соответствующие каждой строчке: то «сеет хлеб», то «сыпет мак». На последней строчке малыш расхохотался радостным, булькающим смехом и «надел колпак» вслед за рыжим трактирщиком.
На последней строчке Квоут никакого движения не сделал, а вместо этого склонил голову набок и выжидательно уставился на Баста.
Баст стоял в растерянности. Потом до него, очевидно, дошло.
— Реши, ну как ты мог подумать! — воскликнул он, слегка обиженный. Он указал на малыша. — Он же беленький!
Мальчишка обвел их взглядом и решил, что пора наконец поплакать. Личико его насупилось, и он завопил.
— Это все ты! — заявил Баст.
Квоут снял малыша со стойки и принялся его трясти, пытаясь успокоить. Ему это даже отчасти удалось. Но когда в зал вернулась Мэри, мальчонка взвыл еще отчаяннее и изо всех сил потянулся к ней.
— Извините, — сказал Квоут, явно пристыженный.
Мэри взяла ребенка, и тот мгновенно затих. В глазах у него по-прежнему стояли слезы.
— Да нет, вы тут ни при чем, — сказала она. — Он просто в последнее время все к мамочке просится.
Она потерлась носом об носик младенца, улыбнулась ему, и малыш снова расхохотался своим радостным, булькающим смехом.
