выдачу требовалось разрешение заведующего бюро Секретариата ЦК, то есть самого Мехлиса, в крайнем случае, его заместителя или первых помощников секретарей ЦК.[34]
В целенаправленном утверждении режима секретности принципиальный характер имеют также подготовленные Мехлисом документы, определявшие порядок регистрации, приема и отправления секретной корреспонденции, правила пользования печатями ЦК, порядок опечатывания и охраны помещений бюро Секретариата на 5-м этаже здания ЦК на Старой площади, где находились кабинет Сталина, комнаты Политбюро, шифровальное бюро, секретный архив и ряд других. Разработаны они досконально, вплоть до четких указаний, как прошивать пакет и какую ставить печать, сколько заводить контрольных карточек и какие отметки на них делать при движении документа. Безусловно, общие параметры режима секретности в постановке партийной информации задавал не заведующий бюро Секретариата ЦК. Но нет сомнений, что в лице Мехлиса руководители партии нашли талантливого, даже вдохновенного исполнителя, в полной мере разделявшего мысль о необходимости творить партийную политику в максимальной тайне.
При его непосредственном участии утвердился переживший потом десятилетия порядок рассмотрения вопросов на заседаниях Политбюро ЦК. Заведующий бюро разделял озабоченность секретарей ЦК большим процентом «лапши» из незначительных, второстепенных вопросов, поэтому была установлена следующая процедура. В течение недели каждый из помощников секретарей ЦК аккумулировал у себя поступавшие из наркоматов и других ведомств материалы для возможного рассмотрения на Политбюро. По понедельникам Лев Захарович собирал у себя помощников генерального секретаря, секретаря Политбюро, своего помощника, дежурного секретаря, ведающего контролем за исполнением ранее принятых решений, для рассмотрения предварительной повестки дня заседания Политбюро. Он заслушивал краткие доклады о результатах работы, проведенной с поступившими материалами, и решал, какие вопросы остаются в повестке дня, а какие следует исключить. Выработанный в ходе совещания документ представлялся секретарям ЦК, а затем Сталину, который и принимал окончательное решение.
Такие факты весьма выразительно свидетельствуют о чисто аппаратных, но оттого не менее значительных возможностях Мехлиса влиять на решение важнейших для партии и страны вопросов. Его не тяготила большая ответственность (к примеру, за ним оставалось последнее слово при решении, кого из номенклатурных работников можно проинформировать по тому или иному решению Оргбюро или Секретариата; в определенных случаях он был единственным, кто, кроме секретарей ЦК, мог дать разрешение снять печати с секретных помещений ЦК, и т. п.). По некоторым признакам видно, что он был не прочь расширить рамки своих обязанностей, как партийного функционера, и, если удастся, войти в круг публичных политиков. Так, в одном из документов, направленном руководству и определявшем круг лиц, которым целесообразно предоставить право присутствовать на всех заседаниях Политбюро и пленумах ЦК, он среди других назвал и себя, правда, одним из секретарей ЦК был вычеркнут из списка.
Этот период в жизни партии, в том числе ее аппарата, отмечен острой фракционной борьбой за власть, во многом незримой, но от того не менее напряженной и жестокой. Чтобы не потеряться в ее атмосфере, нужно было определиться: за кого ты? Факты говорят о том, что он, не колеблясь, с самого начала встал на сторону Сталина. В первую очередь это относится к противостоянию генсека с Троцким. В силу своего положения Мехлис не только был в курсе закулисных встреч Сталина с Каменевым и Зиновьевым, союзниками по антитроцкистскому «триумвирату», но и организационно обеспечивал их. Как и другие помощники вождя, он всецело разделял ненависть своего руководителя к Троцкому и соответственно настраивал весь аппарат бюро Секретариата.
По наблюдениям Бажанова, его коллега прибегал к «удобной маске «идейного коммуниста». Я в нее не очень верю, я вижу, что он — оппортунист, который ко всему приспособится. Так оно и произойдет. В будущем никакие сталинские преступления его не смутят. Он будет до конца своих дней безотказно служить Сталину, но будет при этом делать вид, будто бы в сталинское превосходство верит». Похожую оценку высказал и биограф вождя Д. А. Волкогонов: «Не лишенный способностей, но с откровенно полицейским мышлением, едва ли это был человек идеи».
Вероятно, сознательным оппортунистом в подлинном смысле слова Мехлис в тот момент все же не был. Доверие к словам и делам вождя было равнозначно для него приверженности марксистской теории. Он вряд ли до конца осознавал, что та модель казарменного социализма, адептом которой он стал вслед за Сталиным, имела мало общего с марксизмом. А если и сознавал, то действовал по принципу — для теории же и хуже. Нашему герою оказалось гораздо важнее сохранять верность определенному лицу, нежели определенной теории.
Новое общество Сталин строил по своим схемам, применяя самые различные, в том числе антидемократичные, а часто и просто преступные с точки зрения морали и закона способы борьбы с политическими противниками. Под стать ему был Мехлис. Воспитанный атмосферой Гражданской войны он, как очень многие в партии, политически и нравственно был готов к авторитарным формам взаимоотношений с оппонентами, признавая честность и демократизм лишь по отношению к единомышленникам. Но позднее отказался и от этих нравственных ограничителей, по существу, руководствуясь циничным принципом: для достижения цели в борьбе с идейными противниками все средства хороши.
Лев Захарович, например, знал, что Сталин прослушивает телефонные разговоры других членов Политбюро. Знал, но полагал, что это не только вполне допустимо в отношениях между «товарищами по партии», но более того — полезно, ибо служит выявлению тайных планов оппозиционеров.
Сталин же, со своей стороны, учил своего помощника более тонким и осмотрительным приемам расправы с оппозицией. Известен случай, когда после XIV съезда ВКП(б) Мехлис высказал возмущение по поводу того, что резкие выпады идейных противников не встречают с его стороны отпора и предложил запретить такую дискредитацию высшего руководителя. На это его собеседник лишь усмехнулся в усы и дал понять, что время запретов еще не наступило: «Пускай разговаривают! Не тот враг опасен, который себя выявляет. Опасен враг скрытый, которого мы не знаем. А эти, которые все выявлены, все переписаны — время счетов с ними придет».
Хорошо знать противника, а свои планы и дела держать в тайне даже от ближайших друзей, этому Сталин тоже учил своего помощника. Следуя указаниям генерального секретаря, во второй половине 1925 года Лев Захарович приступил к активной проработке идеи создания секретного отдела ЦК вместо бюро Секретариата.
Ему принадлежит авторство структурной схемы отдела, в который предполагалось включить следующие подотделы: контрольный (функция — консолидированный контроль за выполнением решений пленумов ЦК, Политбюро, Оргбюро и Секретариата), справочно-кодификационный (систематизация решений высших органов партии за все годы ее существования, подготовка справочных материалов по этим решениям), учета и возврата документов (учет рассылки секретных документов ЦК для исполнения и информации на места, а также определенному кругу партийно-государственных руководителей и контроль над их своевременным возвратом), шифровальный (рассылка документов шифром), общий (вспомогательные операции: перепечатка документов, в том числе особо секретных, их регистрация, экспедирование, стенографирование заседаний высших органов партийного руководства). Помимо этого, в состав отдела планировалось включить секретный архив ЦК, а также два технических секретариата — пленумов ЦК и Политбюро, Оргбюро и Секретариата ЦК. В руководящее звено отдела помимо заведующего и его заместителей должны были войти также помощники секретарей ЦК. [35]
Такой отдел был создан постановлением Оргбюро ЦК от 19 марта 1926 года уже после того, как Мехлис покинул свой пост. Тем не менее в своей основе структура и функции отдела продолжительное время сохранялись такими, какими он представлял их в своем проекте. В результате не только не уменьшилась, но нарастала тенденция к повышению уровня секретности работы партийного аппарата.
В бытность Мехлиса заведующим бюро Секретариата ЦК в пользу Сталина и его группировки решился вопрос о партийном архиве. Повышенное внимание к нему объяснялось не только и не столько потребностями текущей работы, сколько — об этом следует сказать особо — обострением борьбы за власть в руководстве РКП(б), в которой архивные материалы оказывались серьезным оружием в руках тех, кто ими
