Все, кто окружал главного редактора, отмечали его прямо-таки нечеловеческую работоспособность. Многими часами он писал, правил. Неизменно лично подписывал номер в печать, уезжал домой ближе к рассвету, когда запускались ротационные машины, а уже через час-полтора звонил дежурному, проверяя, выдерживается ли график печати и рассылки. И так изо дня в день.
Но не личное творчество, а политический контроль газеты был для него главным делом. Писатель Лев Никулин отзывался в те дни: «Каждый человек в стенах редакции знает, что в номере «Правды» нет ни одной строчки, которую бы не обдумал, не выносил в себе тов. Мехлис. Каждый сотрудник «Правды», начиная с автора большой и научной статьи и до автора заметки в 10 строк, знает, что рукопись его будет прочитана и отредактирована тов. Мехлисом». Никулин хотел польстить редкому трудолюбию начальника. Но против своей воли подчеркнул главное — стремление того проконтролировать все и вся. Ни заметка, ни строка, ни единое слово не могли попасть на газетную полосу, минуя густое сито самой откровенной политической цензуры.
В соответствии со своим пониманием задач центрального печатного органа большевистской партии, новый редактор предпринял коренную ломку. Он перетряхнул весь аппарат и изменил его структуру. Ввел жесткое планирование: к трехмесячным добавлялись тщательно разработанные декадные планы, ежедневно проводились летучки. Была существенно расширена местная сеть штатных и нештатных корреспондентов. Словом, все, что в организационном или творческом плане осталось от прежнего руководства, шло на слом.
Приход Мехлиса в газету совпал с выходом в свет постановления ЦК ВКП(б) от 11 ноября 1930 года, которое отражало недовольство партийной верхушки составом редакционных коллективов, а также работой по подбору, подготовке и переподготовке журналистов и других категорий работников печати. Посему проблема кадров — их подбор по принципу абсолютной политической преданности, подготовка, расстановка — стала первоочередной в его деятельности как редактора. Были уволены все, кто так или иначе оказался связанным с любой оппозицией, имел сомнительные с политической точки зрения знакомства или связи.
Перестраивая работу газеты, Лев Захарович добился многого: значительно расширил сеть корреспондентских пунктов на местах, организовал подготовку кадров, для чего был открыт коммунистический институт журналистики имени «Правды», увеличил тираж, который уже в 1931 году достиг почти 2 млн экземпляров, осуществил переход на новые технологии — с июня 1931 года газету начали печатать с матриц в крупнейших промышленных городах страны.
От подчиненных Мехлис требовал знания обстановки, жестко упрекая за слабую информированность, кабинетный стиль: «Вам нужно всем скорее разъехаться, разъехаться на 100 процентов. Вы не знаете, что делается в стране, что делается в промышленности… Вы не имеете информаторов ни на фабриках, ни на заводах, ни в наркоматах», — наставлял он журналистов.
Усилиями главного редактора серьезный импульс получило рабселькоровское движение. Имея в декабре 1930 года 10 тысяч рабкоров, через полтора года газета располагала уже 50-тысячным активом внештатных авторов. В постановлении ЦК ВКП(б) от 16 апреля 1931 года был одобрен опыт «Правды» по созданию бригад печати, признанных «образцом коллективной работы рабселькоров». Газете было поручено общее руководство этим движением по всей стране. В практику широко внедрялась также организация выездных редакций на крупнейших стройках первой пятилетки — Сталинградском тракторном заводе, Днепрогэсе, Магнитке.
Требование к подчиненным хорошо знать обстановку на местах, владеть полной информацией выглядит резонным: факт для журналиста — это его хлеб. Только вот вопрос, какую действительную роль играла информация в сталинском государстве и отражала ли она реалии жизни?
При гарантированной законом свободе печати широкая информированность работников СМИ является не просто нормой, но и профессиональной обязанностью, поскольку в противном случае читатель, зритель, не получив интересующей его информации, не сможет реализовать своего конституционного права на ее обладание. В СССР же газеты и радио, а позднее и телевидение были не столько каналами информирования, сколько пропаганды, и работники СМИ чаще всего сами не обладали правдивой информацией по значимым вопросам. В таких условиях призыв к журналистам знать обстановку и писать правду на деле означал требование говорить и писать так, как выгодно власти.
С другой стороны, у них и выбора-то особого не было: вся советская печать, а уже тем более партийная, работала строго по директивам, поступавшим «сверху». Чего стоит, например, такое указание Сталина (о нем он 2 сентября 1930 года прямо писал Молотову): необходимо «перевооружить «Правду» и всю нашу печать в духе лозунга: «в колхозы», обязав их посвящать ежедневно и систематически по крайней мере страницу Фактам о приливе в колхозы, фактам о преимуществах колхозов перед единоличным хозяйством… Словом, открыть соответствующую систематическую и настойчивую кампанию в печати за колхозное движение…» (везде подчеркнуто Сталиным. — Ю. Р.).
То, что на самом деле большая часть крестьянства всеми силами открещивалась от вступления в якобы выгодные ему колхозы, партийных идеологов в данном случае не интересовало. Если выступления печати не соответствуют фактам реальной жизни, то тем хуже для фактов.
Объектом мехлисовских нападок становились любые отклонения от задававшегося режимом курса. Как-то резкий упрек заработал экономический отдел: речь шла о необходимости организовать разоблачение тех ученых, кто печатался больше за границей, чем дома, «причем без гонорара, ничего не получают — только напечатайте». Наше молчание при виде такого низкопоклонства перед Западом — позор, кипятился Лев Захарович. А ведь, когда захотим, можем. Вот появилась в «Известиях» маленькая, но «нездоровая» заметка академика Н. Лузина, никто внимания не обратил на нее, кроме «Правды». Ничего, что уважаемый ученый: в два дня развернули разоблачение этого низкопоклонника. Теперь уж ему неповадно будет соваться в зарубежную прессу.
В 1935-м за статью в иностранной печати можно было подвергнуться несправедливой и обидной критике. Через два года за это можно было лишиться и жизни.
Вообще говоря, репрессивная политика на протяжении всей советской истории была необходимым условием жизнеспособности системы: она позволяла удерживать общество в повиновении, подавлять инакомыслие и оппозиционность, манипулировать общественным мнением, укреплять единоличную власть вождя, поддерживать экономику путем прямого принуждения к труду.
Деятельность «Правды» в полной мере отразила диалектику 30-х годов. На одних и тех же страницах соседствовали правда и вымысел, проявления искренних чувств и официозная пропаганда фальшивых моральных ценностей (вроде доносительства). С одной стороны, газета жила в едином ритме со страной, показывая поступь индустриализации, отмечая передовиков социалистического соревнования. Многие события в стране были освещены обстоятельно и в целом объективно, посредством различных газетных жанров, с привлечением широкого круга как профессиональных журналистов и литераторов, так и рабселькоровского актива. Ввод в строй Днепрогэса, Челябинского тракторного и Уральского машиностроительного заводов, многих других промышленных гигантов, ход стахановского движения, освоение Арктики и строительство ирригационных каналов в Средней Азии, беспосадочные перелеты советских авиаторов и развитие национальных культур — то, чем жил тогда Советский Союз, отражалось на газетных страницах. Излишний пафос, приподнятость стиля журналистов вряд ли были большим грехом, учитывая трудовой энтузиазм масс.
Газета много и часто обращалась к темам патриотизма, дружбы народов, воинского долга, рассказывала о событиях в Испании, славила героев боев на озере Хасан, пограничников, отличившихся при охране рубежей страны, что, безусловно, способствовало духовной и моральной подготовке советского народа к будущим военным испытаниям.
В то же время газета пугала читателей массовым вредительством, кулацкой опасностью, сеяла в обществе подозрительность и недоверие, назойливо воспитывая пресловутую бдительность. Многие даже очень крупные, затрагивавшие миллионы советских людей события, если правдивая информация о них шла вразрез с интересами политического руководства, отражения в ней не находили.
Попытайтесь найти в «Правде» тех лет, например, хоть малейший след голода начала 30-х годов, в который страна была ввергнута сталинской «революцией сверху», и уж тем более имена его подлинных виновников. Между тем, по далеко не полным данным, голод 1932–1933 годов унес жизни не менее 7,7 млн человек. В ходе коллективизации было разгромлено не менее 1 млн крестьянских хозяйств, объединявших
