ними. Если бы вы использовали штурмовую авиацию не на побочные дела, а против танков и живой силы противника, противник не прорвал бы фронта и танки не прошли бы. Не нужно быть Гинденбургом, чтобы понять эту простую вещь, сидя два месяца на Крымфронте».
Телеграмма носит явные следы острой досады, резкого импульсивного недовольства. Именно за счет их следует отнести принципиально неверное замечание о «несложности» дел на Крымском фронте. Другое дело, что, невзирая на занимаемые им крупные посты, Лев Захарович в современной войне не был способен качественно решать ни «простых», ни сложных задач.
Наконец-то это стало ясно и на самом «верху». По указанию Сталина была подготовлена специальная директива Ставки ВГК военным советам фронтов и армий от 4 июня 1942 года, в которой определялись главные причины поражения наших войск в Крыму, и каждая из них напрямую связывалась с личностью представителя Ставки:
1) полное непонимание природы современной войны;
2) бюрократический и бумажный метод руководства войсками («Т.т. Козлов и Мехлис считали, что главная их задача состояла в отдаче приказа и что изданием приказа заканчивается их обязанность по руководству войсками… Как показал разбор хода операции, командование фронта отдавало свои приказы без учета обстановки на фронте, не зная истинного положения войск…» «В критические дни операции командование Крымского фронта и т. Мехлис, вместо личного общения с командующими армиями и вместо личного воздействия на ход операции, проводили время на многочасовых бесплодных заседаниях Военного совета»);
3) личная недисциплинированность (Козлов и Мехлис нарушили указание Ставки и не обеспечили своевременный отвод войск за Турецкий вал. Опоздание на два дня с отводом явилось гибельным для исхода всей операции).
Все верно, но явно недостаточно. Свою, и немалую, долю ответственности должны были взять на себя и главком СКН Буденный, и Генеральный штаб, да и сам Верховный главнокомандующий.
Решением Ставки Мехлис, как один из «прямых виновников неудачного исхода Керченской операции», был снят с постов заместителя наркома обороны СССР и начальника Главного политуправления Красной Армии и снижен в звании на две ступени — до корпусного комиссара. Был наказан и командно- начальствующий состав Крымского фронта: Козлов, Шаманин, Колганов, Черняк и Николаенко были отстранены от занимаемых должностей и снижены в воинском звании. Лишился должности, но остался в прежнем звании генерал-майор Вечный.
Что же касается персональной вины представителя Ставки, то есть необходимость сказать еще и о том, чего в директиве Ставки не было и быть могло. Ведь указанные там причины поражения производны, в сущности, от главного: Мехлис представлял из себя зловещий продукт репрессивной, террористической системы сталинизма в целом. Он, получивший в Крыму, по сути, абсолютную власть, поднялся к вершинам в военном ведомстве благодаря не полководческому или организаторскому таланту, а — близости к вождю, умению выявлять и искоренять «врагов народа». Постигнув законы классовой борьбы, такие люди убеждены, что уж законы вооруженного противоборства освоить им ничего не стоит. Главное — напор, партийная идейность, умение вовремя распознать оппозиционера, паникера, саботажника.
Не тут-то было. Как грубовато, но, в общем-то, точно отозвался писатель Виктор Астафьев: «Любимец Сталина Мехлис взялся командовать тремя армиями в Крыму, забыв, что редактировать «Правду» и подхалимничать перед Сталиным, писать доносы — одно, а воевать — совсем другое. Манштейн… так дал товарищу Мехлису, что от трех наших армий «каблуков не осталось», как пишут мне участники этой позорной и кровавой бойни. Мехлис-то ничего, облизался и жив остался. Удрапал, сука!»
Но таким же продуктом сталинской системы, как и Мехлис, только с обратным знаком, оказался другой главный участник крымской трагедии — командующий фронтом Козлов. Тот боялся Мехлиса сильнее, чем немцев, на что обратил внимание и Сталин, не отказавший себе в удовольствии позднее «побеседовать» с раздавленным поражением генералом. Да, боялся, потому что хорошо помнил, как расправлялся начальник Политуправления РККА с военными кадрами до войны, знал о его палаческой миссии в июле 1941 года на Западном фронте. И имел весьма веские основания полагать, что теперь пришла его очередь, коль скоро Мехлиса прислали к нему, вроде той «черной метки», которую в романе Стивенсона пираты отправляли отступнику в знак смерти. Все это породило у генерала Козлова (да только ли у него одного) страх перед стоящими за Мехлисом высокими инстанциями, боязнь ответственности, опасение противопоставить разумное с точки зрения военной науки решение безграмотному, но амбициозному напору представителя Ставки.
Дмитрия Тимофеевича Козлова поражение вверенного ему фронта подкосило основательно. Хотя уже в следующем, 1943 году ему было возвращено генерал-лейтенантское звание, к былым командным высотам он уже не поднялся. И всю жизнь ощущал себя в качестве опального, надо понимать — незаслуженно наказанного.
В 1966 году он писал бывшему сослуживцу генерал-лейтенанту инженерных войск А. И. Смирнову- Несвицкому, начальнику инженерных войск Крымского фронта: «Большое Вам спасибо за то, что не забыли старого опального генерала. Опала моя длится вот уже почти 25 лет. В моей памяти часто встают события тех дней. Тяжко их вспоминать, особенно потому, что вина за гибель всех наших полков лежит не только на нас, непосредственных участниках этих боев, но и на руководстве, которое осуществлялось над нами. Я имею в виду не профана в оперативном искусстве Мехлиса, а командующего Северо-Кавказским направлением и Ставку. Также я имею в виду Октябрьского (адмирал Ф. И. Октябрьский в годы войны командовал Черноморским флотом. — Ю. Р.), который по сути дела не воевал, а мешал воевать Петрову (генерал-майор И. Е. Петров командовал Приморской армией, оборонявшей Севастополь. — Ю. Р.) и строил каверзы Крымскому фронту. А теперь стал герой!.. Вылезли они на шее Крымского фронта. Не было бы этого — не было бы Севастополя…
Я очень жалею, что не сложил там свою голову. Не слышал бы я несправедливостей и обид, ибо мертвые сраму не имут. Но не удалось мне, несмотря на то, что уходил из Еникале с арьергардными частями Волкова. Тогда уже никакого начальства, ни малого, ни большого, там не было, все перешло во власть Буденного и его заместителя Черевиченко…»[158]
Зная обстоятельства происшедшего в Крыму, читатель теперь может сам рассудить, насколько прав был в своей обиде генерал Козлов.
Что касается Мехлиса, то Крым поставил на его восхождении к вершинам военной карьеры крест. Даже Сталин, столько лет благоволивший к нему, вынужден был признать: безграмотность в военном деле, произвол, диктаторские замашки Льва Захаровича несли опасность той системе власти, которую олицетворял собой вождь. И потому предпочел хотя бы на время войны отодвинуть мехлисов на задний план, давая ход настоящим талантам в военном деле, раскрепощая командиров всех степеней.
Хотя, надо с горечью признать, и мехлисам работа находилась.
Глава 8. Член военного Совета фронта
Как вернуть доверие вождя
4 июня 1942 года заместитель начальника Генерального штаба генерал-лейтенант Василевский докладывал Верховному главнокомандующему проект директивы Ставки ВГК, обобщающей горькие уроки боевых действий в Крыму. Вопрос наказания первых лиц фронта он предусмотрительно обошел, полагая, что это — прерогатива Сталина. И не ошибся. «Все эти люди должны бы пойти под военный трибунал, — жестко бросил вождь. — Но с этим успеется…» Он продиктовал Василевскому заключительную часть директивы:
