медицинских наук ученых Н. Г. Клюеву и Г. И. Роскина безосновательно обвинили в связи с американской агентурой и передаче ей открытого метода борьбы с раком и полученного в результате экспериментов лечебного препарата. Официальная пропаганда тут же избрала их в качестве показательного объекта для широкой кампании осуждения (они-то и стали прототипами героев фильма «Суд чести» и пьесы «Чужая тень»).
Подобный орган «правосудия» Мехлис, не замедлив, учредил и в своем ведомстве. В письме, с которым в январе 1948 года он обратился к членам коллегии министерства, обращалось внимание на необходимость усиления воспитательной работы с контролерским составом, в политическом просвещении предлагалось «усилить вопросы истории международных отношений, темы по проискам иностранных разведок». 6 февраля он выступил с докладом на совещании членов коллегии и партийного комитета МГК СССР, обсудившем постановление Оргбюро ЦК, к подготовке которого Лев Захарович, как член ОБ, имел прямое отношение, — «О мероприятиях, проведенных министерствами авиапромышленности и электропромышленности в связи с закрытым письмом ЦК ВКП(б) о деле профессоров Клюевой и Роскина». Моральная экзекуция ученых-медиков продолжилась и на общем собрании коллектива. Квалифицировав их поступок как прямое предательство, Мехлис недвусмысленно заявил: «Можно не сомневаться, что если в нашей среде найдется сорная трава, мы вырвем ее с корнем».[187]
Следует оговориться, что органы государственного контроля были неотъемлемым элементом утвердившейся в СССР политико-хозяйственной системы, отличавшейся тотальным влиянием идеологии на все стороны жизни страны и искаженными принципами «социалистического хозяйствования». И потому несли на себе все ущербные черты системы в целом с ее расточительностью, неэффективностью, упором не на экономические законы и стимулы, а на административный нажим. Но при всех оговорках они выполняли и объективно полезные для общества функции, поскольку ни одно общество, будь оно тоталитарным или демократическим, не может обойтись без той или иной формы контроля за производством и распределением.
В декабре 1946 года записками на имя заместителя председателя Совета Министров СССР Берии и секретаря ЦК Кузнецова Мехлис доложил о грубых извращениях порядка выдачи продовольственных карточек населению. Представленные им проекты постановлений правительства включали предложения: ликвидировать множественность карточек и талонов, сократить число категорий и видов основного и дополнительного снабжения, сократить категории служащих, приравненных в снабжении хлебом к рабочим, поручить специальной комиссии проработать вопрос упорядочения снабжения руководящих советско- партийных работников на местах.
Много злоупотреблений допускалось при оприходовании и использовании различных материальных ценностей, взятых Советским Союзом в качестве трофеев. Это подтвердила и проверка, проведенная Мингосконтроля в ноябре 1946 года в Комитете по делам искусств при СМ СССР. Совет Министров еще в июле обязал председателя комитета М. Б. Храпченко в месячный срок произвести инвентаризацию всего полученного трофейного имущества, в первую очередь, предметов искусства. Однако, как установили госконтролеры, эта работа, вопреки докладу Храпченко в правительство, не была завершена и к ноябрю. Огромные ценности — картины, ювелирные изделия, старинные книги, антикварная мебель — грузились в Германии и Венгрии «навалом», без осмотра и описей, в пути и по прибытии в Москву расхищались. Мехлис приводил вопиющий факт: из 16 эшелонов трофейного имущества, прибывших к 1 августа в адрес Комитета по делам искусств, семь не имели никаких сопроводительных документов.
В столице ценное имущество распределялось по личному усмотрению начальства. По указанию Храпченко больше 30 роялей было выдано лицам, не имевшим никакого отношения к музыкальным учреждениям, — министру высшего образования С. В. Кафтанову, министру материальных резервов М. В. Данченко, заведующему отделом печати ЦК ВКП(б) А. М. Еголину и другим. Информируя об этом заместителя председателя Совмина, министр госконтроля просил рассмотреть вопрос на заседании правительства. Хотя, пожалуй, за такие факты коррупции и предание суду не было бы чрезмерным.
Очень соблазнительным для большого числа должностных лиц оказался обмен денежных знаков, о котором было объявлено в ночь на 15 декабря 1947 года. 30 декабря Лев Захарович доложил заместителю председателя Совета Министров Молотову и — в копии — секретарю ЦК Жданову о массовых нарушениях установленного порядка, допущенных повсеместно — в Ташкенте и Минске, Москве и Риге, Киеве и Баку. По условиям реформы денежные знаки в госсекторе обменивались 1 к 1, а личные средства граждан — в соотношении 10 к 1; вклады в сберкассах в сумме до 3 тыс. рублей — в пропорции 1 к 1, а свыше — 10 к 1. Госконтролеры выявили различные уловки, на которые шли нарушители: вместе с выручкой магазинов, торговых баз сдавались деньги частных лиц, задним числом вносились деньги на имеющиеся вклады и на вновь открытые, уже существовавшие большие вклады дробились, сберегательные кассы и выплатные пункты обслуживали «своих» и после завершения рабочего дня и т. п.
В числе тех, кто пошел на грубое нарушение постановления правительства, оказались председатель Совета министров Молдавии Г. Я. Рудь, группа партийных, советских и административных работников Ленинграда и Ленинградской области, многие другие должностные лица. Мехлис внес предложение поручить Министерству финансов силами собственного контрольного аппарата проверить законность всех финансовых операций, осуществленных 14 и 15 декабря 1947 года.
Самостоятельным направлением в деятельности Льва Захаровича была работа по сокращению штатов административного аппарата министерств и ведомств, который к середине 1946 года по самым скромным подсчетам составлял более 9,5 млн человек. Беспрерывный рост численности управленцев представлял собой одно из наиболее зримых проявлений кризиса сталинской модели государства, выступая обратной стороной сокращенной до минимума сферы действия экономических законов и стимулов к качественному, производительному труду. Не случайно руководители всех уровней пытались решать проблемы с обеспечением оборудованием, сырьем, рабочей силой, учетом трудозатрат, фонда заработной платы, с экономией и обеспечением сохранности имеющихся материальных ценностей и т. п. за счет расширения круга управленцев, разного рода контролеров, счетных работников, снабженцев.
Высшее руководство страны было озабочено этим явлением, но в рамках им же установленного хозяйственного порядка могло прибегнуть лишь к административным рычагам. 13 августа 1946 года было принято постановление Совета Министров СССР «О запрещении расширения штатов административно- управленческого аппарата советских, государственных, хозяйственных, кооперативных и общественных организаций», которое вводило такой запрет уже с 15 августа.
В свою очередь Мехлис 19 августа дал указание министрам госконтроля союзных республик и главным контролерам провести широкую проверку на местах, как выполняется это постановление. Одновременно им были организованы проверки непосредственно в Москве, в центральных аппаратах министерств и ведомств. Они показали, что многие руководители, нарушая прямой запрет, сполна использовали в своих интересах единственный имевшийся в их распоряжении день 14 августа. Оформляя приказы задним числом, они зачислили на вакантные должности либо перевели с низкооплачиваемых должностей на более высокооплачиваемые немало людей случайных, неквалифицированных, своих родственников и т. п. В обзорной записке на имя заместителя председателя Совмина СССР H.A. Вознесенского было доложено о вскрытии грубых нарушений в 43 министерствах и на 60 предприятиях.[188]
Скрытое сопротивление встретили и попытки Совета Министров перейти от запрета расширять штаты к их сокращению. Как докладывал Мехлис Сталину 9 января 1947 года, в Министерстве Вооруженных Сил СССР штаты раздуты донельзя и превышали 30 тысяч человек, причем без учета сотрудников многочисленных НИИ, Центрального Дома Советской Армии, Краснознаменного ансамбля песни и пляски и других подобных структур. Это было особенно наглядно на фоне численности всех остальных министерств и ведомств страны, а также в сравнении с довоенной численностью центрального аппарата Наркомата обороны в 13,5 тысячи человек. Досталось от Мехлиса и его бывшим коллегам: он обратил особое внимание адресата на раздутость штатов политорганов.
Судя по всему, руководство МВС всячески оттягивало решение проблемы и не желало добровольно сбрасывать лишний жирок. По этому случаю предложения министра госконтроля носили радикальный характер: «Мне кажется, что центральный аппарат МВС… можно сократить в ближайшее время на 10 000 человек».[189] Заметим, что руководство военного ведомства в
