Правило: элиту самостоятельно не трогать
Хорошо понимая, кому он всем обязан, Лев Захарович исправно служил «сталинской секирой» (напомним выражение Симонова), трудился, как и в былые годы, много, можно сказать, беззаветно. Настолько, что даже сам однажды не выдержал, посетовал на слабую помощь подчиненных: «Незачем создавать центр и писать Мехлису, Мехлису, Мехлису… не считаясь с тем, что я от зари до зари работаю и имею 15–20 минут в сутки на перерыв». При таком отношении к делу он, казалось, мог рассчитывать на полное расположение вождя. Тем неожиданней — насколько можно судить по документам — оказался для него резонанс проведенной весной — летом 1948 года государственной комплексной ревизии финансово- хозяйственной деятельности Совета министров Азербайджанской ССР.
С самого начала она была задумана с размахом, хотя потом, задним числом, министр госконтроля и пытался обвинить подчиненных в том, что они, якобы вопреки его установке, вышли за строго предписанные рамки «провести ревизию тихо, провести скромно, не создавать шумихи, ни прямо, ни косвенно не допускать проверки партработников и партийных органов». [190]
Обширная и, надо сказать, весьма тщательная подготовка к государственной ревизии опровергает упреки Мехлиса. Разумеется, проверки дел в партийных органах сводный план не предусматривал. Но все, что относилось к компетенции органов госконтроля, содержал. И, утвержденный министром, ориентировал вовсе не на то, чтобы ревизию «провести тихо, провести скромно». Наоборот, требование «скромности», некоей локальности было бы по меньшей мере странным, поскольку данная государственная ревизия осуществлялась в соответствии с прямым постановлением Совета Министров СССР.
Правительственное поручение уже на следующий день рассмотрела коллегия МГК. Она определила сроки ревизии — с 23 мая по 20 июня, назначила лиц, на которых было возложено ее проведение во главе с заместителем министра С. Г. Емельяновым, утвердила основные вопросы. Их подробный перечень едва уложился в 25 страниц плана и охватывал: бюджет республики и строительный комплекс, здравоохранение и социальное обеспечение, торговлю и кооперацию, снабжение и сбыт. Особо было намечено проверить управлением делами Совмина Азербайджана, разобраться с многочисленными жалобами трудящихся. Были сформированы десять бригад, с руководителями которых накануне выезда в Баку Емельянов провел подробный инструктаж. Каждая из бригад в свою очередь получила утвержденную руководством программу действий. Так что ни о какой импульсивности действий, придании уже в ходе ревизии некоего излишнего размаха, к тому же по инициативе самих ревизоров, речи быть не может.
Да и сам Мехлис на первых порах не видел никаких оснований для беспокойства. Емельянов постоянно связывался с Москвой, докладывал о завершенных той или иной бригадой ревизиях и проверках. И, судя по резолюциям министра, он воспринимал эти доклады как должно. Так, на докладе «О массовых приписках тракторных работ в Али-Байрамлинской МТС АзССР», 18 июня он сделал помету: «Тов. Емельянову. Полагаю, что вопрос следует решить в Совмине республики по вашему представлению. Директора МТС и агронома следует привлечь к судебной ответственности. То же быв[шего] главбуха». Следуя указанию начальника, Емельянов представил акт ревизии МТС председателю Совета министров республики Т. И. Кулиеву, в соответствии с которым правительство Азербайджана наказало виновных в приписках, о чем Мехлис был тут же проинформирован.
С одобрением встретил министр и другие сообщения о принятых мерах по крупным нарушениям государственной дисциплины в совхозах и винзаводах Азсовхозтреста, фактам перерасхода заработной платы и порочной практики планирования в Министерстве вкусовой промышленности республики и другие.
Однако чем более глубокими и масштабными становились проверки по конкретным вопросам, тем явственнее вырисовывалась картина массовых злоупотреблений и преступлений со стороны управленцев всех уровней. Конечно же, не стремление «подорвать авторитет» партийного руководства, в чем потом обвинили контролеров, двигало ими: сам ход ревизии затягивал, заставлял, затронув верхушку «айсберга», копать глубже и глубже. Они, можно сказать, стали жертвами собственной добросовестности.
Тем более что развернуться было где. Представители госконтроля выявили многочисленные факты незаконного снабжения продуктами через комиссионные магазины обитателей правительственных дач, обеспечения руководителей промышленными товарами по специальным ордерам. Они обнаружили, что под вывеской госдачи существует личная дача председателя Совмина Кулиева, под которую у местного колхоза было отчуждено 8 гектаров земли, — роскошный двухэтажный дворец с огромным подсобным хозяйством. Руководителям поменьше за первыми лицами, естественно, было не угнаться. Хотя, как установили ревизоры из Москвы, себя они тоже не обижали. К примеру, сметная стоимость дачи управляющего трестом «Азнефтехснаб» А. З. Зиманова составила более 20 тысяч рублей.
Всевластие и роскошный образ жизни местной элиты, процветавшее взяточничество и кумовство настолько возмущали население, что за несколько дней на прием к Емельянову записалось до 2 тысяч человек, было зарегистрировано почти 1 тысяча письменных жалоб.
Здесь-то местные руководители, охотно выносившие постановления о наказании виновных в приписках нескольких десятков гектаров пахоты или разбазаривании сотни-другой литров топлива, почувствовали опасность уже для себя и забили тревогу. Партийная элита пустила в ход откровенную демагогию: первый секретарь ЦК КП(б) Азербайджана М.-Д. А. Багиров прислал телеграмму Сталину с жалобой на то, что ревизоры «дискредитируют» руководство республики.
Судя по всему, Мир-Джафар Аббасович подозревал, что ревизия — это результат кремлевских интриг со стороны тех, кто хотел бы его «подсидеть». Заместитель заведующего Международным отделом ЦК КПСС в 70–80-е годы К. Н. Брутенц, работавший в 1948 году в Бакинском горкоме, вспоминал о слухах такого рода, а также о том, что московская комиссия накопила достаточно фактов, «способных поставить нашего первого в затруднительное положение».
Но Багирову удалось скомпрометировать Емельянова. Тот поехал на несколько дней в Кисловодск «проветриться», думая, что там будет вне досягаемости первого секретаря ЦК компартии Азербайджана. Но у Мир-Джафара, бывшего в 20–30-х годах председателем Азербайджанского ГПУ и наркомом внутренних дел, в органах безопасности везде были дружки. Они и сфабриковали порочащие Емельянова фотографии, которые были направлены Сталину. «И комиссия вместе с ее выводами почила в бозе».[191]
В 1956 году Багиров, объявленный сообщником Берии, по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР будет расстрелян. Но тогда, в 48-м, азербайджанские руководители нашли в Москве полную поддержку. Решением Политбюро ЦК ВКП(б) была создана специальная комиссия во главе с Маленковым. В принятых 30 июля и 26 августа 1948 года по итогам ее работы постановлениях ЦК партии указывалось на нарушение «большевистского принципа подбора кадров», в результате чего в аппарате МГК СССР «оказалась группа работников, в политическом и деловом отношении непригодных для работы в госконтроле», «извращение понятия независимости контролеров в работе», зазнайство, отрыв от местных партийных и советских органов. Непосредственных участников ревизии в Азербайджане, в первую очередь заместителя министра Емельянова, ЦК обвинил в тенденциозности, преднамеренном недоверии к руководителям республики, применении «политически вредных» методов. Емельянов постановлением Совмина СССР был снят с должности (ему вообще запретили впредь работать в органах госконтроля), от обязанностей заместителя министра был также освобожден М. И. Старостин.
Попало и Мехлису: ему инкриминировали неправильное реагирование на сигналы азербайджанских руководителей, введение в заблуждение ЦК ВКП(б). Выступая перед подчиненными с изложением решений ЦК, он вынужден был каяться в ошибках, «допущенных мною лично, как министром». Своего бывшего заместителя и других участников ревизии в Азербайджане он обвинил в игнорировании ЦК компартии республики, зазнайстве, склонности к «арапистым», умозрительным обвинениям, тенденциозности и даже в связях с «сомнительными женщинами». «По удалению из МГК СССР неподходящих для контрольной работы мы провели явно недостаточную работу», — закончил он угрожающе.[192] И все это под рефрен заклинаний о необходимости развивать в ведомстве критику,
