Маленькая смерть
То, что произошло той ночью, Джим почти не запомнил, но в его память навсегда врезался тусклый мистический свет фонарей сквозь лобовое стекло, оголенные ветви деревьев, бледное измученное лицо луны и сводящий с ума запах… Запах, заставляющий все тело ныть в сладкой истоме. Запах, ударяющий в голову крепче любого спиртного. Запах, проникающий в сердце, растекающийся по венам, заполняющий легкие. Шатающейся походкой он подошел тогда к телефону-автомату, вслепую набрал номер… Он даже не посмотрел на время, а было уже три часа ночи. После первого гудка Пам сняла трубку. Срывающимся голосом она спросила:
— Где ты?..
Он врал что-то про ночную съемку и про то, что останется ночевать в студии. Она не верила, но говорила, что все хорошо и что будет ждать его утром.
— Я не могу уснуть без тебя. Так пусто… Я люблю тебя.
Джима словно окатило ледяной водой. Он ответил
«Я тоже» и сразу же повесил трубку. Патриция позвала его из машины. Пару секунд он простоял в оцепенении, а затем, будто под гипнозом на ватных ногах пошел к ней… Все, что было дальше, казалось сном, бредом, галлюцинацией. Дорожка белого порошка, ее сильные и властные руки, кружение низкого потолка над головой и фантастической силы взрыв.
Мое имя — Шаман
«Джим Моррисон обладал прекрасной душой с глубоким чувством абсурда. Ему претила сама мысль о том, чтобы стать иконой. Он был одним из величайших иконоборцев всех времен и народов. Я думаю, он бы просто посмеялся над своим настоящим статусом — а потом послал бы всех подальше в той южной джентльменской манере, за которую я так любила его», говорила Патриция Кеннели в своем интервью журналу «Американские легенды».
Оставалось меньше пяти минут. Джим сделал пару глотков виски из фляги. Теперь он был готов к выходу. Тем вечером «Дорз» давали грандиозный концерт в Нью-Йорке. Тысячный зал был забит до отказа: живое море ревело. Стоял невероятный шум и суматоха. Фанаты жаждали увидеть и услышать своих кумиров. Первым под нарастающий вопль толпы вышел Робби Кригер, за ним Джон Денсмор, потом Рэй Манзарек. Последним появился Джим. Зал взорвался. Моррисон подошел к микрофону и резко поднял руку вверх. Толпа притихла в ожидании, по рядам прошел шепот: «Тихо! Сейчас ОН будет говорить». Джим окинул мутным взглядом пеструю массу и произнес: «Вы ждете, что я буду что-то говорить? Вы думаете, что сейчас вы слышите Джима Моррисона? Не будьте идиотами. Мое имя — Шаман. Если вы чего-то не поняли, вам здесь не место».
Зал пару секунд недоуменно молчал, люди напряженно переглядывались, пока откуда-то с задних рядов не поднялась волна восторженных аплодисментов. Что бы ни говорил Джим, он был безоговорочно прав.
Шрам на сердце
— Откуда у тебя на спине эти царапины? — обеспокоено спросила Пам.
Джим не знал, что ответить. Запинаясь и путаясь, он произнес:
— Да так… Одна сумасшедшая фанатка. Я после концерта снял рубашку, было очень жарко… Она каким-то чудом пробралась за кулисы и вцепилась в меня мертвой хваткой. Еле оттащили.
— Знаешь, я ревную тебя ко всем ним. К каждому взгляду, к каждому слову из этой толпы. Мне так страшно, что они могут забрать тебя у меня.
— Не говори глупостей, малыш. Ты же знаешь, я принадлежу только тебе. Пойми, я публичный человек, у меня есть поклонники. И поклонницы. Я должен быть им благодарен за то, что они ценят меня. Я не могу пренебрегать их вниманием, не имею права.
— Да, но… Обещай, что не подпустишь их слишком близко. Каждая царапина на твоей спине — шрам на моем сердце.
— Успокойся, милая. Все хорошо.
Он обнял ее как маленькую девочку, как невинного ребенка. Он готов был заплакать, уткнувшись лицом в ее прекрасные волосы. Он чувствовал себя самым последним подонком на земле. Он готов был встать на колени и признаться во всем. Но не сделал этого. Только нежно поцеловал в висок.
Ангел и чертенок, волшебница и ведьма
«Ничего сильнее я не испытывал ни от одного наркотика. Меня раздирают боль, желание, неисчерпаемое чувство вины, какое-то странное счастье, страх… Мне страшно. Безумно страшно. Каждое из чувств тянет в свою сторону, я разрываюсь. Я стою на границе между добром и злом, светом и угрожающей темнотой, необузданной страстью и тихим спокойствием, жизнью и смертью, в конце концов. И я не знаю, куда мне шагнуть, как сделать этот выбор. Я не в состоянии сейчас что-то предпринять. Моя душа принадлежит Пам, мои мысли и мое тело рвутся к Патриции. Ангел и чертенок, волшебница и ведьма. Проще выпрыгнуть из окна, чем продолжать это все. Двери сознания открыты слишком широко, в них свободно входит все подряд. Я проникаю во все, все проникает в меня. Это невыносимо. Я не могу вместить в себя и ту и другую. Во мне идет невероятная борьба. Кто-то один должен уйти. Возможно, это буду я…»
Карусель
Концерты, студии, репетиции, журналисты, полуголые фанатки. Усталость, опустошение, ежедневные дозы, уколы, дорожки, сны, таблетки, алкоголь, снова концерты… Джим словно видел себя со стороны, он наблюдал за самим собой. Все это напоминало отчаянное бегство. Он бежал, задыхаясь, от одной двери к другой. И за каждой дверью была еще одна дверь. И так — до бесконечности.
Он бежал за чем-то неведомым, пытался угнаться за неуловимым, бежал от себя, от всего происходящего, бежал за собой, бежал к себе. Машина работала, сердце стучало, адская карусель крутилась. Мелькали люди, лица, обрывки фраз и текстов. Все быстрее, быстрее и быстрее. Его тошнило, кружилась голова. Он не мог ничего остановить и ничего изменить. Он не мог спрыгнуть с этого ревущего поезда, несущегося в пропасть.
