каждом сказанном слове — вероломство! Однако прости, надо послать за Кердеевичем погоню и предостеречь Довгирда.
Князь вышел и начал давать распоряжения. Раненых и пленных вывели из комнаты, а спустя минуту перед корчмой запылали костры и стали готовить ужин ратникам Олександра.
Вернувшись в корчму, он снял шлем, отстегнул меч и молча уселся за собранный для Бучадского и Кердеевича ужин.
Потекла оживлённая беседа. Сначала о том, что делается в Руде, потом о смерти Василя Юрши и, наконец, о создании русского государства, о брожении мелкого боярства и холопов и о событиях дня. Только тут боярин Микола узнал, зачем князь Олександр прибыл в Смогрич.
— Как только умер князь Витовт, — рассказывал Олександр Нос, — Семён Гольшанский и Сигизмунд Кейстутович позвали меня и заявили, что Витовт завещал великокняжеский стол Литвы и Руси Сигизмунду с наказом расторгнуть, нимало не медля, унию с Польшей. Я поведал им, что Свидригайло ни за что не откажется от литовской короны, что за ним пойдут литовские князья, да и почти все киевские, волынские и подольские. Мелкие бояре и холопы тоже его поддержат, никто ведь не позаботился сколотить загодя силы народа, пообещать ему свободу и независимость, дать толковых вожаков. Кейстутович заметил, что в Свидригайле очень скоро разочаруются — он вельможа, ему не родина и народ нужны, а престол да ещё чарка! Но Гольшанский уговорил князя, и мы поехали в Троки, где Свидригайло, ещё не зная о смерти Витовта, уже захватил власть. Вокруг него собрались вельможи со всей Литвы и Руси, и на другой день после нашего приезда они потребовали от короля признать великим князем Литвы и Руси Свидригайла. Старый хитрец Ягайло извивался и выскальзывал из рук, как вьюн. Его советник Збигнев Олесницкий бегал от боярина к боярину, сулил золотые горы, привилеи, пожалования, даже девушек, но они все стояли как стена. Даже Сигизмунд словом не обмолвился о последних минутах Витовта. Король надел на руку Свидригайла перстень, затрубили рога, загремели бомбарды, ну… и у нас есть великий князь! — Олександр Нос отпил вина из кубка, утёр усы и продолжал: — Великий князь тотчас отправил посланцев к Юрше на Волынь, к Федьку Несвижскому на Киевщину, а меня к старосте Довгирду в Каменец, чтобы закрепить за собой земли. Но вот, видно, чёртова шляхта наперёд узнала, что ничего с присоединением Литвы не выходит и потому, заранее собрав ратников, при первой же вести о смерти Витовта вместе с нашими перевертнями захватили замки Западной Подолии. Ты знаешь, Микола, что шляхтич хуже татарина, и вот уже на Волыни и здесь, на пограничье, закипела настоящая война. Дерётся кто хочет и с кем вздумается, нет ни складу, ни ладу. Два-три года такой заварухи, и край превратится в пустыню. В замках засядут паны, но покорить этот край силёнок не хватит. Но и замками овладеть не удастся… Ежели князь или король не пошлёт войско, то разве что наши внуки засеют дедовские поля, а не мы, и всё из-за таких ренегатов- перевертней, как Кердеевич, да льстивых лгунов советчиков Ягайла.
Князь умолк, попивая вино Кердеевича.
— Кердеевич, ты не виноват, — сказал боярин Микола. — Ты не знаешь, до чего изменился наш бывший друг за последние годы. Точно выживший из ума или какой лунатик, что лезет на башню замка, ведомый нечистой силой. Крикнешь, нечистая сила покинет его, а сам он трахнется оземь и свернёт себе шею.
Князь, уставясь вдаль в глубокой задумчивости, долго молчал, его грозное лицо смягчалось, казалось, он с восхищением смотрит на небо. На губах играла улыбка. Наконец он сказал:
— А знаешь ли ты, Микола, ту «нечистую силу», которая извела Грицька?
— Нет, однако наслышан про неё.
— И что же ты слыхал?
— Всякое. Она, говорят, красивая…
— Красивая! — крикнул князь. — Это ангел, а не женщина. Бывал я и в Неметчине и Чехии, и в Угорской земле, и в Литве, и в Польше, и на Руси, но такой красавицы нигде не видел. Глянет на тебя своими глазищами, и таешь, как апрельский снег.
— Где ты её видел? — спросил боярин.
— Она сейчас в Луцке. Там был два месяца тому назад и её отец, серадский каштелян Заремба.
— Чего же ты привязался тогда к Офкиному мужу за измену, если сам таешь от её взгляда? — спросил со злостыо боярин, тотчас поняв, что Офка оставила в сердце этого, прошедшего огонь и воду, человека неизгладимый след.
Князь покраснел.
— Я понимаю тебя, Микола, — сказал он, — но ты, праведнице, не можешь меня понять. Будь Кердеевич нашим другом, я облизнулся бы, и всё! Но он стал всем нам врагом, и я бы вовсе не разгневался, если бы она овдовела… И тогда уж за меня, братец, можешь не опасаться! Я не из тех, кто, как тесто на опаре, киснет. А схватил бы птичку, мил не мил, в железны рукавицы, и тогда…
— Сошёл бы с ума, как Кердеевич, поскольку уже теперь тронулся, — докончил боярин Микола. — Не знаешь ты, брат, женской вкрадчивости, этих сладостных уз, какими оплетают сердце мужа. Вспомни Самсона и Далилу, вспомни Ягайла и Ядвигу, вспомни Кердеевича, который в своё время тоже мечтал о русской короне на русской голове. А теперь? Подобно пленённому филистимлянами Самсону, мечется подлая душа Ягайла в руках панов и слизывает всё, что они наплевали, а Кердеевич сам надевает цепи, которые душат его родину, и рубит мечом твоих ратников. Не удивительно, если бы эта красавица змея закружила голову такому восемнадцатилетнему юноше, — тут Микола посмотрел на Андрия, — но в твои годы, князь… берегись!
Князь потёр лоб рукой, словно отгонял назойливую мысль.
— Я и сам не раз говорил себе об этом, — сказал он, — Офка далека, всё отлично понимаю. Но стоит встретиться с «ней» с глазу на глаз, как в сердце закипает страсть, и всё на свете, кажется, отдал бы за одну минуту…
Князь не закончил, потому что боярин толкнул его ногой под столом.
— Пойдёмте спать! — сказал он, обращаясь к Андрийке, который всё это время внимательно их слушал и не пропустил ни одного слова из того, о чём они говорили.
Князь понял, что боярин не желает больше ничего слушать о жене Кердеевича в присутствии восемнадцатилетнего юнца, и поднялся. Микола с Андрием улеглись спать, а князь уехал оборонять город от возможного нападения шляхты, порывающейся захватить замок.
Андрий долго не мог уснуть. Переживания последних часов глубоко поразили его юное воображение. По дороге ему не раз приходилось слышать разговоры, затрагивающие государственные дела, великого князя, короля и многое другое, но теперь он впервые увидел, как льётся кровь. И удивительно! Увиденное нисколько его не напугало. Напротив! Ему казалось, будто в сердце вселился демон борьбы, и он готов был ринуться туда, где сверкали молнией сталь и гремели удары. Андрийко знал свою силу и ловкость, приобретённую на воинских игрищах с молодыми боярами — соседями; многому обучил его и отец, однако воспитать сына до конца Василю уже не довелось. Зато никто в округе не победил Андрийку в искусной стрельбе из лука или самострела. И если английские лучники попадали своими стрелами в привязанных на длинную верёвку голубей, то Андрийко бил самострелом диких голубей на лету. В роду Юршей процветало искусство верховой езды, им Андрий овладел полностью. Не хватало только сноровки в поединке на длинных мечах. Был и особенный удар мечом, которому отец обучал сыновей, перед тем как те уходили на войну, но этого Андрий ещё не постиг. Нанести такой удар в славном бою с рыцарями и мечтал молодой, задорный юноша. И вот среди этих грёз на отяжелевшие веки опустилась дрёма, и потекли картины недалёкого прошлого— пребывания в Руде. Андрийке приснился красавец Змий Горыныч, потом, кто знает почему, Змий превратился в женщину. И предстала перед ним жена пана Кердеевича в дьявольской красе, привлекая к себе взгляды, пленяя сердца и закабаляя души, чтобы потом заставить мужа вонзить свой сыновний меч в лоно матери-родины. Опасна эта красота, нет сил освободиться от её страшных чар. Они затягивают людей, как буйный поток сухой лист, кружат голову, отнимают разум и уносят о дикий омут желаний, страстей и безумия.
Вскоре юноша проснулся в холодном поту от душивших его кошмаров. В помещении трактира, где они улеглись, было темно и спокойно. Рядом, тихо дыша, спал боярин, а в окне светились багряные отблески костров. Точно сказочное чудовище, глядело на него кровавое оконце, и под его взглядом Андрий снова уснул и проспал уже до самого утра.
С восходом солнца боярин разбудил слуг и велел седлать лошадей. Перекусив сыром и выпив
