В мастерских ближайших колхозов еще от довоенного времени остались цепи. Мы попросили отдать их нам. Они пригодятся для колес грузовиков. Водителям посоветовали иметь с собой лопаты, доски, бревна, которые можно было бы подкладывать на случай, если машина безнадежно застрянет в грязи.
— А сколько потребуется грузов на первые три дня операции? — поинтересовался я у начальника тыла.
Генерал достал записную книжку, прочел свои пометки и доложил:
— Авиабомб — четыреста пятьдесят семь тонн, снарядов — сто сорок шесть тысяч штук, патронов — четыреста двадцать четыре тысячи, горючего — в пределах трех — восьми заправок на каждый самолет.
В целом получалась внушительная цифра самых разнообразных грузов, которые надо было любыми путями доставить на аэродром.
Несколько дней мы ездили по тыловым частям, и я успел познакомиться со многими командирами, политработниками, интендантами, составил истинное представление о реальных возможностях батальонов, запросах и нуждах людей. Все это чрезвычайно пригодилось в разгар боевых действий.
Подготовительный период к предстоящей операции позволил мне также побывать во многих боевых соединениях и частях, познакомиться с их руководителями. А частей и соединений, входивших в 8–ю воздушную армию, было немало. Это 3–й истребительный Никопольский и
7–й штурмовой авиационные корпуса, включавшие в свой состав по три дивизии. Кроме того, были: 1–я гвардейская штурмовая Сталинградская Краснознаменная, 6–я гвардейская бомбардировочная Таганрогская, 2–я гвардейская бомбардировочная Сталинградская, 6–я гвардейская истребительная Донская авиационные дивизпи и ряд Других.
>Все они имели богатый боевой опыт и замечательные традиции. Чего стоил, к примеру, истребительный корпус, которым командовал генерал — майор авиации Евгений Яковлевич Савицкий! В его составе было много героев, слава о которых гремела по всему фронту.
О самом Евгении Яковлевиче я слышал немало лестного. Но не думал, что он так молод. И вот передо мной предстал стройный, порывистый в движениях генерал. Ему было трудно усидеть на месте, его неукротимая натура требовала постоянного движения. Савицкий был прирожденным истребителем, и летчики любили его, подражали ему во всем.
• Говорил он обычно резко, отрывистыми фразами, но никому не читал нравоучений. И я невольно тогда задумался: на чем зиждется сила его авторитета? Позже убедился — на личном примере мужества и героизма.
Савицкого трудно было застать в штабе. Целыми днями бывал он на аэродромах, но при этом не разменивался на мелочи, а всегда занимался главным, отчего в первую очередь зависел успех боя. В центре его внимания, разумеется, находились летчики. Он был требователен к ним, зато и горой стоял за них, не давал в обиду.
Сидим однажды в комнате Савицкого, разговариваем о текущих делах. Входит дежурный и докладывает:
— Звонили из армии: Машенкин вернулся.
— Алексей Машенкин, командир эскадрильи? — поднял брови Савицкий, и в глазах его мелькнули радостные огоньки. — Как же, как же, знаю, из 812–го.
— Он просится в свой полк, — продолжал докладывать дежурный, — а его не пускают. Говорят, без ручательства старших летать не разрешат.
— Кто говорит? — встрепенулся Савицкий. — Пригласите ко мне Онуфриенко.
Вошел Онуфриенко, и Савицкий сказал ему:
— Вернулся Машенкин. Знаете его?
Тот кивнул головой в знак согласия.
— Сейчас же оформите от моего имени ходатайство, чтобы Машенкипа направили в свой полк и допустили к полетам. Бумагу эту срочно пошлите в отдел кадров армии.
Когда мы снова остались наедине, генерал рассказал о вернувшемся летчике любопытную историю. Оказывается, Машенкина в свое время хотели судить за то, что он сбежал из запасного полка с маршевой частью майора Еремина на Северо — Кавказский фронт и там сражался.
— Я спросил прокурора, — продолжал рассказывать Савицкий, — за что летчика собираются судить? Ведь бежал?то он не с фронта, а на фронт. Словом, отстояли парня.
А в сентябре 1943 года в одном из боев немцы подожгли его самолет. Ждали возвращения Машенкина несколько дней. Не пришел. Решили, что погиб. А сегодня вот объявился.
На следующий день Машенкина доставили самолетом в штаб корпуса. Был он в ватнике, шапке — ушанке и рваных сапогах. Видать, нелегкая доля выпала этому человеку.
— Ну рассказывай, Машенкин, что произошло, — попросил его Савицкий.
— Подбили меня, я сильно обгорел. Очнулся в каком-то подвале. Потом куда?то повезли. Я попытался бежать, но гестаповцы поймали меня и отправили в лагерь. Оттуда сбежал к партизанам, а от них добрался сюда.
— Молодчина, — похвалил его генерал. — Отправляйся в свой полк, приведи себя в порядок, отдохни и снова летай на страх врагам. Распоряжение я уже дал.
Глаза летчика засветились от радости. Он хотел что?то сказать, но от волнения смутился, махнул рукой и поспешно вышел из комнаты.
— Другому, быть может, и не поверил бы. — Комкор встал, пружинисто прошелся по комнате. — А ему верю, потому что знаю его.
Машенкин продолжал воевать храбро, и всякие подозрения к нему отпали сами собой. Я понимал кадровиков, которые усомнились в порядочности Машенкина: под влиянием соответствующих указаний они проявляли к людям, побывавшим за линией фронта, особую настороженность. И порой ошибались.
30 сентября 1943 года эскадрилья Николая Левицкого вылетела на боевое задание в район реки Молочная. В воздухе ей встретилось около семидесяти вражеских истребителей и бомбардировщиков. Соотношение сил было не в нашу пользу. Однако советские летчики не дрогнули и смело рпнулись в атаку. Закрутилась гигантская карусель, озаряемая огненными трассами.
В составе эскадрильи был высокий и статный старший лейтенант Григорий Дольников. Он уже успел сбить два фашистских самолета, по у него кончились боеприпасы.
Что делать? Выходить из боя? Нет. У летчика осталась последняя возможность — таранить врага. И он, не раздумывая, направил свой истребитель на подвернувшийся фашистский бомбардировщик. Удар. Истребитель потерял управление. Загорелась кабина. С трудом отстегнув привязные ремни, раненый Григорий выбросился с парашютом. На некоторое время он потерял сознание, и шелковое полотнище накрыло его с головой.
Когда очнулся — на него навалилось несколько вражеских солдат. Григорий пытался вырваться, но получил сильный удар по голове. Скрутили парня — и на допрос в Каховку.
Он скрыл от эсэсовцев свою подлинную фамилию. Его посадили в карцер, допрашивали, били. Раненая нога опухла, и началась гангрена. Тяжелобольных отвезли в вознеоенскую больницу. Попал туда и Дольников. Операцию ему делали без наркоза, привязали к столу ремнями, а чтобы не кричал, воткнули в рот грязное полотенце.
Потом он немного поправился, стал ходить. Первая попытка совершить побег кончилась провалом. В чпсле других Григория повели на расстрел. Затем по. каким?то причинам расстрел отменили. Беглецов пять суток держали без пищи, а позже под конвоем направили в концлагерь. В деревне Мартыновна остановились на ночевку. И тут Григорию удалось убить часового и бежать. Вместе с ним скрылись в ночной тьме еще несколько летчиков. Местные жители спрятали их, переправили в партизанский отряд «Советская Родина», которым командовал партийный работник Владимир Шевченко.
А в апреле, в самый разгар Крымской операции, Григорий Дольников вернулся в родной полк. О своей нелегкой судьбе он рассказал мне. Меня поразила сила духа этого человека. Пройдя через тяжелейшие испытания, Дольников остался несгибаемым.
— Что вы дальше намерены делать? — спросил я в конце беседы.
— Как что? — удивился он. — Воевать.
И в этом ответе не было никакой бравады. Он рвался в бой потому, что больше жизни любил Родину.
