— Теперь я могу приказывать тебе, это мой первый и единственный шанс,?—?сказал он, помогая Галту улечься в откидывающемся кресле.?—?Лежи спокойно, расслабься и забудь обо всем... И ты тоже,?—?добавил он, повернувшись к Дэгни и указывая на кресло рядом с Галтом.
Колеса вертелись все быстрей, слегка подпрыгивая на рытвинах, как будто обретали большую легкость и целеустремленность вместе со скоростью. Когда толчки перестали ощущаться и внизу в темноте поплыли кроны деревьев, Галт молча наклонился и поцеловал руку Дэгни?—?он покидал мир, который оставался за окнами самолета, получив то единственное, что хотел у него отобрать.
Франциско достал дорожную аптечку и снимал с Реардэна рубашку, чтобы перевязать рану. Галт видел, как по плечу на грудь Реардэна стекает алая струйка.
— Спасибо, Хэнк,?—?сказал он. Реардэн улыбнулся:
— Я повторю твои же слова. Ты мне их сказал в день нашей первой встречи, помнишь? Я благодарил тебя, а ты сказал: «Не нужно говорить спасибо, я ведь сделал это ради себя».
— А я повторю,?—?сказал Галт,?—?то, что ты мне тогда ответил: «Вот за это и спасибо».
Дэгни видела, что взгляд, которым они обменялись, выразил больше, чем любые слова, даже больше, чем рукопожатие. Реардэн заметил, что она на них смотрит, и слегка прищурился, словно улыбаясь в знак одобрения, словно повторяя то, что сказал ей в своей короткой записке из долины.
Внезапно они услышали голос Даннешильда, который громко и бурно говорил, ни к кому из них. не обращаясь. Они поняли, что он разговаривает по рации:
— Да, все целы и невредимы... Нет, с ним все в порядке, лишь небольшая слабость; он отдыхает... Нет, ранений нет... Да, мы все здесь. Хэнка Реардэна ранили, но...?—?он обернулся,?—?он мне сейчас улыбается... Потери? Да, мы там на несколько минут потеряли самообладание, но теперь все в порядке... Не пытайтесь обогнать меня. В Долине Галта я приземлюсь первым и помогу Кей в ресторане, мы успеем приготовить завтрак.
— Кто-нибудь из посторонних может его услышать??—?спросила Дэгни.
— Нет,?—?ответил Франциско,?—?они не могут подключиться к этому диапазону.
— И с кем же он разговаривает??—?спросил Галт.
Примерно с половиной мужского населения долины,?—?ответил Франциско,?—?со всеми, кому хватило места в самолетах. Они летят за нами. А ты думал, они будут сидеть дома и не попробуют вызволить тебя из лап бандитов? Мы были готовы к открытому вооруженному нападению на институт или даже на «Вэйн- Фолкленд», если понадобится. Но мы понимали, что рискуем потерять тебя; они убили бы тебя, если бы поняли, что проиграли. Поэтому мы решили сначала попытаться вчетвером. Если бы мы потерпели неудачу, начался бы открытый штурм. Они ждали в полумиле. Наши люди стояли на постах в зарослях. Они видели, как мы вошли, и связались с остальными. Ими командовал Эллис Вайет. Кстати, он на твоем самолете. Мы не смогли добраться до Нью-Гэмпшира одновременно с доктором Феррисом, потому что, в отличие от нас, он мог пользоваться открытыми аэропортами. Кстати, скоро уже не сможет.
— Да,?—?подтвердил Галт,?—?не сможет.
— Это было единственным препятствием. Остальное оказалось просто. Я тебе потом расскажу подробней. В любом случае, для того чтобы разбить их гарнизон, нас четверых оказалось достаточно.
— Когда-нибудь,?—?сказал Даннешильд, на секунду оборачиваясь к ним,?—?лет этак через сто, сторонники силы, явные или тайные, уверенные, что управлять теми, кто лучше их, можно только с помощью насилия, поймут, что происходит, когда грубой силе противостоят сила и разум.
— Они это уже поняли,?—?сказал Галт.?—?Разве не этому ты их учишь двенадцать лет?
— Я? Да. Но учебный семестр окончился. Сегодня я в последний раз совершил насилие. Это было моим вознаграждением за двенадцать лет. Мои люди уже строят в долине дома. Мой корабль спрятан в надежном месте, его никому не найти. Там он и будет стоять, пока я не смогу продать его кому-нибудь, кто найдет ему лучшее применение. Его переоборудуют в трансконтинентальный пассажирский лайнер?—? великолепный, хотя и небольшой. Я же начну давать другие уроки. Думаю, мне придется пройтись по трудам того, кто был первым учителем нашего учителя.
Реардэн усмехнулся:
— Хотелось бы мне присутствовать на твоей первой лекции по философии в университете. Хотелось бы посмотреть, удастся ли твоим студентам не отвлекаться от этой лекции и как ты будешь отвечать на вопросы, не имеющие никакого отношения к теме. Не удивлюсь, если твои студенты захотят задать их тебе, и не смогу их за это упрекнуть.
— Я скажу им, что ответ на все вопросы в самом предмете.
Внизу, на земле, почти не было огней. Земля под ними лежала сплошным черным покрывалом, лишь кое-где в окнах административных зданий мерцал свет. Иногда можно было заметить дрожащий огонек свечи в окне какого-то расточительного хозяина. Большинство сельских жителей давно жили, как их деды, когда искусственный свет считался непозволительной роскошью и с заходом солнца жизнь в деревнях замирала. Города напоминали оставленные приливом лужицы: в некоторых окнах еще сияли капельки драгоценного электричества, но постепенно и они исчезали, поглощенные все надвигающейся пустыней норм, квот, контроля и правил экономии энергии.
Но вот вдали показался Нью-Йорк, бывший когда-то источником этого прилива. Он все еще ярко освещал небо, бросая вызов первобытной тьме, словно из последних сил простирая руки к летевшему над ним самолету в мольбе о помощи. Все невольно выпрямились, словно отдавая дань уважения у смертного одра того, что когда-то было величием.
Сверху они наблюдали за последними конвульсиями города: огни машин, метавшихся по улицам, словно загнанные в тупик, неистово ищущие выход животные; запруженные транспортом мосты; подъезды к мостам походили на гроздья огней?—?автомобильные пробки намертво блокировали движение; в самолете был слышен даже отдаленный отчаянный вой сирен.
Известие о том, что главная магистраль материка разорвана, захлестнуло город; люди выбегали из контор, в панике пытаясь выехать из Нью-Йорка, ища спасения там, где все дороги были отрезаны и спастись было невозможно.
Самолет уже летел над самыми небоскребами, как вдруг город словно вздрогнул, казалось, земля расступилась и поглотила его. Город исчез с лица земли. Лишь спустя мгновение они поняли, что паника достигла электростанций и огни Нью-Йорка потухли.
Дэгни в изумлении вздрогнула.
— Не смотри!?—?резко приказал Галт.
Она подняла на него глаза. Его лицо было суровым, как всегда, когда он смотрел в лицо фактам.
Она вспомнила то, о чем как-то рассказал ей Франциско: «Он ушел из „Твентис сенчури“. Жил на чердаке в трущобе. Однажды он подошел к окну и показал на небоскребы ночью. Он сказал, что нам придется погасить огни мира и, когда увидим потускневшие огни Нью-Йорка, мы поймем, что наше дело сделано».
Она вспомнила это, заметив, как молча переглянулись эти трое?—?Джон Галт, Франциско Д'Анкония и Рагнар Даннешильд.
Она взглянула на Реардэна; он смотрел не вниз, а вперед. Так же, вспомнила она, как он смотрел на нетронутую целину: в его глазах было будущее, он оценивал, что можно сделать.
Глядя на простирающуюся впереди пустоту, она вспомнила, как однажды, кружа над Эфтонским аэропортом, видела поднимающийся с темной земли серебристый самолет, подобный птице Феникс. Она понимала, что теперь в их самолете было все, что осталось от Нью-Йорка.
Она снова посмотрела вперед. Земля будет безлюдна, так же безлюдна, как пространство, в котором беспрепятственно прокладывал себе дорогу их самолет,?—?пуста и свободна. Она знала, что чувствовал Нэт Таггарт, когда начинал, и теперь у нее впервые возникло такое же чувство: она осознала, что перед ней пустота и на этом пустом месте нужно построить новый материк.
Перед ее глазами пронеслось все ее прошлое, борьба, через которую она прошла, и она особенно ясно почувствовала вдохновение, охватившее ее в эту минуту. Она улыбалась?—?про себя она повторяла слова, которыми оценивала прошлое и навсегда прощалась с ним. Это были мужественные, гордые и самоотверженные слова, непонятные большинству, слова из языка деловых людей: «Цена не имеет значения».
Она не изумилась и не взволновалась, когда увидела внизу, в темноте, тонкую ниточку огней,
