Этих людей в официальных выступлениях называли «прогрессивными бизнесменами нашего динамичного века», а народ окрестил блатмейстерами. Этот вид разделялся на множество подвидов, представлявших транспортный блат, стальной блат, нефтяной блат, сельскохозяйственный блат, профсоюзный и судебный блат. Они росли, как поганки, эти «динамичные новые американцы»; они сновали по всей стране, тогда как другие не имели такой возможности, они были деятельны и беспринципны, энергичны и неразборчивы, но своей деятельностью и энергичностью они смахивали на стервятников, питающихся падалью.
Дэгни знала, кто и как наживается на «трансблате». Каффи Мейгс продавал все, что только мог продать без риска быть схваченным за руку,?—?подвижной состав и локомотивы, поезда и маршруты, оборудование и материалы. Ловко маскируясь, он продавал рельсы в Гватемалу, где строили железную дорогу, и в Канаду, где прокладывали трамвайные пути; он продал медный провод на фабрику музыкальных автоматов, а шпалы?—?зимнему санаторию на дрова.
Какая разница, думала Дэгни, глядя на карту, разные виды червей предпочитают разные части трупа и принимаются за дело каждый в своей очередности?—?сначала одни, потом другие. Результат один: от живой плоти остается лишь бездушный скелет, остальным набили свою утробу черви. Можно ли разделить зло, причиненное людям доброхотами, и зло, совершенное явными злодеями? Можно ли четко разграничить случаи хищений, к которым преступников подтолкнули проповедники милосердия, и те, на которые их навел пример неправедно разбогатевших? Стоит ли усматривать разницу между случаями, когда обрекают на голод одних, чтобы лишнюю неделю прокормить, а потом все равно обречь на смерть других, и случаями, когда воры просто добывают себе денег на новые яхты?
Велика ли разница? Одно сходно с другим по природе и духу; и те и другие ощущали потребность и сочли, что потребность дает право на собственность; и в том, и в другом случае действовали в строжайшем соответствии с одним и тем же моральным кодексом. В обоих случаях допускалось?—?и достигалось?—? истребление человека. Невозможно было отличить людоедов от их жертв. Городки, в которых как должное принимали одежду и топливо, отобранные у их соседей на востоке, через неделю оказывались без зерна, отобранного у них, чтобы накормить западных соседей. Так осуществлялась и доводилась до совершенства вековая мечта: люди стали служить потребности как верховному правителю, считаться в первую очередь с ней, видеть в ней критерий ценности, всеобщую, изначальную, универсальную меру, более священную, чем право на жизнь.
Людей загнали в клетку, где каждый кричал, что человек человеку?—?друг, товарищ и брат, что каждый должен радеть ближнему и опекать его, а между тем каждый пожирал соседа и сам становился жертвой если не своего соседа, то его брата; каждый провозглашал право незаслуженно пользоваться чужим трудом и удивлялся, что кто-то сдирает шкуру с него самого; каждый пожирал сам себя и в ужасе вопил, что какая- то непостижимая злая сила губит мир.
«На что же им теперь жаловаться??—?звучал в памяти Дэгни голос Хью Экстона.?—?На то, что вселенная иррациональна? Но иррациональна ли она?»
Она сидела и смотрела на карту бесстрастным и серьезным взглядом, как будто, когда видишь несокрушимую силу логики, невозможны никакие чувства, кроме уважения. В хаосе гибнущего материка она видела математически точное воплощение идей, которые разделяли люди. Сначала они отказывались понять, что именно этого и хотели, им не хотелось видеть, что в их силах желать, но не в их силах искажать реальность, и они в точности осуществили свои желания, до последней буквы, до последней окровавленной запятой.
О чем они думают сейчас, ревнители потребности и сострадания??—?думала она. На что рассчитывают? Те, кто в свое время гундосил: «Я не хочу уничтожать богатых, я только хочу отнять у них избыток, чтобы помочь бедным, совсем немного, они и не заметят!» Позднее они требовали: «Магнатов надо хорошенько прижать, ничего с ними не сделается, они награбили столько, что им хватит на три поколения». Затем они яростно ревели: «Почему мы должны голодать, когда у богачей запасов на целый год?» А теперь они уже вопят: «Почему мы должны умирать от голода, когда у некоторых запасов на целую неделю?» На что они рассчитывают??—?спрашивала себя Дэгни.
— Ты должна что-нибудь сделать!?—?завопил Джеймс Таггарт.
Она резко повернулась к нему:
— Я?
— Это твое дело, твоя обязанность, твой долг!
— Что именно?
— Действовать... что-то делать.
— Что именно?
— Откуда я знаю? Это по твоей части. Ты деловой человек.
Она взглянула на него. Последнее его утверждение было до странности точным, но неуместным, почти бессмысленным. Она поднялась.
— Это все, Джим?
— Нет! Нет! Надо обсудить!
— Начинай.
— Но ты же ничего не сказала.
— Ты тоже.
— Но... я хочу сказать, надо решить практические задачи, которые... Например, что случилось с той партией рельсов, которую мы отправили в Питтсбург и которая там исчезла со склада?
— Каффи Мейгс украл их и продал.
— Ты можешь это доказать??—?мгновенно ощетинился он.
— Разве заботами твоих друзей еще остались какие-то средства, методы, правила и орудия доказательства?
— Тогда нечего и заявлять, все это только предположения, а нужно иметь дело с фактами. Мы должны оперировать фактами сегодняшнего дня... Я хочу сказать, надо быть реалистами и найти практические средства защиты наших поставок в существующих условиях, исходя из реальных фактов, а не предположений, которые...
Она рассмеялась. Вот форма, которую принимает бесформенное, подумала она, вот метод его аморфного сознания: он хочет, чтобы она защитила его от Каффи Мейгса, как будто того и не существовало, бороться со злом, не признавая его реальности, одолеть его, не мешая ему играть в свои игры.
— Что это тебя так развеселило??—?сердито буркнул он.
— Ты знаешь что.
— Не пойму, что с тобой! Не пойму, что с тобой произошло... за последние два месяца, после того как ты вернулась... С тобой стало невозможно работать!
— Отчего же, Джим? Последние два месяца я с тобой не спорю.
— Вот именно!?—?Он спохватился, но слишком поздно, она уже насмешливо улыбалась.?—?В общем, мне хотелось посовещаться, хотелось узнать, что ты думаешь о ситуации...
— Ты знаешь, что я о ней думаю.
— Но ты и слова не вымолвила!
— Все что надо я сказала три года назад. Я говорила тебе, куда приведет твой курс. Так и случилось.
— Ну, опять ты за свое! Какой прок от теоретизирования? Сейчас есть сейчас, а не три года назад. Мы имеем дело с настоящим, а не с прошлым. Может быть, дела обстояли бы иначе, если бы мы прислушались к твоему мнению, может быть, но дело в том, что оно не было принято во внимание, а теперь нам надо разобраться с тем, что есть, с реальностью нынешнего момента. С тем, что есть сегодня!
— Хорошо, разбирайся.
— Что ты сказала?
— Разбирайся с тем, что есть. Я буду просто выполнять твои распоряжения.
— Это нечестно! Мне нужно, чтобы ты высказала свое мнение...
— Тебе нужно, чтобы я тебя успокоила, Джим. Так вот?—?этого ты не получишь.
— Что ты говоришь?
