Подтягивались к началу развода и два ленивых дембеля из оркестра – бляхи ремней ниже пупа, сапоги всмятку, фуражки в «залом». Один из них, длинный, с красной прыщавой мордочкой «вооружен» был барабаном-дробовиком, болтавшимся у него на боку. Его коллеге, кривоногому коротышке, достался большой полковой барабан, видно, в свое время опоздал к раздаче инструментов. Из-за этого барабана его почти не было видно. Зато и колотушкой он бил гораздо реже, чем его напарник «трещал» на дробовике. В общем, у каждого была своя особенность непыльной дембельской службы. Когда в начале плаца появлялся дежурный, барабанщики исправно молотили «Походный марш». Помдеж по караулу докладывал о готовности караула, а дежурный затем проверял, осматривал выстроившихся караульных… В общем, все происходило в соответствии с книгой «Устав гарнизонной и караульной службы». Потом звучала команда: «Караул – равняйсь! Смирно! Оркестр, бей сбор!» Вот так ежедневно отбарабанивали сигналисты- барабанщики две «мелодии» и ждали свой дембель.
Но однажды этому «музыкальному оформлению» развода караула пришел драматический конец. В тот день Влад Родин, сержант-третьекурсник упомянутого военного училища, в качестве помощника начальника караула заступал на службу вместе со своей группой. Все было как обычно, включая двух ленивых дембелей из училищного оркестра. Их штатного командира роты капитана Валерия Макарова назначили дежурным по караулу. Погода стояла весенняя, начало мая, все цвело и благоухало. Хитом сезона в гарнизоне стал афоризм: «Пришла весна. А я – курсант».
Училищный забор представлял собой обычную двухметровую ограду, какие устанавливают для городских парков или домов отдыха. И сквозь решетку церемонии развода караулов часто наблюдали юные студентки, возвращающиеся после лекций, старшеклассницы и курсистки различных ПТУ. Особо разбитные махали ладошками и даже покрикивали: «Эй, мальчики!» Вообще, Высшее военное училище котировалось среди девушек, и попасть на вечер танцев (это называлось «вечер отдыха»), получив, естественно, приглашение, было весьма престижно… Также любили смотреть на заступавших на службу курсантов и военные пенсионеры. После этого они степенно переходили дорогу и спускались по широкой лестнице вниз, чтобы выпить кружку замечательного пива в примыкавшем к училищу парке.
Яркое солнце било в глаза, курсанты щурились, а капитан Макаров, стоявший к солнцу спиной, имел преимущество в выискивании недостатков. У него было прозвище Лупатый, из-за выпуклых, как у зайца, глаз, позволявших видеть пространство на 180°.
Но в тот день, час и минуту он слишком увлекся вздрючкой нерадивых курсантов. Как правило, таких находилось не меньше двух-трех. На этот раз от бдительного ока Макарова не укрылись несвежий подворотничок курсанта Купчикова и две непришитые золоченые пуговицы куртки курсанта Шлепкина. Они вроде бы были на месте, но этот «фокус» ротный, конечно, знал. Пуговицы пришпиливались с оборотной стороны через ушко спичками.
– Родин, ко мне! – рявкнул Макаров. – Почему караул не подготовлен к службе? Вы проверяли готовность курсантов?
Родин, естественно, ответил «так точно», про себя подумав, скорей бы уехать на сборы команды биатлонистов военного округа, за коорую он выступал и всерьез претендовал на призовые места.
– Вы только посмотрите на этих разгильдяев! – Макаров потряс ворот Купчикова, отчего его голова на худой шее закачалась, как у вздернутого в петле. – Этим подворотничком только сапоги чистить! – Затем подошел к Шлепкину и рванул куртку, оголив сероватого цвета майку. – А этот кудесник! Ты еще на мотне спички повставляй! Родин, найдите ему время пришить пуговицы. И чтоб в списках увольняемых я их не видел!
– Есть! – коротко ответил Родин.
В армейской системе у командиров в той же степени допустимо малое количество слов в общении с начальниками, сколь много их при общении с подчиненными. «Отвязываются» при смене вектора. Впрочем, Родину всегда претило «воспитательное словоблудие». Кроме биатлона, у него было одно увлечение, которому он отдавал все свободное время, – изучение, помимо программного английского, еще и французского языка…
Похвалы Макарова удосужился лишь курсант Швыдкий. У него было все предельно ясно и предельно по уставу: от кончиков остреньких ушей, подбритых височков, прямых, с незаметными вставочками, погон, сверкающей бляхи до сияющих, как черные зеркала, сапог. Даже обычные анодированные «золотые» пуговицы блестели лучше, чем у других курсантов. «У курсанта выходной, пуговицы в ряд…»
И, разумеется, он наизусть знал главы УГиКС, учился на отлично, не курил и не пил, как другие курсанты, дешевую бормотуху.
Расправы Макарова обреченно ждал и разжалованный в рядовые за организацию распития спиртных напитков с подчиненными бывший сержант Витя Гондусов. Он недавно женился на селянской хохлушке и быстро растолстел на домашних харчах. Женатиков отпускали, при
До того, как Гондусова разжаловали в простые курсанты и сняли с должности командира группы, он искренне и во всеуслышание говорил, что капитан Макаров для него – образец армейского офицера. Теперь «образец офицера» неумолимо приближался к левому флангу, где и ожидал своей участи Витя Гондусов. Справедливости ради надо сказать, что Макаров действительно производил блестящее впечатление. Он будто сошел и с наставлений по строевой подготовке, и с плакатов с образцами форменной одежды военнослужащих. Несомненным его качеством было умение с изяществом и блеском вздрючить, размазать за провинность курсанта, прицепить клейкое, под угодливые смешки курсантиков, прозвище. И все это сейчас ожидал разжалованный сержант.
Макаров глянул на громадные, мышиного цвета, смятые в гармошку сапоги, больше похожие на два стоящих торчком баяна, и побагровел…
– Гондусов, это что?!!
Никто в училище не обратил внимания, как тихо и беспрепятственно проехала на территорию сверкающая никелем черная «Волга» с антеннами на крыше и остановилась в начале плаца. И только звук захлопнувшейся дверцы привлек общее внимание. Макаров глянул – и обомлел. Ему одновременно показалось, что все это происходит не с ним, не сейчас, будто в чужом сне, и еще он остро пожалел, что выбрал стезю военного…
Из машины вышел и направлялся прямо на Макарова сам командующий войсками военного округа. Статного роста, жесткие усики, изящные цейссовские очки, барственная походка и, конечно, приводящие в трепет младший начсостав шитые звезды на погонах и красные лампасы…
«Господи, что же делать? Да по уставу, черт возьми… Где этот начальник училища, за него, что ли, буду отдуваться?..» – нервно и зло подумал Макаров.
Но хотя голос и дал «петуха», по строевой у Макарова всегда было «отлично».
– Караул – равняйсь! Смирно! – сипло выкрикнул он. – Равнение – на-ле-во!
Оцепеневшие сигналисты-барабанщики запоздало и вразнобой врубили «Походный марш». Положен был «Встречный», но для барабанной партии его почему-то не сочинили и в соответствии с УГиКС исполняли «Походный».
Макаров от души врубил по плацу строевым к генералу. Командующий небрежно махнул: «Вольно!» Макаров повторил команду, не зная, какого поворота событий ожидать. А тут уже, слава Богу, почти вприпрыжку бежал начальник училища генерал Бухарин. Последнее время он втихую выпивал в рабочее время, о чем знали все в училище. Приложившись к бутылочке, генерал любил проводить воспитательные инструктажи курсантов, построенных для увольнения в город, причем делал это, высунувшись из окна
