- Вот именно.
- Я так и сказал Беттике: ждите, через месяц я приеду с обручальными кольцами.
Кёвеш захохотал:
- Дальше, дальше! Говори дальше!
В эту минуту «тарый Гоор снова появился на ступеньках террасы. На этот раз с толстой, изрядно потрепанной черной книгой в руках, собираясь, видимо, либо учинить драку, либо прочитать проповедь нечестивцам.
Кёвеш, сидевший к двери спиной, его не заметил. Но хозяйка дома предостерегающе подняла руку:
- Только не сейчас, отец, не сейчас! Вняв жесту супруги, Гоор удалился.
- Ну, так что же вышло с кольцами? Продолжай!
- Ровно через месяц являюсь с кольцами: все, как обещал.
Более забавной истории Кёвеш не помнил за всю свою жизнь. Он буквально захлебывался от смеха.
- Приехал я, значит, и вижу: Беттики нет, а ее мать явно ко мне охладела.
- Только мать?
- Руди, прошу без оскорблений!
- Каких оскорблений? Ты спятил?
- Извини, пожалуйста, но я тогда был молод. И уж поверь мне, даже красив.
Это было для Кёвеша уже сверх всяких сил. Он прыснул, едва не захлебнувшись вином.
В эту минуту дверь в кухню отворилась и вошла Юлишка с детьми. Кроткое лицо ее было бледно, обе руки лежали на головках сыновей, а третий, поменьше, цеплялся за ее юбку.
Кёвеш, немного оторопев, поднялся и, отвесив поклон, долго стоял, прежде чем сесть на свое место.
- Здравствуйте, сударыня.
Юлишка ответила кивком головы. Когда наступившая пауза слишком уж затянулась, она жестом указала на блюдо с домашним печеньем, от которого еще поднимался легкий пар.
- Прошу вас, угощайтесь.
От этого «прошу вас», несомненно, означавшего множественное число, Гудулич пришел, наконец, в себя.
- Юлишка! Моя Юлишка!
- Погоди, ты не окончил своего рассказа. Так что же было потом? - спросила она.
Вопрос был задан ледяным тоном, в нем чувствовалась глубокая обида.
Кёвеш решил прийти на помощь Гудуличу:
- Поверьте мне, Юлишка, ваш Геза хороший человек. Семья у него всегда стояла на первом месте, и любит он ее превыше всего. Прошло уже лет пятнадцать, не меньше, а я и сейчас помню, с каким восторгом он мне рассказывал о своей невесте Юлишке. Наверное, это были вы…
Юлишка с недоверием покачала головой.
- Да-да, можете мне поверить. Однажды его послали на соседний хутор чинить сбрую, а он пробрался к вам и предложил руку и сердце. А вы будто бы ему ответили, что об этом и речи не может быть. Вы сказали: «Моя матушка ни за что не согласится, если узнает, что ты подкидыш».
- Мы с ним не были тогда на «ты».
- Хорошо, пусть так. Но из этого вышло вот что - это-то я уж отлична помню,- Геза подал мне рапорт с просьбой дать ему отпуск, чтобы он смог найти своего отца. Ведь тот, у кого есть отец, уже не подкидыш, не так ли?
- Я извел своих сводных сестер (позже я познакомился с семьей матери), выспрашивая,- подхватил Геза,- не упоминал ли кто-нибудь в их семье подходящего имени, особенно мама. И старшая вспомнила - да, слышала она такое имя, Кёрбер или Кернер. Говорили, будто он эмигрировал в Америку, а их отец и слышать о нем не хотел. Но они не получили из Америки ни одного письма, а однажды их отец рявкнул: «Даже видеть его не хочу!» И всякий раз, когда мама произносила это имя, она садилась к роялю и играла что-то грустное. Узнав об этом, я сделал вывод, что никуда он не уехал, а живет
здесь, где-то поблизости.- Гудулич отпил глоток и продолжал: - Если писем из Америки нет, значит, моего отца надо искать здесь, в Венгрии,- именно к такому заключению я пришел. 13 то время я служил в милиции, и мне нетрудно было узнать, кто из Кёрберов или Кернеров изменял свои фамилии на венгерские в тот год, когда я родился. Я наткнулся на некоего Комлоши, техника по специальности,- что тоже более или менее соответствовало моей версии,- который с согласия министра внутренних дел принял эту фамилию вскоре после моего появления на свет. Я поехал по адресу. Он жил в собственном домике с женой и двумя детьми. Узнав час, когда он приходит с работы, я стал ждать его на улице. Мне не хотелось портить ему семейную жизнь. Я только хотел сказать ему, что, кроме признания отцовства, мне ничего от него не надо. Одним словом, в тот момент, когда я тронул его за
плечо и произнес: «Простите, я разыскиваю своего отца, и у меня есть относительно вас веские доказательства»,- я был взволнован гораздо больше, чем он. В ту пору я был
младшим лейтенантом милиции, знаки различия блестели на моем жителе. Комлоши смутился. «Вот что, дружище,- сказал он,- давайте зайдем в кафе и выпьем по чашечке кофе». Мы сели, и я кратко изложил следующее: в двадцать первом году на главном почтамте работала девушка по имени Ил она Гудулич, блондинка. Я показал ее фотографии, сделанные в двадцать первом году.
Женщины прислушивались уже с интересом и начали улыбаться. Особенно после того, как хозяйка потихоньку выпроводила во двор троих юных наследников Гудулича.
- Должен признаться, что господин Комлоши разглядывал эти фотографии весьма спокойно, хотя и с некоторым раздумьем. С меня же пот лил ручьями. Что, если это он, мой отец, сидит рядом со мной? «Если бы я увидел эту даму в натуре, может быть, и узнал бы ее. Но вот так, по фотографиям, ничего вспомнить не могу. Вы говорите, она работала на почтамте? Гм, гм». При прощании я стал рядом с ним. Он был намного выше меня. А поскольку мама тоже была выше, я распрощался с Комлоши. Хотя что-то меня к нему влекло, и даже очень. Он сказал, что очень сожалеет, если не оправдал моих надежд. С того дня я не продвинулся вперед ни на шаг. Моя мать по-прежнему не желает говорить о тех далеких временах. Ее муженька убедили, что я ее племянник, и он верит. Но девочкам, моим сестрам, когда каждой исполняется восемнадцать лет, я по очереди сообщаю эту семейную тайну:
- Постой, а где же твои мальчишки? - спросил Кёвеш.
- Играют во дворе, чтобы вам не мешать,- тихо произнесла жена Гудулича.
Настала очередь помолчать и Кёвешу. Он был доволен: супруги помирились, значит, не напрасно он провел тут столько времени.
- Ты давно не говорил так хорошо, Геза,- сказала тетушка Гоор.
23
-
Оставив детей на ярмарке, Анна быстрым шагом направилась к дому Гооров. Увидеться с Гудуличем было крайне необходимо.
Бютёк, в шутовском ликовании потирая руки, следовал за ней на некотором расстоянии.
На террасе у Гооров майору Кёвешу, судя по всему, удалось осуществить свои мирные замыслы.
Юлишку, мятежную супругу Гезы Гудулича, он более или менее убедил в том, что Геза сейчас и во все времена любил и обожал только ее одну.
- Помню, когда мы служили вместе… Гезушка, в котором году это было?.. Я столько выпил, что позабыл все годы и цифры…
- В сорок шестом, Руди… Гм, что это упало на крышу?
По густой кровле из дикого винограда действительно что-то стукнуло.
Руди вздохнул и продолжал:
- Нет, вы послушайте меня, милая Юлишка, как это было!
- Не верю я вам, мужчинам. Все вы хороши!
- Дорогая, у вас неправильные понятия! Ваш Геза всегда любил только вас одну. Больше того, обожал. Как сейчас помню, был у нас с ним один разговор. И вот этот парень, рыдая на моем плече, заявил, что самым большим ударом в его жизни был ответ одной девушки, когда он предложил ей стать его женой: «Моя матушка никогда не отдаст меня человеку, у которого нет своей земли».- «Ну а твой отец?» - спросил он. «Отец у меня
верующий, его земные дела не интересуют!»
Это воспоминание произвело на Юлишку неожиданно сильное впечатление. А тетушка Гоор, посмеиваясь, досказала конец этой истории, который, впрочем, был майору уже известен:
- А когда война кончилась, я сказала: хорошо, пусть Геза будет моим зятем. Но мой муж категорически заявил: «Безбожнику-коммунисту я свою дочь не отдам!»
Теперь смеялась уже и Юлишка. В дверях вновь появился старый Гоор. Он был в черном парадном костюме, в шляпе, с Библией в руках.
- Вот смотрите! В сей книге точно сказано, кто может быть предан земле по христианскому обряду!
- Оставь ты эти заботы, отец. Напоил бы лучше скотину.
- Ну уж нет! - воспротивился Кёвеш.- Мы вас, дядюшка Гоор, не отпустим отсюда до тех пор, пока вы не освятите вино, которое мы пьем.
Перед таким соблазном старик, разумеется, не устоял. Ведь его просили освятить языческий напиток, а освятив вино, можно превратить его в питье, приемлемое не только для гостей, но и для хозяев тоже.
