«Наверное, — подумал Теннисон, — размеры у них могут быть разные». Но те, что стояли к нему поближе, казались совершенно одинаковыми.
Передняя поверхность кубоида, к которому он подошел поближе, была бордового цвета, на ней были изображены уравнения преимущественно оранжевые, но кое-где вкраплялись красный, желтый, зеленый цвета. Он попытался решить в уме самое длинное уравнение, но оказалось, что значки, которыми оно было написано, Теннисону незнакомы.
Тот кубоид, по которому Теннисон определил ширину, был ярко-розовым, уравнения на нем — зеленые, а сзади него стоял еще один, пепельно-серый в рыжих крапинках. Уравнения на нем были лимонно-желтые, а графики — сиреневые. Этот кубоид выглядел забавно, казался «веселее» остальных.
Пока Теннисон приближался к кубоидам, с их стороны никакой реакции не последовало, они оставались неподвижными.
Только сейчас Теннисон обнаружил, что в этом мире совершенно нет звуков. Это был мир безмолвия. «Так вот почему я здесь не в своей тарелке, — понял Теннисон, — Ведь я так привык к тому, что меня всю жизнь сопровождают звуки — хоть какие-нибудь. Даже когда лежишь в блаженной тишине, нет-нет да и раздастся какой-нибудь звук — то скрипнет рассохшаяся половица, то легкий ветерок пошевелит листву за окном, то муха зажужжит от обиды, ударившись в оконное стекло…» Здесь же не было ничего, полное беззвучие.
Он отважился еще ближе подойти к бордовому кубоиду. Было интересно идти, не производя никаких звуков. Подойдя к кубоиду вплотную, Теннисон, сам толком не понимая, что делает, вытянул руку и коснулся поверхности кубоида указательным пальцем — осторожно, готовый в любое мгновение отдернуть руку, словно кубоид мог оказаться горячим или был способен укусить за палец. Ничего не произошло. На ощупь кубоид оказался гладким, не теплым и не холодным. Осмелев, Теннисон коснулся его всей ладонью. Ладонь плотно прижалась к кубоиду, и Теннисон с удивлением ощутил, что он прогнулся под рукой. Казалось, что он положил руку на желе или холодец.
На поверхности кубоида произошло какое-то движение, и Теннисон в испуге отпрянул. Он увидел, как задвигались уравнения, зашевелились графики — сначала медленно, лениво, потом все быстрее и быстрее. Вскоре за мельканием уравнений и графиков уже невозможно было уследить: они растворялись, исчезали, вливались одно в другое, возникали новые комбинации значков и тут же исчезали, следом возникали следующие, совсем другие.
«Он, этот не знаю кто, говорит со мной, — понял Теннисон. — Да, пытается говорить, хочет перебросить мостик через пропасть, разделяющую нас!»
Теннисон как зачарованный смотрел на кубоид, пытаясь уловить смысл причудливой пляски значков и их комбинаций. Временами ему казалось — вот он, смысл, я все понял, но стоило уравнению немного измениться — и только что обретенное понимание рассеивалось, пропадало, словно его и не было, будто он что-то написал мелом на доске, а кто-то безжалостно стер написанное.
Не отрывая взгляда от обращенной к нему поверхности бордового кубоида, краем глаза он заметил сбоку какое-то движение и резко отступил в сторону. Но бежать оказалось некуда и спрятаться негде. К нему приближались другие кубоиды. Они постепенно смыкались в плотное кольцо, отрезая Теннисону пути к отступлению. На поверхностях кубоидов, обращенных к Теннисону, двигались, прыгали, перемещались графики и уравнения. Зрелище было не для слабонервных: не было слышно ни единого звука, а Теннисону казалось, что они хором кричат на него.
Подходили все новые и новые кубоиды, и некоторые из них, желая получше разглядеть пришельца, взбирались сверху на своих собратьев. Вновь прибывшие лезли еще выше — казалось, какой-то невидимый каменщик-великан громоздил стену из неподъемных блоков и окружал ею Теннисона. Кольцо смыкалось все плотнее, и у Теннисона закружилась голова от непрерывной смены цветов и пляски значков в графиках и уравнениях. Теперь ему казалось, что они уже не с ним разговаривают, а собрались на какое-то сверхважное совещание и решают срочный вопрос. Уравнения усложнялись немыслимо, графики извивались, вертелись, перекручивались.
Кубоиды стояли вокруг Теннисона плотной, нерушимой стеной, и вдруг неожиданно стена рухнула прямо на Теннисона! Он в страхе закричал — но пока она падала, страх сменился удивлением, казалось, он погружается в бездну. Теннисон не ушибся, не поранился. Целый и невредимый, он стоял в куче упавших кубоидов. В какой-то момент он испугался, что может утонуть в них, что его засосет, затянет, разотрет в порошок, что ему не хватит воздуха. Он живо представил, как его рот и горло заполнит липкое, вязкое желе, как оно попадет ему в легкие…
Но ничего не произошло. Он погрузился в непонятное пространство, но никакого неудобства не ощутил. Он попытался вынырнуть, чтобы вдохнуть, но вскоре понял, что не утонет и воздух ему не нужен. Кубоиды поддерживали его со всех сторон, и ему нечего было бояться. Они не говорили ему этого, но он почему-то это знал. Наверное, эта мысль каким-то непостижимым образом вошла в него.
Кубоиды двигались вокруг, некоторые проходили сквозь него, оставаясь внутри него на некоторое время. Ему стало казаться, что он сам стал кубоидом. Он чувствовал, как внутри него циркулируют графики и уравнения, как они обнимают его, проплывая рядом. Некоторые из них соединились вместе и построили для него странный, немыслимой конструкции… дом! Теннисон скользнул в свой дом, не понимая, что он, но совершенно удовлетворенный своим новым состоянием.
Глава 35
Компания Слушателей собралась за кофе.
— Что слышно про Мэри? — спросила Энн Гатри.
— Да ничего, — ответил Джеймс Генри, — Либо никто не знает, либо знают, да не говорят.
— И никто ее не навещал? — спросила Энн.
— Я заходил к ней, — сообщил Герб Квинн. — Меня впустили на минутку. Но она спала.
— Наверное, ее пичкают успокоительными, — высказала предположение Жанет Смит.
— Не исключено, — кивнул Герб, — Сестра меня быстренько выпроводила. Похоже, они посетителей не жалуют.
— Честное слово, — покачала головой Энн, — я бы была намного спокойнее, если бы тут был старый док. Этот новенький… не знаю, что и сказать.
— Ты про Теннисона?
— А про кого же?
— Ты не права, — сказал Джеймс Генри, — Он — парень что надо. Я с ним разговаривал несколько недель назад. Мне он понравился.
— Но ты же не знаешь, что он за врач.
— Что верно, то верно. Я к нему не обращался.
— А я у него была, — сообщила Мардж Стриттер. — У меня недавно горло разболелось, и он меня быстро вылечил. Очень симпатичный человек, вежливый, обходительный. А старый док временами бывал грубоват.
— Это точно, — согласился Герб. — Помню, он меня крыл на чем свет стоит за то, что я якобы не следил за своим здоровьем.
— Не по душе мне слухи, которые распускают о Мэри, — покачала головой Энн.
— А кто от них в восторге? — хмыкнул Герб, — С другой стороны, когда в Ватикане не ходили хоть какие-нибудь слухи? Лично я предпочитаю ничему не верить.
— А я думаю, что все-таки что-то стряслось, — сказала Жанет. — Нет дыма без огня. Не зря же ей так плохо. Наверное, она испытала что-то вроде шока. Это ведь так бывает со всеми нами время от времени.
— Да, но до сих пор мы выкарабкивались, — возразил Герб, — Денек-другой, и все в норме.
— Мэри стареет, — покачала головой Энн, — Может быть, ей уже не стоит работать. Пора на покой. Клоны ее подрастают и смогут заменить ее.
