– Ну… ты же знаешь… – как обычно, в таких случаях, Ганни слегка терялась.
– Знаю! Давай, рассказывай заново про не возвращающихся космонавтов! – Мальчиш села на подушку и усадила в постели перед собой Ганни, приготовившись к внимательному прослушиванию.
– Видишь ли… Сверхдальние межзвёздные экспедиции ранней астронавтики нуждались в своих пионерах… – Ганни насколько могла несбивчиво приступила к многажды повторявшемуся повествованию. – И твои папа с мамой, Мальчиш, стали одними из таких пионеров…
– Когда они уже домой вернуться ко мне, эти пионеры? – перебила Мальчиш – сегодня ей было немножко грустно, и совсем не хотелось слушать всегда занимавшую её историю от начала и до конца.
– Никогда… – грусть Мальчиша легко и стремительно, как всегда, перекинулась в огромные серые глаза Ганни. – При скоростях близких к скорости света время смещается… И когда они вернутся, их встретят наши дети… или внуки… или…
Душевное расстройство у Ганни всегда проявлялось очевидней, чем у Мальчиша, чего Мальчиш в ней просто терпеть не могла и сразу же лизнула в блеснувший краешек глаза: «Не реви, балда! Я просто так спросила… Я больше не буду!».
– Гелла! Я больше не могу… – Ганни, видимо, тоже всерьёз повело этим ясным солнечным утром.
На пороге комнаты возник Гелла, поправляющий очки ручкой брызгающейся сковородки и щурящийся в лучах наполняющего комнату солнца. «Тоже мне, кулинар!», прыснула про себя Мальчиш, которой смеяться уже хотелось больше, чем Ганни, но пока было никак нельзя – нужно было утешать расстроенную ею обнажённую красавицу.
– Не можешь – кончай! – по утрам Гелла был непревзойдённым мастером идиотских афоризмов.
– Кончаю… – печально вздохнула Ганни, – Гелл, я всё расскажу нашей девочке, а?
– Обо что? – Гелла моментально сосредоточился и поставил шипящую сковородку на полированный столик электронной почты.
Ганни смотрела на него с нежной преданностью нечаянно влюблённой пятилетней малышки.
– Ну расскажи, конечно… Хотя… Да, ладно… Я давно говорил, что пора… – забормотал в несвойственном ему смущении Гелла и присел на пол, как стоял, почти у порога.
“Девочка”, которой шёл двадцать первый год и которая-то и девочкой себя никогда не считала, с выражением неимоверного интереса на засверкавших глазах поудобней устроилась, подмяв под попу подушку: явно намечалось что-то сверхинтересное, как порнографический этюд «Сёстры XXX-милосердия», ставившийся недавно в драматической студии их жилого района.
– Мальчиш! – Ганни строго, как могла, посмотрела на неё, целуя в лапки, и приступила к повествованию. – Когда-то давно мы жили с Геллой в соседних отсеках и были совсем маленькими…
«Само собой мы влюбились друг в друга с первого взгляда без памяти: он, сидя на горшке в нашей песочнице, я – испекая песочные пасочки на выдуманный ему день рожденья.
Мы росли вместе, вместе ходили в садик, в школу и вообще. Потом мы выросли и несколько раз поженились ненадолго, что нам обоим очень понравилось. Тогда мы решили пожениться на всю жизнь, и Гелла стал астронавигатором по классу “Di-Dzen” седьмого уровня, а я пошла работать в детский садик воспитательницей. («Каким ещё астронавигатором по классу?», Мальчиш посмотрела на протирающего очки Геллу, всегда меньше всего походившего именно на космонавта. «Ну, пилотом корабля их какого-то… Я не разбираюсь… “Канаверал”, кажется, штурмовик какой-то там… Галактику штурмует…», как смогла пояснила Ганни).
Ну и вот в один прекрасный день мы доженились, наконец, и я оказалась в медицинском центре с симпатичным кругленьким животиком. Роды были слегка осложнены (Блин, я чуть не умерла от счастья, рожая тебя!..), и в итоге на свет появилось наше чудо-природы – долгожданный и задолго до рождения любимый ребёнок.
Малыш заявил о всей нестандартности своего характера с порога рождения: считал себя существом противоположного физическому пола, обладал уникальным именем, нестерпимо щекотался при кормлении и так далее. Кибер-психологи, как один, сходились во мнении на том, что ребёнок нуждается в максимально расширенных возможностях для самоопределения с одновременно возможно более сильным притоком любви. В общем, оригинальность характера требовала оригинальности окружения.
Мы, я и Гелл, помучались немного, думая, как лучше нам устроить одновременно полную и свободы и любви жизнь нашего малыша, и придумали, вот, то что получилось… Первые годы жизни наше сокровище вообще не подозревало о нашем существовании, а потом мы появились в его окружении в качестве добрых и до невозможного любящих друзей…
Правда-правда! Мы любили и любим тебя до безумия и мы твои…»
– Мама и папа?! – всё более внимательно слушавшая сосредоточенно излагающую Ганни Мальчиш чуть не подпрыгнула на подушке. – Гелл, скажи – это вы пошутили так? Да? Вместо утренней физзарядки?
– Да! – Гелл отложил на столик очки и распрямил обычно чуть сутулые плечи, покрывавшиеся прямо из воздуха какой-то странной дикой одеждой. – Около двадцати лет назад мы довольно весело, на мой взгляд, пошутили. И результату нашей той давней шутки до сих пор улыбаются и смеются все ей попадающиеся на жизненном пути друзья и товарищи!
Мальчиш, как завороженная, сидела на вжатой в попку ногами подушке и переводила ошеломлённый свой взгляд с одного на другого:
– Бип и Чип… скромно курят, сидя тихонечко… в сторонке… Мои дорогие… и с детства любимые… мама и папа… Ганни и Гелла… я люблю вас, но не знаю, как вам об этом сказать...
– Моё солнышко… ты говорила об этом нам постоянно! – Ганни протянула руку к пылающей щёчке Мальчиша, и Мальчиш подумала, что никогда не замечала, какая тёплая и мягкая у Ганни ладошка.
– Задержался я с вами тут. Из звёздной вахты вычеркнуто двадцать лет моей жизни, и клянусь, мне не довелось пожалеть ни об одном из них. Но мне пора! – Мальчиш видела, как наливаются сталью некогда сухопарые рельефы тела Гелла, облачённого в изодранный не по уставу звёздный свой китель; как словно сияние Млечного Пути над его головой серебрит воздух проступающая по всему чёрному ёжику седина; как подозрительно долго целует Ганни ей, Мальчишу, плечо, по которому скользит щекотная непонятно откуда взявшаяся капелька влаги…
Нет, так Мальчиш точно уж не могла! Только, можно сказать, обрела родительские заботу и ласку… А тут любимый папа улетает…
– И не отъебёшь на дорожку? – Мальчиш потупила взор и подумала, что раньше этот жест ей никогда не удавался…
– Разок? – второй пилот межзвёздного штурмового фрегата “Канаверал” обернулся на пороге, чуть сдвинув брови и что-то припоминая.
– Не более… – вполне была согласна Мальчиш, раздвигая пошире ножки себе и, на всякий случай, Ганни.
– Перед полётом, согласно уставу, вещь допустимая, порой – обязательная! – суровый межзвёздный волк растопырил мотню на своём форменном рванье.
Красиво отточенный хуй вошёл в мягкое податливое лоно, и только тут память второго пилота- штурмовика прояснилась: подобное «на дорожку», как и свой ответный «разок» он слышал уже… двадцать или что-то около того лет назад… и, кажется, ещё двадцать лет до того… и ещё… и ещё... и ещё… Звёздный вздыбленный хуй проницал собою бескрайне раскинутую перед ним исходящуюся в неге страсти Галактику…
Unloading
