взметнулись шорохом по страшному лесу птицы израненной в кровь неухороненной совести тишина ночного леса ушла оставила до поры не своё и великий чудовищно неколебимый лес застонал вымерший весь застонал застонал и умер ещё один раз не за себя
ласковый сиреневый свет выглянувшей луны разливался по веточкам и скользил по искоркам снега снег светился и наверное был очень тёплый для озябшего леса деревья жили кронами укутанными в тёплый снег и было очень уютно и хорошо во всём большом лесу
на полянке сиреневого света была маленькая избушка с тёплыми от огонька внутри окошками в избушке шёл пуховый снег
снег шёл день потом ночь потом ещё день и ещё ночь а на третий день снег шёл снежинками из улыбок снежинки-улыбки падали падали и от них в избушке становилось светлее и светлее к вечеру в избушке послышался смех
- И это ещё не всё, - сказал забираясь на печь чёрный глазами огня кот. – Бывало и пострашней, да недосуг мне с вами разбеседываться.
Он зевнул, прикрыв лапой рот будто из вежливости, и обернулся в тёмный совсем тихо мурлыкающий клубок с почти не бывшими щёлками будто совсем уснувших глаз.
За столом в избушке осталось трое.
Великий треглавый змей, мудрый каждой из глав своих, могучий дракон-убийца и страх многого в мире земли и подземелий. Не умевший моргнуть ни одним из своих шести глаз, со взглядом словно извечно уставленным в север. С тяжёлыми жаждущими сна веками. С никогда не отпускающим в сон холодом в груди.
Истощённый маленький царь-смерть, с загнанной улыбкой и беспощадным умением. Царь-смерть умел собирать жизни и маленьких и больших существ, и на земле и в воде, и в глубоком сне и на лету. Он складывал все жизни в свои маленькие ладошки и жизней не становилось больше. Он был очень маленьким, царь-смерть, таким маленьким будто его и не было.
Она была прекрасна, прекрасна и светла. Птица затаённого необъятного счастья с белыми крылами во всю ширь раскрытого неба. Целительница живших и печаль умерших. Великая повелительница детских во сне улыбок.
В избушке все были люди. Только великий змей хранил взгляд своих неподъёмных век и скованных глаз. Только царь-смерть был худощав невысок ростом, бледен и неповторимо улыбчив. И она была прекрасна и светла. Лишь будто приопущены белые крылья, лишь будто приопущены уголки тихой извечной улыбки. Глазами света, лицом несбыточной радости…
Кот свернулся на печке удобней и казалось в самом деле задремал. Смех в избушке стих и наступила уютная тишина. В уголках сумерек по-прежнему падали тихие снежинки улыбок. Тепло избушки светилось и переливалось по маленькой комнате. Тишина мягко убаюкивала далёкие детские сны. Трое за столом не произносили слов, не трогая тишины. Они говорили молча, дотрагиваясь к окружающему теплу лишь лёгкостью своих улыбок.
- Расскажи нам сказку, маленький царь, - попросила она. И маленький царь, виновато улыбнувшись в ответ, затеял. Затеял сказку об одному ему ведомом.
В больших горах, среди бескрайнего солнечного леса, в затаённом ущелье жили немногие люди звавшиеся именами зверей.
Когда волчонок был маленьким горы были сказочно высоки и изумрудны в солнечном свете. Среди людей звавшихся звериными именами волчонок вырос в Волка.
Волк добывал добычу для всех, к этому обязывало имя. И Волк постигал бывшие когда-то такими высокими и недоступными горы.
К людям звавшимся звериными именами пришло что-то непонятное, тяжёлое и очень похожее на страх. Сначала умер старый Лис, потом умер маленький Крот, а потом время установило жёсткий и жестокий срок. Каждый седьмой день уносил одного из людей звавшихся звериными именами. Смерть приходила, приходила всегда в полночь и мудрый целитель Заяц просчитал приход смерти. Смерть всегда избирала вдохнувшего первым. Первый глоток воздуха в ночь седьмого дня означал конец. Мудрый целитель Заяц подробно описал свои расчёты и оставил их на столе в своём доме. Вечером очередного шестого дня он ушёл в лес и в тот седьмой день среди людей звавшихся звериными именами не умер никто. Люди долго искали и не смогли найти в лесу мудрого целителя…
Властелин маленького мира – лес без конца и края. Могучий лес стонал кронами вековых деревьев. Остатки радости уходили капельками маленьких жизней. В лесу умирали звери, птицы и люди. Лес устало заботливо хоронил крохи непрестанно уходившей жизни. Боль по нервам скручивавшихся в бессилии ветвей с каждым уходом окровавленного солнца. Небыти возникавшие по уголкам. И истягивающий душу великого леса непонятный задумчивый страх. Страх за что-то уходившее… невозвратное… до боли… родное…
Лес зяб в оттоках уходившей мысли. Лес зелёный беззащитной листвой. Лес израненный нескончаемой бесчисленностью смертей. Лес живой ещё наивной зеленью был изничтожен в одну ночь безжалостным покровом смертоносного инея. И солнце дня смотрело как опадали каплями свернувшейся крови покоричневевшие отмороженные заживо листья. Потом падал густой всё укрывающий снег. Снег мог бы согреть, но бескрайний могучий лес был мёртв и совсем поэтому уже не замечал холода…
Люди звавшиеся именами зверей умирали спокойно и достойно. Они вычислили свой срок и глубоко спрятали свою мудрость, чтобы мудрость людей и мудрость предков людей смогла пережить их. Себе же люди установили очерёдность встречи со смертью. Смерть на вдохе уводила в первую очередь сильных, потом мудрых, потом беззащитных. Дети не были сильными и обладали лишь маленькой детской мудростью, поэтому они уходили последними. Каждую седьмую исчисленную мудрым целителем полночь люди звавшиеся звериными именами приостанавливали своё дыхание и уходил один, освобождавший следующие семь дней и ночей бессмертия для оставшихся живых всех. Люди не отбирали сильнейших и не выделяли ступени мудрости. Просто с самого начала каждую седьмую ночь сильные не переставали дышать свободно и волею судьбы уходили один за другим. Остальные ждали спокойно, когда и для них наступит время свободного дыхания…
…Волк тихо безумел чередою смертей… Волк сходил с ума и менялся во взгляде подобно могучему умиравшему лесу… Волк был один не имевший права на свободное дыхание… Волк добывал добычу для всех…
…Так было решено, и глаза Волка распахивались настежь навстречу каждой новой смерти и вбирали в себя уголки новой и новой воли…
…Как ушёл глотком смеха Пересмешник… как, не разогнув натруженной спины, ушёл Медведь… как умирали спокойно в постелях мудрые старики… как старый Барс уходивший последним из мудрых, не забыл задуть свечи… как женщины, словно в собственной агонии, исходились над каждым умершим и успокоились только с приходом их собственного времени свободного дыхания… как в полуулыбке ушла прекрасная Лебедь… как погрустнела ушедшая Мышка… как на глазах Волка остались одни дети…
Беспечные беззаботные дети… был смеха и улыбок их полон ещё тёплый солнечный лес… они не замечали смерти… Волк, оставшийся жить только глазами своими, уносил по ночам смерти трупики их в лес… он хоронил их бережно и уходил за добычей… возвращался, хоронил и уходил… возвращался, хоронил и уходил…
А потом лес умер, а дети ещё нет… и Волк приносил всё более не бывшую добычу и грел детей разбирая опустевшие жилища когда-то живших людей со звериными именами…
