Днём было хорошо с Чёрной курицей, а по вечерам Алёша приносил ему хлебные крошки с ужина или сладкие печенья по праздникам. Но после заката солнца Чернушка, как называл Чёрную курицу Алёша, становился сонным, как другие петушки и курочки, и они садились все на жёрдочках – спать, а Алёша оставался один. Он редко рассказывал Чёрной курице про страшную дверь, потому что тогда Чёрный курица делал особенно озабочено и встревожено своё «ко-к-ко-ко-о», а Алёша не любил его напрасно тревожить.
Солнце ластилось к запястьям и по всем рукам разливалось необычайное тепло. Лёгкое оранжевое тепло пряталось в ладошках, и Алёше было смешно видеть, как вечернее солнышко топчется в его руках. Солнце было не здесь. Солнце было где-то неописуемо далеко, но здесь специально для солнца существовали две маленькие дырочки в деревянно-дощатом заборе. Два тёплых луча переливались, превращаясь очень быстро из жёлто-золотых в совсем красные и казалось, что они несут собой лёгкий оранжевый ветер ладоням.
– Чернушка, смотри! – посоветовал Алёша своему другу, и Чернушка смотрел.
Он поворачивал то один глаз, то другой, наблюдая лучи, и важно перебирал обеими лапами.
Уехали все давно. Аж вчера. И за плечами уже была одна добрая ночь, наполненная ничем кроме сплошного одиночества. К ночам было не привыкать. Алёша привык. К тем ночам, что прошли. Он и понимал хорошо, даже сейчас, вечером, что ничего страшного в тех ночах не было. В тех ночах, что прошли… Но впереди опять была ночь. Ещё одна. И за неё Алёша, если честно, немного переживал. Он вспомнил почему-то только сейчас, что прошлой ночью хоть и не было ничего страшного, но показалось, что дверь немного скрипнула. Тихо совсем. Может и не скрипнула даже, может приснилось вообще это всё. Но на мгновенье стало жутко от того, что дверь может открыться…
– Чернушка, дверь скрипела вчера!.. – не выдержал и сказал своему другу Чёрной курице Алёша, и Чёрная курица сказал:
– Знаю…
Что пониже-то был, лучик солнца, погас, а верхний вспыхнул вдруг, словно змейка-молнийка и скользнул по запястью Алёшиному к рукаву его форменного костюмчика. Алёша вздрогнул и почувствовал, как Чернушка ходит повыше него и хлопочет встревожено «ко-к-ко-ко-о».
Алёша открыл глаза и увидел, что просто лежит у заборчика. Чернушка заглядывал по очереди то правым, то левым глазом Алёше в глаза и всё хлопотал: «ко-к-ко-ко-о», «ко-к-ко-ко-о»… Левая рука онемела совсем у запястья и по ней словно молнийка бегала лёгкая боль. Алёша посмотрел на руку – всё было хорошо. Только солнышко ушло уже совсем, и сумерки привычно вползали во двор всё быстрей и быстрей. Алёша посмотрел на небо, в котором загорались уже первые звездочки, и поднялся с земли. Он отряхнул от пыли свою курточку и вспомнил, что забыл пообедать сегодня.
– Я кушать пойду, – сказал Алёша Чёрной курице, и Чёрная курица вытянулся вдруг во весь рост, скользнул, словно тревожная Алёшина тень, вдоль забора и закричал: «Эн-сайрен-Кк-кккууу-уууу- ууууууу»…
Белая грудка Чёрной курицы аккуратно и сильно встопорщилась, а красный хохолок вздулся огромным стройным пожар-петушком над чёрной его головушкой.
– Ты зачем? – сказал Алёша. – Ты не пугай меня, Чернушка. Зачем? Уже кончился день. Скоро ночь. Я пойду.
И пошёл. Отвёл встревоженого Чёрного курицу в сарайчик для птиц и пошёл. В обеденном залике никого не было. Кухарка давно приготовила Алёше покушать, зажгла свет и ушла. Алёша кушал вкусные блинчики и думал, как же сильно сегодня хочется спать. Это было совсем хорошо. Чем быстрее уснёшь, тем меньше будет думаться дверь, и Алёша не боялся уже больше совсем.
От залика до спальной был ещё коридорчик. В коридорчике был ещё свет, а в спальне уже нет… В спальне было и так хорошо и темно… Алёша видел кроватку свою и вполне хорошо уже – дверь. Тяжёлая, на петлях из непроворачиваемо чёрной стали, дверь уже была. Стену это было видно не совсем, а дверь совсем хорошо видно было и сердце Алёши как-то зашлось от лёгкого холода под ним, когда Алёша подошёл к своей кроватке и посмотрел ещё раз на дверь. Дверь скрипнула и тихонько приотворилась. Но за ней не было ничего! Совсем ничего. Лишь немного расширился чёрный дверной проём, а уже стало очень понятно, что там ничего нет кроме пустоты, темноты и небывающего чёрного света. Алёша юркнул в постель. Дверь тихо прикрылась, словно не открывалась совсем, это было видно, даже если не смотреть на неё, но Алёша смотрел. Сжавшимся в комок иззябшим щенком выглядывал он в щелку одеяла на чёрную дверь, чтоб не дать ей открыться опять. Тихий скрип показался Алёше и на грани всепоглощающего страха Алёша почувствовал, что медленно и неотвратимо он засыпает. Он посмотрел ещё на запястье левой руки лежавшей рядом с ним на подушке и увидел огонёк солнечного оранжево-яркого лучика, словно скользивший от его запястья к ладошке. От этого огонька стало так спокойно и невыразимо тепло, что Алёша тихо вздохнул и уснул в тишине.
А приснилась ему совсем не дверь. Он бежал по лёгкому воздушному ветерку вдоль голубой хрустальной реки и смеялся приливам восходившего на его глазах солнца. Ему никогда ничего не снилось кроме двери, и он смеялся, как самый обрадованный в мире мальчик, и показывал солнцу какой у него есть солнечный огонёк на запястье. Солнце смеялось вместе с ним и очень, очень, очень высоко…
– Алёша, пора… – разбудил его Чёрный курица.
Это был он, а не кто-то ещё. Алёша сразу понял, что – он, хоть Чёрный курица был и совсем не похож на себя. В жилете из стали, отблески которой не излучали свет, а наоборот, словно впитывали, втягивали его в себя; на тонких, сильных, чёрных ногах; с отточенной шпагой, не вынимавшейся из ножен никогда.
– Чернушка, ты что? – спросил Алеша, потому что у Чернушки не видно совсем было лица. Всё было, только не было совсем страшно – лица.
– Ничего, ничего, мой малыш… Нам просто пора… – ласково и спокойно сказал Чернушка. – Пойдём!..
Алёша открыл глаза и опустил босые ноги на пол. «Холодно…», послышалась какая-то отдалённая мысль, и Алёша увидел дверь. Дверь была распахнута настежь, и за ней не было ничего, кроме лившегося из неё чёрного света. Чёрный свет падал немного на пол комнаты, и в том месте, где он упал, пола уже не было. И не было совсем ничего. «Чернушка, смотри…», только смог подумать Алеша, оборачиваясь к Чернушке, и потерял сознание.
«Так нельзя, Алёша, нельзя!..», донеслось до него через много, много, много мгновений. Алёша медленно, словно из сна возвращался в сознание. Он сидел в постели, а перед ним было зеркало. Чернушка стоял где-то позади, отражаясь смешно и величественно в чёрных переливах зеркальной поверхности. «Ты, Алёша, не смотри на меня! Я и так видный же. И я рядом буду совсем. Ты не смотри, а когда тебе надо будет совсем – думай зеркало. Как сейчас…»
– Чернушка, а почему не видно твоего лица? – спросил Алёша поворачиваясь опять. Мягкие, но сильные руки вернули его голову на место: «Так получилось, малыш…»
– А куда мы пойдём? – спросил Алёша у Чёрного курица.
– За мной!… – сказал Чёрный курица и пропал, словно тень.
Алёша растерялся сперва и чуть не обернулся опять, но до Чернушки было так далеко, а дверь, чёрная распахнутая дверь оказалась совсем. Совсем рядом. Больно и холодно, почувствовал Алёша. Совсем. Поворот головы его был полностью завершён этой чёрной пустотой влившейся прямо в сердце. Алёша почувствовал, как мириады холодных иголочек рвутся из него наружу, к чёрной, страшной двери и разрывают его самого: Чернушка ушёл же туда!!!..
Алёша поднялся с кровати и сделал несколько очень болевых, ломких шагов по ледяному полу к чёрной двери. Ноги его, будто влитые, остановились прямо на границе падавшего из двери чёрного света. Дальше было нельзя… Это мог объяснить каждый камешек здесь, каждое деревце и каждая несмышлёная ночная травинка по эту сторону двери. Дальше было нельзя. Но дальше было надо!.. И это мог бы объяснить только солнечный огненный лучик на запястье, но его-то ведь точно же не было?..
Алёша посмотрел на запястье. Лучик был. Много чего могло не быть, а лучик был. Алёша обернулся, посмотрел на тихий жёлтый свет, лившийся из коридорчика в спальную, потом внимательно поглядел глазами прямо вперёд, в отсутствующие глаза страшной темноты и сделал один маленький, но совсем
