одежда оставалась уязвимой на вид, но движения и жесты приобрели устрашающие неторопливость и величие. Уже полувоины, двигались они, словно во сне, и в плавно перетекающих движениях их сквозила застывающая огненным янтарём столетних елей отвага.
– Гаргей за горизонтом! – сказал егерь. – Он неповоротлив и стар. Мы молоды и храбры. Мы добудем его!
– Да поможет нам Мир! – сказал принц и настал большой путь.
Лес перешёл в холмы, холмы окрасились в цвет закатного солнца и разошлись в тёмную пустынную степную ночь. Охота остановилась станом у большого костра, плескавшего отблески на всю неоглядную ночь до горизонта, за которым вздыхал и ворочался неведомый зверь.
– Гаргей – это что? – спросил Алёша тогда.
– Это имя чудовища дня, – ответил маленький принц. – Зверь велик и могуч и мы бьёмся с ним третий век.
– Для чего? – Алёша подумал вдруг, что среди могучих охотников нет премьер-министра, так походившего на Чернушку.
– Он уничтожает наши мечты, – сказал, почти не нарушив тишины, чудо-принц. – И мы всё равно победим! Его кровный брат был сильней. Его звали Вой, и он пронзал тишину нашу болью, но мы победили его. И был зверь Горимб истязающий сны. И был Карам-Стах. И Перун. И Не-Стихх. Но мы сумеем одолеть любого из них, потому что, в конечном счете, они – лишь порождения нашего собственного спокойного разума…
Огонь лизал тёмные лица ласковыми языками, темнота вилась играющими с огнём тенями в порывах никогда не сбывающегося слияния двух несовместимых в одном или в вечности сил светлого огня и непроглядной тьмы. Алёша посмотрел от огня вверх в далёкое небо – в небе не было звёзд. Медленно, как уставший совсем не от расстояния путник, Алёша лёг тогда просто на спину, положил руки под голову и стал смотреть в не содержащее в себе абсолютно ничего чёрное высоко. Лицо неба было лучшим из бывающих в мире снов, и Алёша смотрел в этот сон наяву, пока не уснул.
Гаргей ворочался где-то необъяснимо далеко и в то же время рядом совсем. Алёша оглядывался, стоя во дворе пансионата, и его лишь слепило яркое полуденное солнце. Он отчётливо понимал, что вокруг – сон, но тревожный зверь Гаргей ворочался вокруг не оставляя сомнений в своей реальности. «Надо проснуться бы…», подумал Алёша, раскачиваясь на мягких розовых волнах, что шли от центра двора в окружающее пространство. «Не поможет», сказал его товарищ с маленьким птичьим клювом пробиравшийся на лапах льва по двору сквозь непреодолимо трудные потоки волн тёплого ветра. Алёша развернулся к ветру крылом и попробовал подниматься на носочки ног. На плечи давила неимоверная тяжесть дневного неба. Голубое, очень красивое и ласковое небо словно держало ладошками его у земли, но Алёша понимал, что ему – очень надо. Ветер забрался всей своей тяжёлой исподволь силой под крыло и тянул несметной волной вверх. Ветер мог оторвать крыло, но остановиться не мог. Ветер сам не знал себя. По двору важно выступал фиолетовокрылый фазан. «Чуфффу-фырь, Чуфффу-фырь», говорил, раскачиваясь в обе стороны, фазан, «никуда, никуда, никуда…». Алёша поднял голову и посмотрел в далёкое небо. Ни одного облачка не плыло в тишине, и только светило огромное, в полнеба, ласковое солнышко. Алёше показалось, что пятки его из сил последнего напряжения отрываются от земли, потому что ветер уже жёг ступни босых ног горячим огнём. Крыло поднялось медленно, очень медленно и, не имея возможности размаха, с болью вывернулось за плечо и легло на острый жёсткий спинной хребет, переходивший в чудовищный хвост. Алёша завернул чёрный хвост вокруг ног и пружиной рванулся вперёд. Ладошки неба соскользнули у него с плеч и второе крыло с болью завернулось за спину, а затем оба крыла развернулись в ширь бескрайнего неба из-за плеч и Алёша выровнял курс. С высоты пансионатский двор был маленький, игрушечный, но виделся отчётливо, словно нарисованный в пространстве на расстоянии вытянутой руки. Товарищ Алёши летел рядом немного поотстав от него. Он перебирал по воздуху жёлтыми львиными лапами и аккуратно взмахивал молодыми орлиными крыльями. Волн ветра больше не было. Ветер превратился в мягкую воздушную перину, покачивающую на своих прозрачных просторах летящих чудовище-путников…
– Гаррр-гей!!! – пронзительно закричал летящий товарищ. Алёша спокойно обернулся на него в полном великого безмолвия полёте и товарищ его превратился в яркую огонь-точку рождённую из искры ослепительно белого света.
– ГаРРРгей!!! – загремело со всех сторон могучее заклятие, и Алёша увидел мириады огоньков двигавшихся хаотично на далёкой маленькой земле. Хаос бесчисленных огоньков постепенно стягивался под пространство его всё охватывающих чёрных крыльев и угрожал чем-то непонятным совсем и совершенно, поэтому, неодолимым. Алёша не постиг огоньки. Развернувшись могучим торсом почти перпендикулярно к небу, он взмыл в наступившую во всём мире чёрную ночь…
– Доброе Утро, Алёша! – сказал маленький принц. – Лесные эвридики сплели уже тропинки из камня- лозы и теней зелёных листьев волшебных деревьев. Нам пора идти дальше вперёд!
– Доброе Утро! – сказал, просыпаясь, Алёша. – Во сне был я – Гаргей. Всё сгорало в лучах моих глаз. Всё и все. И мне грустно теперь.
– Уже утро, малыш! – сказал принц. – Утром не бывает грустно совсем! Гаргей никогда никого не убил. Он только уничтожает мечты. Вставай же, пойдём!
Алёша посмотрел на небо, улыбнулся, и всё стало легко. Солнце смеялось по-озорному над ним и стряхивало росу с листьев капельками брызг на лицо. Теперь можно было идти.
Вековой папоротник сопровождал в этот день их путь. Заросли великих полудеревьев склонялись над тропинкой, укрывая от полуденного жара, и маленькие юркие ящерки блестели хрусталиками глаз с их развесистых лап.
Вечер пришёл не спеша. Он обосновался на лицах утомлённых дневным переходом людей, упрятался в сгустившихся в сумерки тенях и забрал последний недолгий послезакатный свет из неба. Лишь огонь лесного костра приютил в отблесках своего пламени крохи великого дневного бытия, всё исчезло из мира, столь терпеливо созданного солнечным светом, как исчез и сам свет. Лишь крохотное подобие солнечного величия точкой лесного костра стремилось сохранить до утра хоть малую толику мира бывшего дня для ещё одной попытки построения великого мира дня будущего.
– Зверь большой? – спросил Алёша у костра.
– Он необъятен, – сказал маленький принц.
– Он злой?
– Нет. Он так живёт.
– Для чего ему крохотные мечты бесстрашных существ.
– Он из них льёт сталь. Стали нужно много – на всех. И если не добыть его, он все мечты перельёт в отголоски далёких сражений и беспечально-выверенного рассудка.
Алёша ещё пытался что-то спросить, но усталость уже складывала вместе крылышки ресниц, и огонь казался переливами многих-многих-многих солнечных дней в дорожку…
– Хризантем горизонт! ХрРизантемМм! – сказал попугай пробираясь по лесной тропинке из сна.
Солнце ниспадало на плечи воздушным теплом, и Алёша развернулся глазами к солнцу. В стороне от глаз задрожал горизонт. Лёгкая дрожащая зыбь билась по всей его бескрайней ширине и казалось дрожит сам горизонт.
Горизонт не дрожал. Дрожала земля. Малая, чёрная, ручная совсем как игрушечная, змейка выбежала вскользь из-за горизонта, и понеслась по земле, ширясь и вырастая в считанные мгновения до больших и серьёзных размеров.
Трещина делала в земле бездонную пропасть, трещина делила мир земли пополам на огромные скалы с дном огня, но трещина для Алёши оставалась всё той же маленькой змейкой, что и в начале своего пути из-за горизонта и поэтому, когда трещина-змейка прильнула к его ногам, он не стал уходить просто так. Он свился в свирепо-сильный огромный клубок великого, чёрного змея и ушёл всем сильным телом своим в бездонную пропасть-расщелину. Подземный огонь был не стар.
Подземный огонь был молод и свеж в своих силах, и живые пластины Алёшиной кожи внимали юный огонь. Боли не было, потому что он теперь был узкой молнией скользящей в недрах разверзнувшейся земли.
