Вечерело уже. Голая Оленька стояла, облокотившись на столик и выгнувшись в стройной спинке. Отто Вольксвагген сидел в остатках носков обессиленный в приёмном кресле, курил. А Фриц Шнайдер, утративший только нижние предметы из гардероба из своего, держал за обнажённые бёдра Оленьку и уж по третьему разу «докладывал» своего млечного сокровения ей в глубокую нутрь…
– Ёд-д-дерный бобррр!!! День весь вас отыскать! А оно тут ибъёца в углу! Простьи-тутка полесская жалкая! Я!!!
В распахнутых дверях приёмной сверкала парадной немецкой отточенностью герла-молния отважных походов за солнцем вслед лейтенант Иллеринце фон Паулюс, схожая с братом родным как близнец одним лишь пламенным нравом. Разбитые на стороны смоляные пряди её тонких волос выдавали край всякой взволнованности в беспорядочном оформлении чуть бледного лица с бездонною чернью искромётных зрачков.
Прибывшая на подмогу и выручку брату герла и в действительности промыкалась добрых полдня по селу, пока ей только с помощью славного резидента Германии в русском тылу, не-в-счёт-югенда Юллер Фон Штанце или попросту Юльки, не удалось, наконец, выверить местонахождение Отто. Юлька же, бывший германским сыном полка и внештатно-девятилетним сотрудником немецкой разведки, как-то ещё в свои пять был частично перевербован в полесские партизаны на тот миг очень балованной дочкой Ивана Васильевича Оленькой через угощенье брусничным вареньем и показом из-под платья долгие пять минут самого краешка иё заветной мягкой пизды… Потому он направил Илли по адресу верному, сказав прямо – «В медпункт!». Но рукою медпункту тому махнул прямо в другом направлении, и изведённая тоскою по брату уже офицер была вынуждена к ещё получасовому изучению русского языка через припоминание иго матерных наречий…
Отто Вольксвагген вскочил и тут же упал, запутавшись в бренных носках и штанах под ногами разложенных. Фриц Шнайдер стремительно вытянулся во фрунт, торча навстречу только что отстрелявшейся, мокрой и раскачивающейся балдой. А Оленька выпрямила спинку, обернулась, и сразу узнала Её…
– Илли?..
– Ольенка?..
Знакомые лишь по отрывочным строкам из писем и рассказов Отто, они, похоже, знали друг друга всю жизнь… Сияющая своей светлой мягкою обнажённостью Оленька подошла к Иллеринц и коснулась спадающей на лицо непослушной смоляной пряди. Западный лейтенант коснулась горящими губами её прохладной руки.
Через мгновенье измученный о бесконечность походов по тропам безумной войны лейтенант Иллеринце фон Паулюс пластала прекрасную Оленьку на полу кабинетика, лихорадочно обрывая на себе лацканы колючего орденами и боевыми нашивками мундира. А немецкий весь плен стоял с двух сторон от извивающихся по полу тел и в изумлении забывал держать крепко закрытыми рты…
Очень удачно коленка пришлась Оленькина обнажённая, что уставилась в нечаянном сопротивлении Иллеринц прямо в пах. Не успев снять с себя пропылённых дорогой стрелок штанов, Илли терзалась вся распахнутою мотнёй по этой коленке, и шёлк нижнего офицерского белья её всё видней промокал между ног, обрамляя коленку у Оленьки причудливо растущим влажным пятном…
Илли металась губами с шейки Оленьки на стискиваемую в жадных ладонях грудь и обратно, а когда потянулась к губкам вздрагивающего и вздыхающего в неге ротика, то в трусах её стало тепло, как у мутер на коленках когда-то давным-далеко…
Илли зарычала, как гром роковой, впиваясь в любовь нежных Оленьки губок, почувствовала рванувшийся навстречу ей маленький язычок и вся затряслась ходуном над втиснутой в пол ею Оленькой…
Добытый из планшета походный страпон – чудо немецкой конструкторской мысли и бессменный товарищ по партии Иллеринц во всё время войны – очень кстати пришёлся и Оленьке. Оленька улыбалась, вгоняя всё никак не утешащейся Илли по её настойчиво-требованию «прьямо в зад!». Илли крепко держала Отто губами за хуй и сосредоточенно слушала весь немецкий доклад положения, прерывисто излагаемый братом. Фельдфебель Фриц гладил её по дрожащей спине, утешал: «Ничего-ничего, моя тонкокрылая бабочка, щас попустит ужа…»
Выйдя немного из любовного ступора, оглядевшись по сторонам и примя к сведенью брательный доклад о пленении, Илли пришла в свирепую ярость. Отобрала у Оленьки влажный исходящийся смазкой страпон и устроила без перебора уж всем рядом с ней оказавшимся…
Когда утро случилось уже той весной, лежали в ряд все на вид непригодные полностью. Оленька с самотыком тем и с Илленькой в обнимку совсем. Сбоку к ним вверх ногами Шнайдер Фриц. И уж вовсе никак не понять, где очутился Отто Вольксвагген – на виду и не на виду, половиной какой-то под девками, а в руках невесть откуда и взявшийся скромный труд его соотечественника-оппонента Карла-Либкнехта Маркса «Капитал».
Отто первым, как самый страдавший от тесна уюта, очнулся и собой побудил сразу всех. Солнце не заглядывало ещё через край кабинетна окна, но уже золотило причудливо по верхам стеклянные полочки с блеск-хромом ланцетов и градусников. Он ещё пытался придти в себя и смутно ужасался факту прозрения на ушедшую ночь, припоминая с трудом, как использован был жизненно правильно, но политически всё же неверно книжный томик трудов довольно известного Мастера…
Но она не дала ему дальше очухиваться. В две руки с двух сторон сестра и любимая схватились одним временем за его липкий после вчерашнего болт. Засмеявшись они отпустили также одновременно и чуть не столкнулись лбами над мигом вспрянувшим корешком…
Занималась заря первозданная, когда Оленька с Илли облизывались текущим по губам молоком и целовались на брудершафт через спускающий стяги отвоевавшие хуй.
– Ольга Ивановна… Оленька… Вы по правде согласны пойти за меня замуж?
Голый Отто Вольксвагген был просто жалобен в своей мальчишьей потребности.
– Согласна… – улыбнулась ему только Оленька.
В тот момент и ожила радиостанция комнатная, что пылилась уж несколько месяцев на подоконнике по причине утери какой-то своей внутриламповой связи. Два серых динамика воркотнули, прокашлялись и на весь этот больнично-медпунктный покой произнесли:
– Дорогие товарищи! Сегодня как раз, не поверите, взят победный реванш! Сразу три наши армии были приняты с ответом почтения в городах и весях немецкой земли. Сразу отметим радушие их встречавших хозяев и подарок нам – Кенигсберг! Повидались с Европой, с Америкой заодно, был налажен Рейхстаг для предводителей гостевых орд и героев всех страстных фронтов. Этот день вас прошу не забыть, потому как в историю он войдёт, как девятое мая с демонстрациями и шарами. С Днём Победы, товарищи! С днём великой одержанной нами над нами же прекрасной победы! Всем спасибо. Задержавшихся в дальних гостях просьба скорей уж вертаться на Родину или хотя бы справно писать, вашу мать!..
После столь торжественного обращенья по радио в этот день транслировались только мультфильмы.
Эпилог. «Стяги светлого будущего».
Когда много писалось, то думалось, тут бесспорно – правда ли, нет? Пусть безмерно любимый читатель простит, што тут вклиниваюсь. Дело в том, что настал покаяния срок. Детляр – я. То есть то, што вам тут понаписано, всё на веру лишь было изложено безвестным антропологом-скотником по просьбе- наказу партейно-поповской и просто народной общественности Аистовых Полётов. И ответ стало быть держать мне.
Прямо сразу скажу – всех реалий дотошно придерживался, но не каждую ведь уследишь. Где и вышел пробел, а где строчка легла по косой. Оно и негожее, может быть, но оправдание: седьмым классом
