и поди распознай человека. В нашей партии столько прекрасных товарищей, …есть исполнители чужой воли, а имеются и инициативные организаторы преступных деяний…
Симончик пытливо посмотрел в глаза Сан Саныча и, крепко пожав его руку, на прощание сказал:
— Все равно этому рано или поздно придет конец. Сталин не может не знать о произволе. «Только доживем мы до этого светлого времени? — про себя подумал Саакян. — Сталин возможно и знает, да далеко и высоко он. Не достучаться». И закрыл дверь.
5
Вспоминая о том далеком и драматическом времени, вошедшем в историю как роковой для судеб многих сограждан 37–й год, невольно ловлю себя на мысли о характере труда первого председателя Краснодарского крайисполкома Василия Александровича Симончика. Ведь чтобы плодотворно работать и эффективно творить, тем более созидать, необходимы были соответствующие условия: спокойная рабочая обстановка, нормальный политический и нравственный режим, поддержка и взаимовыручка друг друга, отсутствие страха перед грядущими трудностями, да и друг перед другом. Всего этого не было и в помине. Более того, все общество, а не только партийные и советские работники, действовали в условиях чудовищного страха, вызванного репрессивной, зачастую не поддающейся осмыслению политикой органов НКВД. Василий Александрович хорошо знал об одном из «черных» дел органов. Еще в 1934 году следователи НКВД расследовали дело о Северо — Кавказском филиале так называемой контрреволюционной организации «Российская национальная партия». По делу проходили арестованные в 1934 году профессора Краснодарского пединститута и другие лица, всего семь человек. Вот, например, какие нелепые «показания» чекисты выбили у одного якобы из бывших сотрудников белогвардейского ОСВАГа (осведомительное агентство Добровольческой армии А. И. Деникина) профессора Р. К. Войцика: «…Наша организация считала необходимым ввести в тематику пропагандистской и агитационной работы вопросы террора и диверсии. Эти моменты должны были быть использованы для широкого укрепления среди фашиствующих кругов (молодежи, научных работников, станичной интеллигенции) мысли об оправдании террористических актов, их необходимости и своевременности, исключительной значимости в борьбе с Соввластью. Так, рекомендовалось в беседах со студентами поддерживать случаи поголовного отравления лошадей в колхозных конюшнях и вообще скота, подчеркивать, как легко и незаметно можно вывести из строя трактор, и т. п. Фактическое осуществление этих актов должно было быть поручено очень надежным людям… Поэтому пришлось всячески форсировать установление связей с боеспособными контрреволюционными элементами в станице в целях скорейшего выявления тех единиц, которым можно было бы поручить выполнение указанных заданий, главным образом террористической деятельности…»
Аналогично излагались и «связи» Р. К. Войцика с «зарубежными фашистскими формированиями»: оказывается, профессор информировал родственников консула (имен которых не знал) при случайных встречах на краснодарских улицах «об общем экономическом и социально — политическом положении в Союзе, об образовании в Краснодаре нац, — фашистской организации, ее деятельности…»
Какое отношение имел известный краснодарский профессор, устроитель выставки японских гравюр в городе в январе 1922 года, в 1927–м прекрасно описавший коллекции городских музеев в путеводителе «Кубань и Черноморье» к «случаям поголовного отравления лошадей в колхозных конюшнях»? Или, например, «дело» об известном и уважаемом Василием Александровичем первом секретаре Адыгейского обкома ВКП(б) Шахан — Гирее Хакурате. Симончик хорошо помнил, что 10 октября 1935 года состоялись похороны Ш. — Г. Хакурате, скончавшегося 5 октября 1935 года в Кремлевской больнице в Москве. Тогда тысячи жителей Краснодара встречали поезд с телом Хакурате, во время похорон улица Красная и площадь возле здания на углу Красной и Рабфаковской (ныне Гимназическая), где размещался тогда Адыгейский облисполком, были заполнены людьми, казалось, с Хакурате прощалось все население города. Горсовет принял постановление об увековечении памяти Ш. — Г. Хакурате: его именем были названы Рабфаковская улица и Краснодарская фельдшерско — акушерская школа.
Жизнь и деятельность Шахан — Гирея Хакурате давно и тесно были связаны с Краснодаром. Уроженец аула Хаштук (родился в 1883 г.), он окончил в 1905 году Екатеринодарскую военно — фельдшерскую школу и некоторое время работал в Кубанской войсковой сельскохозяйственной школе. В 1921 году Хакурате — председатель Горского исполкома (действовавшего на правах отдела Кубчероблисполкома), а с 1922 года, после образования Черкесской (Адыгейской) автономной области — председатель исполкома областного Совета; с 1932 года — первый секретарь Адыгейского обкома ВКП(б). По его инициативе и при непосредственном участии в Краснодаре были созданы Адыгейское национальное издательство и периодическая печать, Адыгейский музей и учебный городок (в него входили педагогический техникум, кооперативная, сельскохозяйственная, оперная, театральная школы, совпартшкола), открыт Адыгейский дом культуры. Много сделал Ш. — Г. Хакурате и для строительства Адыгейского консервного комбината, а также трамвайной линии, проложенной к нему от городского парка до моста через р. Кубань. На прокладку линии он добился необходимых ассигнований. Как член ЦИК СССР и ВЦИК РСФСР Ш. — Г. Хакурате вел прием граждан, лично вникал в проблемы жизни города. Сам он, по рассказам современников, жил скромно, занимал две комнаты в одноэтажном доме, воспитывал сирот — племянников от рано умершего старшего брата.
Самые тесные связи поддерживал Хакурате с краснодарской интеллигенцией. Совместными усилиями строилась адыгейская государственность, готовились национальные кадры. Так, при Краснодарском пединституте в 1932 году был открыт набор в адыгейскую группу литературного факультета, а в 1934 году — химико — биологического; ученые из ОЛИКО, в частности, Б. М. Городецкий, участвовали в разработке материалов по истории и дальнейшему развитию Адыгеи; известные медики — профессора П. И. Бударин, В. Я. Анфимов, К. Д. Вачнадзе оказывали помощь Адыгейской областной больнице. Среди друзей Ш. — Г. Хакурате был Дмитрий Жлоба…
В их судьбах оказалась общая трагическая черта: оба были объявлены «врагами народа», только Ш. — Г. Хакурате был оговорен уже посмертно — в 1938 году. На 9–й областной партконференции его обвинили в проведении «вражеской работы». Конференция ходатайствовала «о снятии имени Хаку — рате с района, улиц, колхозов, совхозов», что и было осуществлено, несмотря на отсутствие официальных обвинений; тогда же ликвидировано почетное захоронение Хакурате в сквере на улице Красной.
Ныне в память Ш. — Г. Хакурате на здании, где в 1922–1936 годах размещался Адыгейский облисполком (на углу улиц Красной и Гимназической), установлена (в сентябре 1987 г.) мемориальная доска; его именем названа улица в Краснодаре.
Так вот, в один из сентябрьских дней 1937 года направлялся Василий Александрович Симончик на заседание оргбюро ЦК ВКП(б) по Краснодарскому краю как раз по делу Д. П. Жлобы. Ставился вопрос об исключении его из партии, как «врага народа». Он даже Сан Саныча успел предупредить: «Все дело рук Малкина. Если Жлоба арестован как враг народа, не сносить и многим из нас головы. Берегись, Сан Саныч…»
И вот слушается дело героя гражданской войны, командира полка, затем дивизии, получившей название Стальной за боевые заслуги. Награжден двумя орденами Красного Знамени. В марте 1920 года Первый конный корпус под его командованием освобождал Екатеринодар от белых. В 1921–1926 годах Д. П. Жлоба был председателем Кубанской областной детской комиссии, затем возглавлял Плавстрой и Кубрисстрой. Арестован в июне 1937 года по обвинению в подготовке на Кубани вооруженного восстания против Советской власти. Следствие велось в обстановке особо строгой секретности, фамилию заключенного в здании краевого УНКВД произносить запрещалось, и он фигурировал как «объект № 01».
10 июня 1938 года на закрытом заседании выездной сессии Военной Коллегией Верховного суда СССР Д. П. Жлоба был приговорен к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян.
Докладывал заведующий сельхозотделом крайкома ВКП(б), как показалось Симончику, человек, абсолютно не веривший в то, о чем он говорил. А произносил он и впрямь чудовищные и нелепые слова: