животноводства в колхозах и совхозах Краснодарского края». По сути дела, был одобрен и рекомендован к распространению опыт кубанцев в наиболее новом и перспективном деле. К заслугам Пантикова можно отнести и принятие другого, не менее важного постановления правительства — о дополнительных мерах помощи колхозам Краснодарского края в проведении механизации трудоемких работ на животноводческих фермах и заготовке кормов.
Но, пожалуй, истинным и наиболее широким признанием заслуг кубанцев в развитии села стала начавшаяся тогда демонстрация фильма о колхозном счастье — цветной музыкальной комедии «Кубанские казаки», поставленной кинорежиссером Иваном Пырьевым. Фильм снимался в основном в Курганинском районе Краснодарского края и прославлял труд кубанских хлеборобов.
Сейчас он подвергается резкой и во многом справедливой критике за несоответствие реальности. Но критика подчас забывает, что у фильма «Кубанские казаки» есть своя правда, что этот фильм — сказка несет весьма серьезную информацию ментального характера, передающую дух того времени. Одна журналистка вспоминает интервью с участ ницей съемок фильма: «Она рассказала, как голодны были эти нарядные парни и девушки, на экране весело рассматривавшие муляжи фруктов, изобилие из папье — маше, а потом добавила: «Мы верили, что так и будет и что всего много будет — и велосипедов, и седел, и чего захочешь. И нам так нужно было, чтобы все было нарядно и чтобы песни пели».
Надежда на лучшее и питаемый ею оптимизм задавали ударный ритм началу послевоенной жизни, создавая особую — послепобедную — общественную атмосферу. Главное — война была позади… Была радость труда, победы, дух соревнования. Эмоциональный подъем народа, стремление приблизить своим трудом по — настоящему мирную жизнь позволили довольно быстро решить основные задачи восстановления. Однако этот настрой, несмотря на его огромную созидательную силу, нес в себе и тенденцию иного рода: психологическая установка на относительно безболезненный переход к миру («Самое тяжелое — позади!»), восприятие этого процесса как в общем непротиворечивого, чем дальше, тем больше вступали в конфликт с реальной действительностью, которая не спешила превращаться в «жизнь — сказку».
Пантиков располагал и другой информацией. Например,
06 условиях жизни на восстанавливаемых промышленных предприятиях послевоенной страны. В ряде мест условия жизни рабочих были признаны очень тяжелыми, особенно плохо жили репатриированные и мобилизованные рабочие. Многие из них не имели нательного белья, а если оно было, то ветхое и грязное. Рабочие месяцами не получали мыла, в общежитиях — большая теснота и скученность, рабочие спали на деревянных топчанах или двухъярусных нарах (за эти топчаны администрация вычитала 48 рублей из ежемесячного заработка рабочих, что составляло десятую часть). Рабочие получали в день 1200 граммов хлеба, однако несмотря на достаточность нормы, хлеб был плохого качества: не хватало масла, и поэтому хлебные формы смазывали нефтепродуктами.
В зимнее время положение усугублялось еще и тем, что людям часто нечего было надеть. По этой причине, например, секретари ряда обкомов Сибири обратились в ЦК ВКП(б) с беспрецедентной просьбой: разрешить им не проводить
7 ноября 1946 года демонстрацию трудящихся, мотивируя свою просьбу тем, что население недостаточно обеспечено одеждой.
Сложная ситуация складывалась после войны и в деревне. Если город не так страдал от недостатка рабочих рук (там главная проблема заключалась в налаживании труда и быта уже имеющихся рабочих), то колхозная деревня, помимо материальных лишений, испытывала острый недостаток в людях. Все наличное население колхозов (с учетом возвратившихся по демобилизации) к концу 1945 года уменьшилось на 15 % по сравнению с 1940–м, а число трудоспособных — на 32,5 %. Особенно заметно сократилось количество трудоспособных мужчин (из 16,9 миллиона в 1940–м к началу 1946 года осталось 6,5 миллиона). По сравнению с предвоенным временем понизился и уровень материальной обеспеченности колхозников: если в 1940 году для распределения по трудодням выделялось в среднем по стране около 20 % зерновых и более 40 % денежных доходов колхозов, то в 1945 году эти показатели сократились соответственно до 14 и 29 %. Оплата в ряде хозяйств выглядела чисто символической.
В 1946 году произошло несколько заметных событий, так или иначе растревоживших общественную атмосферу. Вопреки достаточно распространенному суждению, что в тот период общественное мнение было исключительно молчаливым, действительные свидетельства говорят о том, что это утверждение не вполне справедливо. В конце 1945 — начале 1946 годов проходила кампания по выборам в Верховный Совет СССР, которые состоялись в феврале 1946. Как и следовало ожидать, на официальных собраниях люди в основном высказывались «за» выборы, безусловно поддерживали политику партии и ее руководителей. Как и раньше, на избирательных бюллетенях в день выборов можно было встретить здравицы в честь Сталина и других членов правительства. Но наряду с этим встречались суждения совершенно противоположного толка.
Вопреки официальной пропаганде, подчеркивающей демократический характер выборов, люди говорили о другом: «Государство напрасно тратит средства на выборы, все равно оно проведет тех, кого захочет»; «Все равно по — нашему не будет, они что напишут, за то и голосуют»; «У нас слишком много средств и энергии тратится на подготовку к выборам в Верховный Совет, а сущность сводится к простой формальности — оформлению заранее намеченного кандидата»; «Предстоящие выборы нам ничего не дадут, вот если бы они проводились как в других странах, то это было бы другое дело»; «В избирательный бюллетень включают только одну кандидатуру, это нарушение демократии».
Что еще можно выделить из насыщенной и творческой жизни председателя крайисполкома Петра Петровича Пантикова? В те годы, помимо локальных задач подъема села, выдвигалась задача стратегическая: развитие зернового хо зяйства. Стране нужен был отечественный хлеб. Естественно, взоры были обращены на Кубань — крупнейший производитель зерна. Напрашивался вопрос: за счет каких средств? Пантиков предложил разумный подход. Примерно он рассуждал так: в крае большая распаханность площадей, поэтому для увеличения производства зерна необходимо использовать главный внутренний резерв — повышение культуры земледелия и на этой основе повышение урожайности пшеницы, ячменя и кукурузы. Он поставил перед специалистами сельского хозяйства края конкретные задачи: настойчиво решать вопросы сокращения сроков посевов и уборки урожаев, семеноводства и улучшения севооборотов. Показательно и то, что в 1953–1954 годах весенний сев зерновых в колхозах и совхозах продолжался от 10 до 20, а иногда и более дней. Начиная с 1957 года он проводился, как правило, за 5–6 дней, что обеспечивало сохранение влаги в почве и давало значительную прибавку урожая. Не менее важное значение имело сокращение сроков уборки яровых и озимых культур. Если в
1954 году уборка колосовых длилась более 50 дней и было потеряно минимум 15 миллионов пудов зерна, то в 1957–1958 годах ячмень, а затем пшеница, как правило, убирались за 10–12 рабочих дней. Успех дела решала раздельная уборка зерновых. Кубань явилась пионером освоения и широкого внедрения этого прогрессивного способа уборки урожая, доказав его экономическую эффективность. В
1955 году в крае раздельно убиралось 20, а в последующие годы свыше 80–90 % площадей озимых.
Следует подчеркнуть, что благодаря усилиям Пантикова и всего председательского корпуса, урожайность зерновых во всех категориях хозяйств края возросла с 14,9 центнера в 1953 до 26 в 1958 году, валовые сборы соответственно с 3563 до 6182 тысяч тонн. Краснодарский край в 1951–1956 годах в среднем за год продавал государству более 100 миллионов пудов, а в 1958, наиболее урожайном году, засыпал в закрома Родины 143,2 миллиона пудов хлеба.
3
По своей натуре и состоянию души Петр Петрович был человеком от земли. Он знал наизусть много поэтических строк и при случае мог блеснуть прямо?таки актерской декламацией. Особенно ему нравилось стихотворение «Жди меня» известного фронтового корреспондента, с которым он познакомился в освобожденном от немцев Краснодаре, поэта Константина Симонова:
