корка какая-то – под одеялом курить! Это ещё с тех времён, когда казалось всем, что не хватит ни на кого…» Бля, как мы в самом деле там не умерли! Такой парадокс – под одеялом курить – я, если честно, выдумал в первый раз, от любви. «Скотина!», Пиздец мне говорит, когда уже всё откашлялось и те улеглись, которых мы побудили своим собранием, «Скотина ёбаная ты, Жук! В пизду с тобой играть, а не в любовь!» Но не сердится ни капельки, а улыбается так, что я даже в полной темноте вижу.
«Слушай, Пиздец», говорю, «Давай дальше про солипсизм эту срань разгонять! Мне понравилось, вспомнил дурдом, веселуха же…» «Ну давай!», говорит, «Только я тебя за хуй возьму, мне удобней так» «Ага. Вот прикинь. Значит, выходит, что вся эта тема вокруг, что нас окружает – полный миф?» «Ну! Только тогда уже не нас нихуя, а одного кого-нибудь. Ты взял, ты и тащи! Вокруг тебя, значит, вся эта лажа аморфная…» «Хрен с ним! Я, так я. Вот торчу посредине этого грезящегося мне бардака, а вокруг меня сны лишь сменяются?» «Ну!» «И когда я иду, то совсем не иду, а только кажется, что иду. И персонажей вокруг меня никаких. Чпок вон, сука, пердит там в углу, так выходит что – не пердит?» «Да не, вроде пердит!», Пиздец прислушалась как исследователь. «Нет, Пиздец, не пердит!», я уже закусил удила, а Пиздец дёргала за мой хуй как за поручень на поворотах кольца, «И не может пердеть! Потому что нету его ни хуя! Он лишь музыка, что мне мерещится в виде потока времени навсегда в подарок кем-то замкнутого в кольцо!» «Не, ну тут ты погнал уже, Жук!», не согласилась Пиздец, «Кольцо там, музыка… Но что Чпок не может пердеть! Это ты или погорячился или давай разбудим его и уточним. Тогда будет тебе нахуй музыка!» «Да хули его будить, мудака, если его всё равно нет!» «Ну как нет? Давай тогда накладём ему пирог в сапоги, а утром точно и выяснится – есть он или его всё-таки нет!» «Пиздец, ну откуда у этого полупроводника сапоги? Нет сапог!» «Ну, под диван!» «А всё – солипсизм. Нет дивана!» «Ну, в вагон!» «И вагона нет!» «А где мы тогда едем?» «В пизде!» «А чё это – мы? Ты едешь, а я как Чпок! Накрылась пиздой и молчу» «Не, ни хуя! Я чё-то ебал такой солипсизм. Давай или вдвоём мы есть, и нет ни хуя, или я тоже не буду тогда, и опять хуй чего тут останется!» «Не, лучше давай вдвоём! Тем более я уже ебаться хочу…» «И я тоже, давай…»
Ёб, ебаться под одеялом в глухой темноте как пахать камбайнером рисовое поле в ночном: всё аж дымит, свет только из глаз, в смысле из фар, и только идёшь на заветный рекорд. Я Пиздец под собой ощутил – бля, ведь мокрая вся! Да и сам я уже как струк по росе. «Пиздец, ты знаешь, что такое прелюдия?» «Ага! Это в консерватории такая хренотина на разогреве играет у Баха… Жук, сука, еби!!!» Это был крик души, только шёпотом… Пиздец было не до консерваторий и я вдул. Она затряслась в ритме уходящего с самого обеда на восток нашего поезда. А я почти не шевелился над ней, словно поручень. Мне удобно так было думать о том, какой кайф любить мою ебанутую до нервного тика Пиздец, о том что волосы у неё на пизде пахнут мятою, и о том, что какой всё-таки заебись этот сраный солипсизм, когда на двоих… Ну и о жизни, конечно… Но о жизни я до хуя надумать не успел: нас затрясло, как родину-мать! Задыхаясь под пледом в его порывистой темноте мы повизгивали в такт тормозам, Пиздец врезалась в меня всей собой и прижималась руками и ногами, как к сумчатой матери, а я, чувствуя такую обременяющую и опизденно родную тяжесть под животом, рулил вниз, вниз, вниз… словно хотел выйти из нашего поезда через дно!
Наебались мы славно, слов нет. Как два мокрых, потных видеоролика лежали не до конца расцепившись ещё и у нас в головах было много мыслей, но только давно… «Пиздец», говорю, «сколько тебе лет?» «Как и всем… Жук, ты чё – снова вспомнил дурдом?» «Да не…», говорю, «Просто я ссать хочу, как вся авиация!..» «А я пить… Бля, пиздец, что же делать? Ты чё, думаешь, до ближайшего автомата не успеем?» «Вряд ли, ночь сейчас… Машинист уже спит, паравоз почти не идёт, да и автоматы…» «Что, Жук?! Что – автоматы?» «Ну… Я не хотел тебе говорить… Нет, я не могу тебе так сказать…» «Жук, пизда вонючая, что – автоматы??? Жученька, милая – что?» «Нет, Пиздец, так нельзя!.. Это не честно… я не могу…» «Жуча, скотина дешёвая, говори!.. Я всё равно всё узнаю!.. Пёздушка… Ну хочешь, я поцелую тебя в хуй?» «Ты чё – я ж обоссусь!» «А, прости… Жучара засратая, говори как покойник зимой: что с автоматами, ёбаный друг?» «hissen raii!» «Ты чё ебанулся, прости?» «Ну!» «И чё теперь делать? Я правда не знала, Жук! Ну и всё теперь…» «Чего – всё? Чего ты, Пиздец?» «Да на хуй всё! Подохну, Жученька, я, ты уж извини…» «Отчего? Я с тобой…» «Да не, у тебя не получится так!.. Я от жажды…» «Ёбаный в рот! Пиздец, не уходи без меня! Есть ещё вариант!» «Будем жить?» «Всё, Пиздец, я решил!» «Не дадим друг другу умереть?» «Подставляй…» «Давай свой противопожарный конец, будем пустыню тушить!..» «Панес…слассь… Ой, бля, Пиздец, какая же ты всё-таки дура! Я тебя люблю как всю жизнь!!!» Я целовал её трясущимися губами в мокрый извлечённый наощупь потом из-под меня рот и отчего-то торчал писюном у неё между ног… Подкорректировав мировоззрение ещё одной короткой, но яростной, «рельсовой», сцепкой, мы отпали надолго – на полчаса. Теперь было время на философию…
«Пиздец, слушай, ты как вот думаешь, применительно к твоему имени лозунг “Пиздец всему!” что обозначает?» «Ну, я думаю там через тире. В смысле, что я могу дать всему, что вокруг обнаружится!» «Пиздец – всему?», я задумался, «Нормально. Безжалостно! А вот я так подумал, знаешь что?» «А?» «Я когда тебя ебал – у меня мурашки пошли вот отсюда досюда. От кончиков пяток до головы. И знаешь, какое ощущение было? Как будто по мне ток в электролите пропускают, и я растворяюсь потихоньку уже! И вот я сейчас подумал, прикинь, а вот если бы мы очнулись – а меня уже нет!» «Как нет?» «Ну всё, приехали! Вот позови…» «Жуча… Жуча, дурак!» «Во! Видишь? И близко нет никого: растворился нахуй твой Жуча, довыёбывались?» «Да ну тебя на хуй! Гони обратно Жука! Он мне должен остался в пинг-понг!..» «Вот!.. Это вот и называется “Пиздец всему!” То есть когда по всему телу прошло исчезание полное!» «Ну чё… Тоже нормально. Ты Жука вернул, уебок?» «Ага» «Жук, Жуча, пизда в сметане, как я тебя люблю!!! Тут тебя не было три минуты – я чуть не сдвинулась! Ты не уходи, а, больше…» «Угу!..» «А ни хуя себе у нас получается ночь любви – согласись?..» «Уу-ххх, ёбана, не могу! Пиздец, сосалка любимая, не могу, меня вставило…» «Сейчас-сейчас, Жучка срань Господня, терпи!» «Пиздец, ты – красавица!» «Под одеялом?» «Не отвлекайся! У тебя красивые мокрые волосы и чуть подзаебавшие меня уже своей поволокою, чёрные до о`дури глаза… Почему ты сосёшь? Надо дуть! Blow in My End, милая, нежная, разная… У меня из-за тебя нелады с мироидентификацией… Я не успеваю осмысливать этот ёбаный на все четыре стороны мир!.. Помоги мне… Ага!» Я застонал так, что рисковал разбудить машинистов всего подземного мира метро, и кончил ей в рот… «На хуя?» «Чего “на хуя”?» «На хуя, я спрашиваю, мы это делаем: алкаем сперму реками млечными тех динозавров далёкой истории, которых всё равно нет?» «Красиво… Хотя, конечно, кто алкает, может быть, а кто попросту хуй сосёт…» «Пиздец, ты – неоромантица?» «Скорей архиминьетчица!» «Как я тебя люблю…» «Как?» «Веришь-нет, сил уже нет показать!..» «Может тебе поспать?» «Лучше посрать. Но пока нету чем, да и некуда – автоматам пиздец пришёл… Давай теперь я у тебя отсосу, ты тоже молочная?» «Не! Я – целебная!» «Как “Нарзан”?» «Не, как “Горячий Ключ”!» «Ну давай…»
Ёб твою, ну кино! Цена проснулась сантиметрах в пяти. Хочу ссать и ебаться, говорит. «Жук, можно к вам, бляди недоношенные, щимятца тут всю ночь, да и не спится… что-сь!» «Давай!», говорю, «На тебе Пиздец – полижи…» Впхнулась она в лохматку до Пиздеца, а мне свою абрикосину выделила: тоже сироп. У Цены только на башке волосы длинные, что уебаться и навек вот влюблён, а пизда (парадокс?) почти голая, лёгкий пух. Пиздец и Цена – контраст. Меня как проставило на такой прикол, так я чуть не утопился в Цене с головой, бля, аж ещё до сих пор язык болит! Как не оторвало там на хуй его… А Пиздец там где-то внизу извивается: Цена со сна на рывок вошла в раж. Она, вообще-то, не ебётся с девочками… по ночам… когда спит… но уж если её допустить… С полчаса я её вообще оторвать не мог от Пиздеца. Пиздец походила на всё время умирающий театральный персонаж: я еле удерживал её на грани жизни и смерти то целуя, то давая попробовать свой уже порядком измученный хуй. По ходу все эти полчаса жестокой агонии у неё и был этот самый пролонгированный оргазм, о котором нам Ванька на Кама-Сутре толдонил. Цена, слов нет, славно отпролонгировала! Саму Цену я довёл языком только раз, дальше эта пизда ни в какую, захлопнулась, я так и знал, что чё-то придумала… «Бля, хочу Пиздеца!», только выдохнула потом, оторвавшись, «Жук, скотина, я её выебу!» «Да хули я…», говорю, «Я тут сплю… Самого бы не выебли…» И ушёл дальше с Пиздец целоваться: нам искренне до пизды всякое там неистовство, у нас любовь нежная… Цена наше одеяло – в проход… Подтянула Пиздец-цу за жопу повыше к себе и поставила на креста – своим очком по её очку в жёсткую… И как затрясётся над Пиздец-цей – бля, не каждый mexicанец над своею самкой так трясётся, как цена Пиздеца у нас дрючила!.. У Пиздец-цы оргазм уже схлынул, она счастливая в полумраке моих объятий и целуется – в сказке сказать! Face блаженная, брови за ушами, и похуй ей ну абсолютно всё… А Цена там так напрягается, что я понял – ебётся она уже на себя… Её и прогнуло как мужика, когда она стала над Пиздец-цей жопой трусить от накатившего счастья!.. А потом как в ступор вошла – замерла над Пиздец и всё… Ёб! Я слегка аж охерел и от Пиздец оторвался и замер: Цена стояла
