скрестившись с Пиздец будто античное изваяние, наклонив голову и впаявшись пиздою в пизду, сиреневый свет озарял их словно вылитые формы и только волосы, касавшиеся локонами сидухи вокруг Пиздеца, развевались в случайных порывах ветра…
Оторвался я только потому, что Пиздец мне хихикала в ухо, бля, а это щекотно как жить! «Ну вас на хуй!», сказала Цена, «Мандопроёбы!» И ушла дальше спать. А я смотрю, а Пиздец за талию придерживается и старается жопу повыше держать. «Жук, уже заебал! Быстрей, давай, лакомься!» Не понял – чё это с ней? Её ж тринадцать минут назад Цена иссушила до дна, после Цены так быстро вроде не оправляются… Подумав, что Пиздец подхватила от Цены бешенство матки, я резко рванулся к её задранной кверху жопе и только там всё себе уразумел… Я собрался уже влизаться в очко любимой из последних сил и тут умереть, когда из-под припухшего клитора отверзся такой гейзер любви, что я чуть не умылся пока всё допил! Бля, Цена то оказалось обмирала там не просто так: нассала тут Пиздец полный живот и спит теперь, во сне пузыри!.. Хотя, ах да, она ж говорила… «Пиздец!», говорю, «А это не извращение?» «Не знаю!», Пиздец говорит, «Надо будет у этой отмороженной соски спросить… Я её, кажется, теперь тоже люблю!..» Новость, бля! А вчера, типа, не любила! А кто жопу лизал Цене за возможность возлечь у ног её и почитать ей «Каштанку»? В реале, это не Цена, а какие-то гражданские беспорядки и общественное недоразумение!
«Я вообще чё приходила-то…», мне уже с предутреннего порога Пиздец, «Я спросить хотела, Жук, ёбаный друг мой… Жук! Пизда… Ты любишь меня или нет?» «Я даже хуй его знает, Пиздец!», по-честному целуя её в горячий рот, сказал я, «Я по правде не понял почти ни хуяшеньки… Ты, Пиздец, приходи ещё раз так – тогда может чего разберём…» «Вот я тоже…», Пиздец, «Ни капли в рот, ни сантиметра в жопу!.. Жук, сс..су-у-ука!!! Я т… я т… я тебя немного люблю…» «Бля, Пиздец, если ты не упиздишь сейчас – я побросаю на хуй наш поезд недели на две и уйдём жить в катакомбы ремонтников! Я тебя очень тихо люблю…» «Ты всё-таки на всю голову ебанутый, Жук!.. Не таким представляется девочкам-старшеклассницам межнациональный герой!.. Как я могла так ошибиться в тебе, босый хуй? Я… т..тибя…», Пиздец входила в лёгкий эпилептический раж. «Пиздец – замерли!», я потрогал её за пизду, «Попроси у Конца отлизать тебя по-человечески. Назначается дежурным по Пиздецу на весь день! Буду ждать тебя так же, всю ночь. Не придёшь – ты пизда, а я сдохну, узнаешь тогда… Я тебя оч..чень… люблю!» Пиздец осторожно пукнула на прощанье и прошептала: «Я… тебя… люблю…»
Теперь я – пас. Почешусь ещё немного и тогда уже стану ненцем – основным в нашей малой теории пожизненного продвижения. Пиры закатывать буду… Пизда Мрытя мне говорит, что тогда я буду как мультипликационный герой… А и хуй с ним!
Мне сегодня ближе к вечеру стало как-то не по себе, я побросал их всех и ушёл к Лесь. Она оторвалась от экрана и улыбнулась мне как только умеет она: «А?». «Лесь, небесная ласточка, дай мне поцеловаться в Любовь!..» Она стянула стринги и раскрылась немного: «Жуча, ты что, лесное моё уёбище! А ну быстро глаза на место вернул. Что с тобой, пушистик замученный?» А меня кашель немного по горлу перехватил. «Бля!..», говорю, «Прости, Лесь, чё-то меня обложило…» «Брось, пиздохайз! Ты что? Не грусти! Ну!» И морду мою прижала к себе… Мне сразу стало легко и светло, как будто я с пожара и дыма лицом в чистый снег уткнулся… Даже улыбнулся под Лесь… С ней целоваться в Любовь, это как летать, размахивая одними ушами – тот ещё опиум!.. В конце концов, меня развеселило вдрызг, и я поправился. Лесь совсем уж ритуально как-то брызнула мне струйкой-капелькой в рот, а сама только улыбается, как сумасшедшая… «Бля, Лесь, ну кто так кончает, pussy бантиком!», я зарычал, «Я же так могу и не поверить ни фига – разве это оргазм, ёбт!» «Жук, не пизди! Иди целоваться лучше по-человечески, в рот!» По-человечески в рот Лесь умеет целоваться так, что у меня порой мокнут трусы, причём даже хуй его знает точно и от чего. Впрочем хуй с ним, мокнут и мокнут, может это они вообще сами по себе прутся так… Поэтому в рот мы целовались долго – минут пятьдесят. «Лесь, ну почему ты не играешь в любовь?», это я, когда очнулся уже и целовал её осторожно в щёчку, а она смотрела в экран чуть отрешённо и иногда непроизвольно шевелила верхней или нижней губкой, отчего у меня внутри всё переворачивалось наоборот – в такие мгновенья она мне казалась какой-то волшебной волшебницей! «У?» «Леся, Лесечка, ну говори – почему?», я стал щекотать ей ушко своим языком. «Ну некогда, Жуча, отлезь!» «Тебе всегда некогда… Леська, писька противная, отвечай! Почему ты всегда занята? Ты что всегда делаешь там? Снова учишься?», я нырнул языком в раковинку, что было садизмом форменным с моей стороны – Лесь от этого вздрагивала всей кожей. Неожиданно быстро Лесь обернулась ко мне и поймала меня зубками за язык, я жалобно замычал… «Пизда, Жук, а не товарищ и брат!», сказала Лесь, почёсывая коготком расщекоченное мной ушко, «У меня правда много сейчас дел. Я отвечаю за выход. Изыск вон на носу. Уёбывай, ненавижу тебя!» «За что, Лесь, отвечаешь?», не понял я. «Изыск… Погоди, ты же не знаешь?» Я отрицательно помотал головой. «Изыск – пожалуй самая экстремальная форма нашего взаимодействия с внешним миром. Заключается он…», Лесь резко оборвала и как-то странно посмотрела на меня, внимавшего с расстёгнутым ртом. «В чём? В чём заключается, Лесь?» «Всё, ни фига! Ты попал, бедный Жук! Я тебе не скажу, сам увидишь!» Меня сразу же как включило! Я так нежно стал трогать губами пушинки на шее у Лесь, что, наверное, мог бы свести с ума и облака… «Лесь, O`Lesya, Олесечка, ну скажи, не выёбывайся, ну, пожалуйста!..» «Жуча, девочка сладкая…», Лесь сопротивлялась из последних неверных сил, «Так же лучше… Я для тебя… Честно-честно… Ну, Жученька, перестань, а то я проболтаюсь и всё!..» «Чего – всё?», я отринулся. «Правда, Жук, это очень фишка достойная – тебя вставит, увидишь вот… Ты пизда новенькая, потом такого ощущения долго будет не видать как своих ушей!» «Я же пас уже! Какая там нахуй пизда?» «Жуча, ну не рикошеть, миленький! Мне сейчас немного видней… Не выпытывай у меня! И знаешь что… Давай ты слово дашь сам себе, что не будешь и у других ни у кого спрашивать про Изыск, пока само всё не разъяснится, хорошо?» Заинтригованный я кивнул, буркнул «Угу…», чмокнул ещё в щёчку Лесь и оставил в покое – пошёл к нашим придуркам играть в чембухту…
Мрытя наша, девочка, родила. Ага – не ребёнка, не лягушку, а неведому зверушку! Зверушка точь-в- точь похожа на Мрытю. Масштаб, правда, другой (где-то один к двадцати), но губки розовые улыбаются кругом также как у Мрыти, и конопушки, по-моему, даже не дожидаясь её первой весны… Передали пока малышку в дурдом на взаимопостижение, номер слили – потом будет легче найти. Мрытя счастливая, как сразу две! Сколько живу, всё-таки к этим психам, которые родина-мать, никак не привыкну – это из ихних радости солнце делали… Я сказал: «Вы чё? Я только выписался, а мы туда снова пэссэйджера выводим! Не облакаются?» «Непрерывный процесс, преемственность поколений!», ржал Чпок. А Иван мне потом уже сказал: «Штурмовики, Жук!..» И я заткнулся… Штурмовики, действительно, мне в последнее время не нравятся. То ли что-то в них самих не так, то ли попросту их стало больше.
Всрался книжку прочёл, всем рассказывает теперь иногда. К Metro-Fun`у прижался, тот слушает. Хоть и тот ещё похуист, информацию обычно принимает только через самую галимую музыку, но на Всрался у него терпения почему-то хватает.
«И месяца полтора не ел ничего, только пил…» «Водку?» «Не! Не знаю… Наверно вино…» «Ну и чё там этому юмористу тот друг предлагал?» «Поесть…» «А тот?» «Ни в какую…» «А чё? Не хотел?» «Да нет, просто вставило так его, почти на смерть – бог и всё…» «Он чё попом что ли был?» «Да нет, тогда все были какие- то притрушенные по этой части, даже и не священнослужители…» «Слышь, а ты это слово с первого раза научился выговаривать?» «Какое?» «Ну это, «священнослужители»… У меня только раза с пятого получаться начало… Я короткие слова люблю, поп там, бог… Ну и чё этот бог – не стал есть?» «Не, не стал. И дятла того ещё на хуй отослал…» «Обидеть хотел?» «Да нет, сгоряча. Тот сам виноват: чего лезть под горячую, когда даже не поймёшь у человека случилось что – то ли приход такой сказочный, то ли ломка уже грандиозная… По-любому опасно тут всовываться… Ну да тот сам понял уже, что не вовремя и ушёл…» «Ушёл?» «Ага. Только потом вернулся опять, когда подумал, что там уже всё – или помер человек или нет? Пустыня всё-таки… Хоть и дураков много, но жалко…» «Ну и чё? Он хоть санитаров с собой прихватил?» «Да нет же, я говорю, тот сам был наполовину контуженный, его б у санитаров бы тех и оставили, и никуда б не пошли!..» «Ну и чё он ему? Опять поесть принёс?» «Да нет, он его вытащил…» «Как вытащил?» «Ну как медсестра…» «Какая ещё там сестра?» «Ну с поля боя!..» «А!» «Он его в город привёл в большой, и они там жили на чердаке…» «Бомжевали?» «Ага… Этот его бульоном отпаивал после того чудо-голодания… А потом…» «Чё – потом?» «Ну он за хлебом в булочную пошёл… Пока спустился туда-сюда… Спокойный: тот же лежачий!.. Приходит, а уже нет…» «Не лежачий?» «Ну да… И вообще нет его на чердаке… Тот искать, думал выбросился… Оказалось, что нет ещё… Забрался просто на крышу и думает у неё на краю, стоит…»
